— Спасибо за совет, Виктор Терентьич. Только я боюсь теперь босым по стеклу ходить.

Однажды Женя пришла в лабораторию из комитета комсомола и, обращаясь ко всем, сказала:

— Комсомольцы готовят вечер на тему «Мы за коммунистический труд!». Как бы нам поконкретнее поговорить об этом?

— А вот, между прочим, такой факт, — раздумчиво, негромко проговорил Яков Борисыч и поискал кого-то глазами; Анатолия и Олега не было, в лаборатории. — Почему, вы думаете, Алексеев отказался продолжать работу над диссертацией?

— Ну, о нем что говорить, — сказала Лидия Николаевна. — Олешка парень особый!

— Какой же это он такой особый? — даже чуть подозрительно спросил у нее Коробов. — Отказался, потому что вожжа под хвост попала! На весь коллектив и на своего товарища наплевал. В этом еще ох и ох как надо разобраться, сделать выводы!

— Вы неправы! — горячо воскликнула Женя. — Неужели вы подозреваете, что Алексеевым руководила корысть? Он просто решил до конца разобраться в процессе. Разве это не ясно?

У Туликова опять стало такое же напряженное лицо, как во время отказа Олега. Он с оттенком зависти произнес:

— Олешке легко… Он в себя верит. — И вдруг растерянно договорил: — А, в общем-то, я не понимаю его.

Яков Борисыч подошел к Жене и Туликову, обнял их за плечи.

— Вы только посмотрите внимательно вокруг, и самые обычные дела, люди, к которым вы привыкли, увидятся вам по-новому. Женя права. Потому что Алексееву действительно важен конечный результат его работы, важен самый процесс творчества, а не те блага, которые он может получить за свое открытие. Это ему безразлично. И в этом главная черта нового человека. А вот возьмите еще старика Антипова. Разве он не мог бы уйти на пенсию? Нет. Возится с молодыми. А Лидия Николаевна? Работа для нее — все! Казалось бы, простая копировщица, а сколько раз нас, конструкторов, на ошибках ловила? Это уже не механическая копировка, а творчество. И своих чертежниц она так же учит относиться к делу. И во многих других наших товарищах есть, на первый взгляд и не очень заметные, хорошие новые черты.

— Как ни судите, товарищи, — сбиваясь от волнения, заговорила Женя, — о поступке Алексеева можно говорить на нашем вечере. Даже нужно! Да, да, при всех недостатках Олега!.. Если отбросить все детали… Выгода ему была явная защитить диссертацию? — Она обвела всех глазами; против этого смешно было возражать. — А он отказался… Чтобы главным заняться… А еще неизвестно, что у него получится!..

— Вот что! — значительно проговорил Коробов.

— Женя права, — сказал Яков Борисыч: — Коммунистическая сознательность — понятие широкое. Важнейший ее признак — органическая потребность в труде. И не корыстная, только для своей выгоды, а на пользу всем, так?

У Туликова все не сходило с лица какое-то странное выражение. И Выгодский задумчиво молчал. А Яков Борисыч легонько улыбался. Вот, значит, он какой. Все, оказывается, замечает и знает. Значит, вот что такое коммунистическая сознательность. Умело повернул, и возразить нечего. И удивилась: а ведь он прав, и как только мне все это раньше в голову не приходило? Плохо я все-таки во всем разбираюсь. А с Вагиным Яков Борисыч почему-то настороженно всегда разговаривает…

— Яков Борисыч, — снова горячо откликнулась Женя, — даже если у Олега ничего и не получится, все равно этот его почин, это отношение к делу очень важно и может для всех нас служить примером. Так я вас поняла? Вот жалко только, что прямо об Олеге на вечере говорить неудобно!

— Вы бы еще на собрание это вынесли. — Коробов хмыкнул. — Тут еще разные точки зрения могут быть, Евгения Иннокентьевна!

А Женя, не слушая его, удивленно договорила:

— Да ведь Олег и сам не согласится, только засмеет меня!

— А зачем упоминать именно его? — спросил Яков Борисыч. — Вы просто порассуждайте да поспорьте на своем вечере на эту тему.

