Только спортивный браток с бультерьером по-настоящему напугал нашего чиновника, и то на время. Знал фискальный генерал, что сейчас откупится от братка, а завтра или послезавтра и на братков найдет управу. Самое страшное, чего боится наш герой, — это исчезновение стола. Пусть весь мир исчезнет, пусть войны идут, мор и голод. Но чтобы его стол был при нём.

А я думаю, неужели невозможно сам стол уничтожить? А если стол — это и есть наше государство? И другого быть не может? Неужели только Сталин способен присмирить повадки чиновничьего стола? Сейчас, когда чиновники весело и цинично оставили себе все льготы и приумножили зарплату, при этом уничтожили льготы инвалидам и ветеранам, отправив их прямиком на вымирание, этот стол приобретает все более зловещий образ.

Написана повесть легко и непринужденно, лаконичный язык, лаконичные метафоры. Читаешь с удовольствием, а прочитав, негодуешь. Что же делать нам всем? Как добраться и уничтожить и эти столы и их владельцев? И что будет потом?

Александр Потёмкин пишет как бы для читателей газеты "Завтра", а обречён пребывать в миру генералов Дульчиковых и их клиентов. Увы, он же и сам из клиентов генерала. И будет обращаться к таким столам вновь и вновь. Тоже неразрешимая дилемма. Впрочем, гениальный сатирик Салтыков-Щедрин тоже был вице-губернатором…

Ещё одна русская литературная традиция.

Этого автора я бы с удовольствием выдвинул на премию "Национальный бестселлер", но боюсь, его организаторов всё более пугают книги с социальным анализом и социальным гротеском. С мнимыми радикалами, увлекающимися наркотой и порнушкой, всё-таки, существовать, не задевая власть имущих гораздо легче. Надеюсь, Александр Потёмкин всё-таки дойдет и до своего настоящего читателя.

В моем восприятии произведений Дёгтева главную роль играют и явные национально-патриотические убеждения, с которыми я согласна, и тот энергетический накал, те тонкие эмоциональные впечатления, в которых заключена духовная эстетика произведений, и которые нацелены на раскрытие психологии того, что можно назвать русскостью,— почти сакральное содержание национального характера.

Вот один из лучших рассказов — "Гладиатор", где параллельно развиваются два сюжета, вроде бы не связанные друг с другом обстоятельствами и персонажами, но дополняющие друг друга в духовном плане. Он рассказывает о схватке здорового природного начала и духа прогнившей цивилизации на арене гладиаторского цирка в одном сюжете, и на площадке собачьих боев в подмосковном пригороде —в другом. Что сильнее — природа, во всей ее простоте и силе вековых инстинктов и рефлексов, или цивилизация, живущая по своим надуманным правилам, вскормленная трупами убитых ею естественных законов бытия. Первый сюжет восходит к тем временам, когда Русь еще была великой Скифией, а молодой гладиатор-славянин бьется на арене римского цирка, где победа — свобода для него и его любимой, а поражение — гибель. Второй сюжет повествует о том, как на собачьи бои русский парень привозит волка — с целью доказать то, насколько природа и душа вольного зверя превосходит выдрессированных, выхоленных псов, чьи предки завезены из-за границы. "Это была твоя затея — стравить природу и… и "школу"? "цивилизацию"? — нет, скорее, антиприроду. Это ты нашел земляка, охотника-казака с Хопра. Это по твоей просьбе он отловил волка-пятилетка и привез сюда, в загнивающую Москву, на собачьи бои. В город, давно уже не являющийся обиталищем человеков". И вспоминается то, каким предстает образ волка в поэзии и фольклоре. Начиная от "тамбовского волка", который "выходит на дорогу" в стихах классика, но который всегда, по словам поговорки, "в лес глядит". От популярной песни "Охота на волков" до былинного богатыря Вольги, который волком мог оборачиваться. А еще есть целый народ, зовущий себя волками, который свою свободу достойно, в отличие от нас — сегодняшних русских, отстаивает. Из этого калейдоскопа метафор и сравнений мы можем сделать вывод, что волк всегда был символом воли, а собака — несвободы, добровольного рабства.

