После работы я ждала Олега на улице. Он вышел вместе с Анатолием, оба оживленно разговаривали о чем-то и весело смеялись. Я подбежала к Олегу, торопливо спросила:
— Ну?..
— Все в порядке, — сказал он.
— Наконец-то! — обрадовалась я. Анатолий молчал, внимательно наблюдая за нами. Потом сказал:
— Производительность возросла даже на одиннадцать процентов.
А Олег еще подтвердил:
— Понимаешь, на целых одиннадцать: это же прямо подарок.
Я больше не могла сдерживаться:
— Кому? Анатолию?
— При чем здесь Анатолий? — удивленно протянул Олег. — Ну, улучшит это его диссертацию, а ведь элеваторы-то производительнее работать будут!
Анатолий опять посмотрел на нас, будто соображая что-то, и стал торопливо прощаться. А Олег вслед ему крикнул:
— Ты не забудь только в ту формулу коэффициент ввести!
— Конечно!..
Мы с Олегом медленно пошли по улице. Он взял меня под руку:
— Ну? Вот видишь, как все хорошо кончилось!
— Да для кого?! — снова спросила я.
Он долго молчал. Была уже осень, дул сырой ветер, я совсем замерзла, еще когда ждала Олега. А он шел себе с непокрытой головой, в летнем тоненьком плащике, выгоревшем и полинялом, в легких ботинках. А на Анатолии было красивое, модное, дорогое пальто, заказная мохнатая кепка, ботинки на каучуке. И все это я тоже невольно отметила. И почувствовала, что сейчас почему-то не боюсь нашего предстоящего разговора.
— Вот что, — медленно выговорил Олег. — Давай-ка посидим, поговорим…
— Где? На мокрой скамейке в сквере?..
— Да, верно, я не подумал…
— А о чем ты вообще думаешь? Тебе не жена, а нянька нужна!
— Слушай, я не умею ругаться, — опять после молчания сказал Олег. — А поговорить нам надо. Я уже давно понял, что надо, да как-то все времени не находилось…
— А у тебя вообще когда-нибудь для меня время будет?
Он вздохнул, закурил, проговорил уже чуть устало:
— Ну ладно. Я все знаю, понимаешь? Я должен помочь тебе, но потерпи немного… Я не могу бросить того, что начал!.. А пока вижу только один выход: забирай свои вещи и переезжай к нам с теткой. Поживем год или два, а потом получим квартиру. Вот тогда чаще будем вместе, одни, только с тобой…
Пошел мелкий дождь, а Олег, я видела, не замечает этого. И вообще у него вдруг стало такое усталое-усталое лицо, что я поняла, как ему сейчас трудно. Мне почти до слез стало жалко его, но что-то внутри меня уже не давало мне остановиться, согласиться с ним: ведь опять бы продолжалась эта неопределенная тянучка!.. И я сказала как можно спокойнее:
— Но ты же понимаешь, что я не уживусь с твоей теткой. А спать будем на твоей раскладушке? Кровать-то некуда поставить, а Ксения Захаровна без конца к своим кумушкам уходить тоже не может!..
— Можно, конечно, снять комнату, но я просто не имею права бросить тетку. Особенно сейчас, когда у нее так с сердцем…
И не спросил меня, почему я не уживусь с Ксенией Захаровной. Значит, уже знал и это.
— Ну, а к нам? Сейчас ведь дачники уехали, дом пустой… Вместе с теткой, конечно.
— Ну, понимаешь, с твоими она не уживется.
— Значит, выхода все-таки нет?
— Нет, есть. Тот, который я предлагаю.
— Но почему и должна уживаться, а не тетка с моими?
И он так запросто ответил, точно давно уже все решил:
— Потому что тебе самой давно пора уйти от своих родителей. Стыдно в наше время жить их жизнью! Вот Светка младше тебя, а ведь сразу ушла.
— Спасибо, знаешь!.. Я не Светка!
— Ты сама видишь, что я прав, — спокойно проговорил он. — И, кроме пользы для тебя самой, от совместной жизни с теткой ничего не будет. Я был бы рад, если ты кое в чем будешь на нее похожа.
Тут уж я не выдержала, а разревелась и, не обращая внимания на прохожих, прямо в лицо ему крикнула:
— Я устала!.. Ты исковеркал мне жизнь! Зачем, зачем ты рассорил меня с Анатолием?!