А вот как мы с Олегом поняли, что любим друг друга…

Однажды утром Женя вышла на середину лаборатории своей ловкой, красивой походкой, расправила плечи, высоко подняла голову в золотисто-рыжей шапке волос и торжественно произнесла:

— Массы, отзовитесь, проявите энтузиазм! В воскресенье все — за город! Освоим пляж, воду, солнце и пиво! Начальство уже откликнулось, с болью сердца оторвало от производства автобусы! — И запела: — Воскресенье, день весенний, песни слышатся кругом!.. — И не выдержала, покосилась на Олега.

Я сразу же решила, что поеду. Но ничего не сказала Анатолию. А если он откажется, будет и в выходной писать диссертацию? И поймала себя на том, что чуточку даже надеюсь на это. Но тут же успокоилась: мне ведь просто интересно, как будут выглядеть все наши в другой обстановке. Да и от коллектива отрываться неудобно. И боялась подумать: вдруг Олег не поедет?.. И только когда услышала, что он согласен, равнодушно предложила Анатолию:

— Съездим, покупаемся?

Он сказал, досадливо морщась: — Да, понимаешь, надо бы мне посидеть, подумать…

Я ждала, отвернувшись. Он договорил:

— Съезди одна, а?.. Мы ведь последнее время так мало гуляем. И от других сторониться неудобно.

— Не знаю… Если бы с тобой…

— Надо мне поработать. Вот кончу, тогда все время наше будет.

Утром в воскресенье около входа в КБ уже стояло несколько автобусов. Наши сидели в первом, Женя крикнула мне из раскрытого окна:

— Танька-Встанька, скорей сюда! Анатолий как-то сказал в лаборатории, что

Костя называет меня так, но у Жени это получалось грубовато-насмешливо. Неужели она уже догадалась и ревнует?.. Олега нигде не было. Только тут я вспомнила, что забыла завтрак. А никому вроде в голову не пришло, чего это я, пригородная, еду за город, да еще без Анатолия. Только Вагин со своей двусмысленной улыбочкой крикнул мне:

— Танечка, сюда, сюда, я вам место занял!

Я села рядом с ним, пожала его толстую волосатую руку. Ворот его дорогой шелковой рубашки был расстегнут, на выпуклой груди тоже курчавились густые жесткие волосы. От него пахло хорошими духами. Круглые колени Вагина были широко раздвинуты, он занимал почти все сиденье, и я примостилась кое-как, стараясь не коснуться его. И пересесть не решилась: все-таки он приятель Анатолия, я знакома с его женой, с кем же мне и садиться? А он сказал, пристально глядя на меня:

— Решили без Анатолия поехать? Ну, я вас в обиду не дам, буду шефствовать.

— А вы без Веры? — напомнив о жене, чтобы особенно не расходился, спросила я.

Он приподнял плечи:

— Куда все — туда и мы! — Засмеялся, кивнул на аппарат, болтавшийся на груди: — Пофотографируемся?

— А пленка заряжена?

— Специально для вас, Танечка!

Туликов сидел перед нами, тонкой рукой обнимая худенькие плечи жены, и усталое, всегда озабоченное лицо его сейчас сияло счастьем. Жена ласково смотрела на него большими, удивительно красивыми глазами и стыдливо старалась спрятать костыли. Я уже знала, что у нее с детства костный туберкулез.

Рядом с Коликом Выгодским сидела маленькая хорошенькая девчушка в светлом платьице, модно причесанная, чопорно держала на коленях руки, безразлично смотрела перед собой: зубрила-отличница, что ли, урвавшая время от уроков?

Династия Антиповых тоже оказалась в нашем автобусе. Николай Ильич, сдвинув на кончик носа металлические очки, по-мальчишески высунувшись из окна автобуса, тонким голосом крикнул кому-то:

— Бутылочку захвати! Ясно?

Игнат Николаевич сидел праздничный, в свежей белой рубашке и галстуке, повязанном толстым, немодным узлом. Рядом с ним — жена, полная, грузная. Платье ее было по-деревенски цветастым, ярким. Оба они напоминали моих отца с матерью в праздники. Лидия Николаевна говорила Якову Борисычу:

— Наш Игнаша, когда пьяненький, все хвастается, что его пять раз для газеты снимали.

— Что у трезвого на уме — у пьяного на языке, Коза! — не преминул вставить Николай Ильич.

— Он у нас гордый. — Жена Игната Николаевича расправила подогнувшийся воротничок его рубашки, и не понять было, шутит она или всерьез.