"Я подпускаю его совсем близко и резко останавливаюсь — он налетает на меня. Гремят щиты. Я бью его. Бью не по тем правилам, которым учил ланиста, а так бью, как впитал с молоком матери, — я бью кривым мечом акинаком, как серпом, сбоку и снизу. Против таких "варварских" ударов нет у римлян защиты. Тем хуже для них…Он рубит сверху — классически. Рубит и рубит, но я отражаю все удары, — лишь искры летят в песок…" Блистательный "Гладиатор" — гимн всему тому, что заложено в нас с рождения с кровью предков; тому, что восстает против пут и подлых законов "цивилизованного общества". Это гимн голосу крови. В "Гладиаторе" та же мысль, что и в строке современного поэта Сергея Яшина "Кровь восстала против золота". Воплощение того "национального бессознательного", которое превыше сознательного подчинения пошлым нормам и унизительным законам современного мира. "Необязательность обязательного" из рассказа "Адат", когда необязательно быть верным традициям нации, но обязательно. "— Но это же дикость! — воскликнул я… — Это древний обычай. Священный адат". И хочется продолжить, что необязательно быть честным, но обязательно. Необязательно быть смелым, но обязательно. Здесь Дёгтев процитировал Коран. А мы свою героическую Книгу Велеса вновь открываем для себя лишь сейчас, да еще и раздаются злобные утверждения, что это фальсификация. Да как же не яриться этим ниспровергателям наших ценностей, если гласит книга Велеса: "Мы разбили врагов, ибо мы — русские, а враги — нет". Вдумайтесь, насколько просто и неколебимо это утверждение, как будто больше и доказательств не требуется, кроме — "ибо мы русские"! Мы такую уверенность в том, что право и победа неколебимо на нашей стороне, утеряли — по вине интеллигенции, которая из века в век сомневалась во всем жизнеутверждающем и сильном, пытаясь подогнать естественное здоровое бытие простого народа под подавляющее депрессивное влияние христианства, когда всё, на чем зиждется историческое развитие нации, страсти любви и войны, объявляется грехом. Смотрите, вот итог их усилий — народ, на территории которого плодятся черномазые пришельцы, народ, раздаривший все, что можно, включая своих белокурых детей — на органы заграничным миллионерам. Но победим мы врагов наших, "ибо мы — русские, а враги — нет", если будем воплощать в жизнь истины, укреплявшие наших пращуров.

В героях Дёгтева живет настрой своеобразный, известный нам по богатырским былинам, которого в современной жизни мы почти не наблюдаем, а, вдруг заметив, отстраняемся — уж слишком непривычно и дико сейчас все сильное, безоговорочное, героическое. Одно из качеств его героев — русская удаль. За этим понятием — чувство неизъяснимое, вопреки здравому смыслу возникающее, сокрушающее на своем пути все узаконенные страхи и слабости. Может, и проку от этой удали ее носителю нет, но видно нужна она человечеству, и вызывает вопреки всему восхищение, встряхивает, заставляет взглянуть на мир по-иному. Мы разучились надеяться на авось, очертя голову бросаться в бой, и перестали быть в полной мере русскими. Нация никогда не стоит на месте. Или ты наступаешь, или отступаешь и деградируешь. Осторожность, здравомыслие и трезвый расчет, — губят народ. Если бы Ермак отправлялся завоевывать Сибирь, сомневаясь в грядущей победе, если бы Суворов перед Альпами стал раздумывать — осмотрительно ли он поступает, если бы Донской сомневался в своей силе, — Россия не стала бы всепобеждающей великой Империей. Опасливая мыслишка "как бы чего не вышло" нынче прячется за душой даже у самого достойного патриотического лидера. А ведь "Отечество это не территория, Отечество — это сумма подвигов". И верно, мы сами растеряли, рассеяли свою Империю, во имя которой ничего не совершили. Каждая нация стоит лишь того, что она способна завоевать и сохранить. Автор открыто утверждает это. Он способен честно и смело взглянуть в глаза правде, как бы горька и оскорбительна она не была. Своим творчеством он бросает вызов патриотам: а способны ли вы изменить реальность? Герои Дёгтева не всегда справляются с задачей, порою сами расплачиваются за свою удаль, как в рассказе "Кинжал", но врагов не щадят. "Если не знаешь, что делать,— делай шаг вперед".