Все эти релятивистские явления кажутся странными только потому, что мы не можем воспринимать четырехмерный мир при помощи органов чувств. Трехмерные образы выглядят по-разному в разных системах координат: движущиеся объекты отличаются от объектов в покое, движущиеся часы идут с разной скоростью. Эти явления кажутся нам парадоксальными, если мы не осознаем, что все они — проекция четырехмерных явлений, как тени — проекции трехмерных предметов. Если бы мы могли познать четырехмерное пространство-время при помощи органов чувств, то эти явления вовсе не казались бы нам парадоксальными.

Как уже говорилось выше, восточные мистики, похоже, способны достигать необычных состояний сознания, выходя за пределы обычного трехмерного мира, и открывают для себя многомерную реальность. Так, Ауробиндо говорит о том, что «человек расширяет себя настолько, чтобы включать все эти силы, даже если одна из них может вести другие, и открывает свою природу все более во всеобъемлющую полноту и универсальную способность четырехгранного характера»[160]. Измерения в этих состояниях сознания могут отличаться от тех, с которыми мы имеем дело в релятивистской физике, но поразительно то, что они позволяют мистикам определять пространство и время очень близко к тому, как это происходит в теории относительности.

В восточном мистицизме обнаруживается удивительное интуитивное восприятие единства пространства и времени во Вселенной. Подчеркивается, что пространство и время неразрывно связаны. А ведь это представление — краеугольный камень теории относительности. Возможно, самое ясное выражение эти интуитивные представления о пространстве и времени получили в буддизме, в частности в школе Аватамсака буддизма Махаяны. «Аватамсака-сутра», на которой основано учение этой школы, содержит яркое описание мировосприятия, достигаемого в момент просветления. В ней неоднократно упоминается об особом ощущении «взаимопроникновения пространства и времени» (прекрасное определение сущности пространственно-временного континуума), которое рассматривается как важнейшая характеристика просветления. Вот что об этом говорит Дайсэцу Судзуки.

Вряд ли можно лучше описать релятивистскую концепцию пространства-времени. Сравнивая слова Судзуки со словами Минковского, процитированными выше, интересно отметить: оба — и буддист, и физик — подчеркивают, что их представления о пространстве-времени происходят из опыта — мистического в первом случае и научного во втором.

По моему мнению, восточный мистицизм, с акцентом на понятие времени, ближе к современным научным взглядам на природу, чем древнегреческая философия. В целом последняя была статичной и в основном строилась на геометрических понятиях. Можно сказать, что она была крайне «нерелятивистской», и одной из причин, обусловившей возникновение серьезных сложностей при восприятии релятивистских моделей современной физики, видимо, является ее сильное влияние на западную философию. Восточные философские системы — это философии пространства-времени, и их интуитивность близка к современным релятивистским теориям.

Поскольку и современные физики, и восточные мистики исходят из того, что пространство и время взаимосвязанны, их мировоззрения характеризуются динамизмом и основываются на понятиях времени и изменчивости природы. Представление о времени и изменениях будут подробно описаны в следующей главе, которая посвящена второй из основных тем в сравнении физики с мистицизмом. Первой было представление о единстве всего сущего. При рассмотрении релятивистских моделей и теорий современной физики мы увидим, что все они могут служить яркими иллюстрациями к двум основным постулатам восточного мировоззрения: о безусловном единстве Вселенной и о ее изменчивой сущности.

Теория относительности в том виде, в котором мы имели с ней дело до сих пор, называется специальной. Она создает общую схему для описания явлений, связанных с движением тел, электричеством и магнетизмом. Основные ее элементы — относительность времени и пространства и их объединение в четырехмерное пространство-время.

Общая теория относительности расширяет рамки специальной и включает гравитацию. Согласно ей, гравитация искривляет пространство-время. Наглядно представить себе, как это происходит, непросто. Мы можем без труда вообразить искривленную двумерную поверхность — например, яйцо, — поскольку видим такие поверхности в трехмерном пространстве. Получается, в этом случае слово «искривление» имеет четкое значение. Но наше воображение бессильно, когда дело доходит до трехмерного пространства, не говоря уже о четырехмерном пространстве-времени. Поскольку мы не способны посмотреть на трехмерное пространство «снаружи», мы не можем представить себе, как оно может быть «искривлено в том или ином направлении».

Чтобы понять значение искривленного пространства-времени, воспользуемся двумерными поверхностями. Представим поверхность шара. Здесь основным моментом, который позволяет нам применить эту аналогию по отношению к пространству-времени, становится тот факт, что кривизна является естественным свойством такой поверхности и может быть измерена без перехода в трехмерное пространство. Двумерное насекомое на поверхности шара, не знающее о существовании трехмерного пространства, способно обнаружить, что поверхность, на которой оно находится, искривлена, если оно умеет производить геометрические измерения.

Чтобы узнать, как это происходит, сравним геометрию нашего жучка на шаре с геометрией такого же насекомого, живущего на плоской поверхности[162]. Представим, что два жучка начинают свои геометрические изыскания, проводя прямую линию, которая определяется как кратчайшее расстояние между двумя точками (рис. 20–21).

Рис. 20. «Прямая линия» на плоскости и на шаре

Рис. 21. На шаре треугольник может иметь три прямых угла

Результаты мы видим на рисунках. На плоскости жучок провел очень красивую ровную линию, а что вышло у его приятеля на шаре? Линия, которую он провел на поверхности, для него соответствует кратчайшему расстоянию между точками А и В, поскольку любая другая линия оказалась бы длиннее; но для нас это дуга (точнее, часть окружности большого круга).

Предположим, жучки приступили к изучению треугольников. Тот, который находится на плоскости, обнаружит, что сумма всех углов треугольника на плоскости равна 180° (сумме двух прямых углов), а тот, что на шаре, обнаружит, что на поверхности шара сумма углов треугольника всегда превышает эту величину. В небольших треугольниках превышение незначительно, но оно растет с увеличением фигуры, так что наш жучок может построить на поверхности шара даже треугольник с тремя прямыми углами. Теперь пусть жучки построят на своих поверхностях окружности и измерят их длину (рис. 22). Жучок на плоской поверхности придет к выводу, что на плоскости любая окружность имеет длину, равную 2π, умноженному на ее радиус. Взгляд из трехмерного пространства позволяет сразу увидеть, что то, что наш жучок называет радиусом окружности, будет всегда длиннее радиуса окружности, изображенной на плоскости.