А он все жевал потухшую мокрую папиросу, терпеливо пережидая, потом сказал:
— Не говори глупостей… — И тоже не вытерпел, взял меня за руки, прижал к себе и горячо зашептал: —Я люблю тебя, понимаешь? И ты меня любишь, я это знаю! И мы не можем друг без друга, понимаешь?! Ты нужна мне, нужна! Ты сама не знаешь, как нужна! Особенно сейчас!.. Но по-другому я не могу.
— Подожди, — сказала я, — давай хоть в парадное зайдем…
Мы вошли в какое-то парадное, я обхватила Олега обеими руками за шею, стала целовать его и все плакала и не могла остановиться. А Олег гладил мои волосы, целовал в глаза, и руки его дрожали. И нам снова было хорошо. Почти как раньше. Но только почти. Потому что мы не помирились. И оба знали это.
— Ну почему, почему у нас нет ребенка? Я ведь так хочу его!.. — шептала я.
— Я знаю, это, может быть, даже стыдно, — глухо проговорил он, — но я не виноват… Я чуть не помер от голода в блокаду…
— Надо же сходить к врачу! Может быть, есть какое-нибудь лекарство?.. Но это ничего, ничего… Милый мой, хороший, родной!.. Я ведь тоже не могу без тебя! Никак не могу! Никогда не смогу!..
И мы долго стояли молча, крепко прижавшись друг к другу.
— И потом вот еще что… — начал Олег. — Я уж хочу, чтобы мы с тобой сразу договорили все до конца. Я знаю, чем для тебя там привлекателен Анатолий, только цена человеку меряется не этим. Подожди, я никогда не говорил о нем ничего плохого и не скажу. И он действительно хороший парень. Просто… мы с ним очень разные. У него все в жизни идет гладко: и в работе, и в разных прочих бытовых делах. Да ему и вообще всяких благ почему-то надо больше, чем мне. Я вон заметил, как ты на его пальто и на мой плащ смотрела. А мне и в плаще хорошо. Да и у многих еще людей, к сожалению, нет таких пальто и кепок, как у Анатолия.
— Да ты и в плаще лучше него, родной мой!
— Ничего, у меня кожа дубленая я и в, плаще не простужусь. Я хотел вот что сказать… Ты только правильно пойми… Я ведь тоже при желании могу сшить себе такое пальто и сделать весь антураж вообще. Ты не думай, что я какой-нибудь там принципиальный слизняк-христианин: у других нет, и мне не надо. Но это не главное. А главное вот что: сидит у меня внутри какая-то штука, с которой я и сам не могу сладить. Даже ради тебя, ради нашей любви. Какой-то авторегулятор моей работы и жизни… И указывает, что важно, а что неважно… Вот если бы ты смогла до конца меня понять!
— Этого я не понимаю… У меня этого нет. А может, и есть, да совсем по-другому, совсем другой он, этот… регулятор, что ли?..
И мы замолчали, хотя еще долго стояли в парадном, обнявшись. И получилось как-то так, что я уехала в тот день в Мельничный Ручей, а Олег проводил меня на вокзал и не попросил остаться, и я сама не осталась…
Начался новый и странный период моей жизни. Суть его состояла в том, что я чуточку отошла от Олега.
Вот теперь вспоминаю и вижу, как сильно и в хорошую сторону повлияло на меня общение с Олегом. И наверно, я могла бы вообще измениться, если бы Олег в то время сам помог мне. Но почему же он этого не сделал?.. Да потому, что я была у него на втором месте. Он ведь очень увлекающийся человек, и работа целиком поглотила его. К тому же все по-настоящему хорошее было на его стороне, пусть трудное, но хорошее, и ему казалось просто ненужным, лишним буквально пальцами раскрывать мне глаза на это хорошее. Ну и затем самолюбие, гордость: дескать, выбирай сама, кто тебе больше нравится, я тебя упрашивать не собираюсь!
Я теперь то и дело бывала без Олега. И уставала его ждать, когда он задерживался посте работы или сидел и работал дома. И обижалась, конечно… И вот странно: главным у меня было тогда ощущение потерянности. Нервозное и беспокойное. Если я сижу в комнате Олега и он работает, а Ксения Захаровна лежит на кушетке и читает, мне обидно, я молчу и злюсь. Олег то забывает обо мне и тогда сидит молча или что-то мурлычет, ерошит волосы или морщится. То вспоминает обо мне, оборачивается, улыбается виновато, говорит что-нибудь вроде:
