В лаборатории у нас он бывал очень редко и всегда точно мимоходом. То здоровался за руку с каждым, подробно расспрашивал о всяких пустяках, которые его совершенно не касались, то молча проходил к столу Анатолия, кивая всем на ходу. И чем-то напоминал Якова Борисыча: разговаривая с кем-нибудь, ответы выслушивал как бы безразлично, рассеянно, и тоже было трудно понять, к кому как он относится.
Его уважали, даже боялись. Лицо Анатолия в его присутствии делалось всегда взволнованно-настороженным, все в лаборатории замолкали, смотрели на Снигирева, торопясь, отвечали ему невпопад, а он, одинаково ровный со всеми, будто не замечал этого. За глаза в лаборатории взахлеб восхищались работами Снигирева, его учебниками, по которым учились еще в институте. Кузьма Михайлович за обедом как- то сказал:
— Филипп Филиппыч настоящий ученый, от него наукой так за версту и пахнет.
И сейчас Снигирев, ни разу не взглянув на головку элеватора, на людей, возившихся вокруг нее, первым поздоровался с Николаем Ильичом, даже улыбнулся. А тот неожиданно сказал:
— Пришел, Филя, полюбоваться на своих кандидатиков, горяченьких, с пылу с жару?
И Снигирев ничуть не удивился, не обиделся на этого «Филю», «кандидатиков»: я потом узнала, что он еще студентом был на практике в мастерских, где в молодости работал Николай Ильич. В тон ему ответил:
— Надо же кому-то бразды передавать. — И стал здороваться с остальными.
Вагин выгнул грудь, уважительно, но с достоинством пожал его руку. Павел смутился, спрятался за чью-то спину. Подошли от машины остальные, руки у них были грязные, и Снигирев только кивнул им молча.
Анатолий бестолково заметался туда, сюда, пока Олег не сказал ему:
— Подожди, дай хоть слезть… — Неторопливо и ловко спустился вниз, подошел к Снигиреву, спросил, чуть улыбаясь: — Будем пробовать, Филипп Филиппыч? — И спокойно ждал ответа.
Олег был очень красив сейчас. Пышные волнистые волосы его чуть растрепались, запачканное маслом лицо раскраснелось, воротник рубашки сбился, и от всей его стройной фигуры так и веяло молодостью, силой. Анатолий как-то совсем стушевался, потерялся рядом с ним. Николай Ильич сказал Снигиреву, с удовольствием глядя на Олега:
— Гвардия, а?..
Но Снигирев не поддержал его, безразлично взглянул на Олега, нашел глазами Анатолия, кивнул ему:
— Пускайте.
Чем это Олег, интересно, может не нравиться Снигиреву?..
Анатолий прикрыл пальцем кнопку пускателя. Все отодвинулись от машины, только Выгодский еще копался в углу. И снова Олег спокойно сказал Анатолию:
— Подожди. — И крикнул Выгодскому: — Заснул, Колик?
Тот торопливо отбежал в сторону, Коробов пробасил:
— Да чего тут трусить?..
— Кота из мешка надо осторожно доставать, — сказал ему Николай Ильич, — а то руки исцарапает!
Загудел трансформатор натужно и глухо, зажужжали приборы, взревел главный двигатель, барабан медленно двинулся, ковши с усилием втискивались в песок, и вот уже барабан закрутился неразличимо быстро для глаза, ковши входили в песок внизу легко, как нож в масло, а сверху в желоб летела тугая и плотная песчаная струя. Олег, Снигирев, а за ними и все шагнули к приборам.
— Здорово! — отчаянно-радостным голосом, прозвеневшим сквозь шум работавшей машины, прокричала Женя; она счастливо смотрела на Олега.
И все облегченно задвигались, заговорили, зашумели. Только лицо Снигирева было по-прежнему холодно-спокойным, да Олег, отодвинувшись, раздумчиво прищурился, глядя на ковши. Анатолий переступал с ноги на ногу, нашел меня глазами, облегченно заулыбался.
«Выключай!» — кивнул ему Олег.
Сразу стало очень тихо. Барабан еще крутанулся по инерции и замер, и слышно было, как шуршит по лотку, ссыпаясь, песок. Все выжидательно молчали. Снигирев, еще раз придирчиво глянув на показания приборов, негромко сказал, будто ничего не случилось:
— Ну что ж, на мелкозернистом ожидаемые результаты подтвердились.
Я думала, что все кинутся поздравлять Анатолия с Олегом, но Вагин только успокоенно, торжествующе улыбался, Туликов закурил, Женя тыльной стороной грязной руки поправила волосы…
— Меняем материал! — позванивающим голосом скомандовал Анатолий.
— Подожди. — Олег вопросительно смотрел на Снигирева. — Еще на десять процентов увеличим скорость, а?
— Так ведь проектом, кажется, не предусмотрено? — выжидательно спросил его Снигирев; глаза его вдруг стали пристальными, сосредоточенными.
— Да мы тут переключили редуктор, — ответил Олег.
Ага, вот почему он возился с барабаном! Анатолий удивленно, растерянно мигал.
— Извини, не успел тебе сказать. — Олег улыбнулся ему.
— Однако! — возмущенно и громко произнес Вагин, оборачиваясь то к тому, то к другому, ища поддержки.
Все молчали. Анатолий бледнел все сильнее. Одно дело, когда Олег вмешивался в работу других, подменяя тем самым Анатолия как начальника. Это все-таки проходило как-то незаметно: Анатолий — начальник, занят своими административными делами, ему некогда, ну Олег и помогает, если его просят… Да я сама, может, немного и преувеличивала это, ведь не могла тогда беспристрастно относиться к Олегу. А тут уже открытое пренебрежение к своему коллеге, вместе с которым Олег готовил диссертацию и которому даже не счел нужным сказать о внесенном изменении. Но держался Олег сейчас так, точно не понимал этого, нетерпеливо ждал ответа Снигирева. В эту минуту я впервые заметила в Олеге эту странную, даже, казалось, оскорбительную для других черту, когда обычные человеческие отношения будто переставали для него существовать, становились чем-то незначительным и второстепенным. Как для сумасшедшего, охваченного навязчивой манией, или ребенка, которому хоть дом сгори, хоть укради, а дай полюбившуюся игрушку. И поняла, почему Вагин, например, да и Коробов с некоторой опаской и неприязнью относятся к Олегу.
Анатолий все молчал, приподняв плечи, отвернувшись к машине. И все старались не смотреть на него и Олега. Вагин поспешно сказал:
— Установку может разнести от перегруза! Как центрифугу…
— Трус в карты не играет! — язвительным, тоненьким и непримиримым голоском выговорил Николай Ильич.
Снигирев кивнул Олегу, тот сказал:
— Отойдите, ребята! — И подошел к пускателю.
Все далеко отодвинулись. Снова загремел двигатель, метнулись ковши, и песок тугим вертикальным веером поднялся в лаборатории, упираясь в потолок, стены, беспорядочно засыпая все вокруг. Олег тотчас выключил. И постоял еще около пускателя, глубоко задумавшись, ничего не видя. Волосы, лицо, рубашка его были покрыты густым слоем песка. И у Снигирева было такое же отрешенно-сосредоточенное лицо. Вагин удовлетворенно хмыкнул, Анатолий передохнул, точно после миновавшей опасности, Женя с жалостью смотрела на Олега. Никто ничего не сказал, и так все было ясно.
Сменили материал: вместо песка засыпали мелкий камень. Снова Анатолий встал к пускателю, снова головка работала хорошо, и снова ко всем вернулось удовлетворенно-радостное состояние.
— Выше головы не прыгнешь! — подытожил Вагин.
Анатолий тщательно вытирал руки: испытания закончились. Я-то видела, как он был рад, хотя посторонний человек ничего бы и не заметил. Ну вот, теперь мой будущий муж кандидат наук! Но обрадовалась я почему-то меньше, чем ожидала. Может, потому, что у Олега ничего не получилось с большей скоростью, и это как-то вдруг по-иному представило всю работу, вон Вагин даже сказал насчет головы… Да и Снигирев с Олегом по-прежнему раздумчиво молчали, будто не все еще было ясно и они даже разочаровались в чем-то. И Николай Ильич, конечно, не мог стерпеть, пропел Вагину:
— А некоторые мастера спорта прыгают куда выше своего роста!
Никто не поздравлял Анатолия с Олегом, а Коробов морщил свое скуластое, грубое лицо, будто Олег вообще испортил всю обедню. Анатолий упорно не смотрел на Олега. Я тогда еще не знала, что это начало разлада между ними, что эту обиду Анатолий никогда не сможет простить Олегу, хотя сам он вышел победителем. И тоже тогда еще не знала, что в этом-то и состоит главное различие между Анатолием и Олегом как научными работниками, не могла даже представить себе все значение и цену этих ничем, казалось бы, не оправданных порывов и безрассудного, на первый взгляд, риска в науке.
