Сегодня наблюдается массовое разочарование жителей бывшей ГДР результатами объединения Германии. Им пришлось познакомиться с тем, чего они не знали или не хотели знать об общественном строе, в котором оказались.
Одной из причин повышенного внимания Запада к ГДР было присутствие там Группы советских войск, оснащенной самым современным оружием. Поэтому по линии разведки и военной контрразведки мы тесно взаимодействовали с немецкими коллегами, ограждая войска от шпионажа.
Одной из выдающихся личностей, с которыми мне довелось познакомиться в ГДР, был Эрих Мильке — человек, который стоял у истоков создания органов безопасности этой страны. В 1994 году он предстал перед судом государства, гражданином которого никогда не являлся, по обвинению в должностных действиях в рамках государства, которое больше не существовало, но официально признавалось ранее международным сообществом в качестве его полноправного субъекта. Только сейчас западные немцы, похоже, начинают понимать всю несуразность такого положения.
В последние годы службы Мильке уже сказывался его солидный возраст. Он был уважаемым профессионалом старой школы, прошедшим славный путь борьбы с фашизмом, стойким и убежденным коммунистом и интернационалистом. Я много раз встречался с ним. У меня сложилось впечатление о нем как о необычайно сильном, волевом и решительном человеке с непререкаемым в ГДР авторитетом.
Критиковать это поколение коммунистов за ошибки и перегибы нынче легко, но нужно помнить, как формировался характер таких людей. Э.Мильке встал на путь непримиримой борьбы с фашизмом в Германии еще в 1931 году. Он входил в число охранников Эрнста Тельмана, воспрепятствовав похищению последнего. Затем он воевал в Интернациональных бригадах в Испании во время гражданской войны. Во время второй мировой войны продолжал свою борьбу в антифашистском Сопротивлении во Франции и Бельгии, постоянно рискуя жизнью. У меня никогда не возникало ни малейшего сомнения в том, что он являлся убежденным коммунистом-борцом.
Иногда у Мильке случались конфликты с Маркусом Вольфом, который с большим успехом руководил разведкой ГДР с момента ее создания и до второй половины 80-х годов. Вольф также был ветераном антифашистского Сопротивления, хотя в годы войны был еще очень молодым. Он был блестящим представителем интеллигенции, восставшей против фашистского режима. Вместе со своим отцом и братом Вольф эмигрировал из гитлеровской Германии в 30-е годы и во время войны воевал в рядах Красной Армии. Что касается личных взглядов, у меня сложилось впечатление, что Вольф придерживался гораздо более гибкой позиции во взглядах на свободу личности, чем Мильке, и эти моменты могли вызывать между ними в ряде случаев разногласия. Вольф запомнился мне как человек высокого интеллекта с широким государственным подходом к проблемам, обладавший к тому же большими литературными способностями. Впечатляющая личность!
Мы сотрудничали также с нашими польскими товарищами, но это взаимодействие носило более ограниченный характер. Поляки, постоянно подчеркивая свою независимость, действовали больше на свое усмотрение, чем остальные партнеры. Видимо, это имело свои политические и исторические корни. Во-первых, не следует сбрасывать со счетов конфликты в прошлом между Россией и Польшей. Во-вторых, влияние католической церкви — оно на польский народ всегда было очень сильным. В-третьих, именно в Польше возникло организованное рабочее движение с антисоциалистической идейной основой — «Солидарность». Поэтому не случайно, что тенденции, которые проявлялись в Восточной Европе в течение 80-х годов все сильнее и сильнее, ярче всего проявились именно в Польше. Когда польские власти в 1980 году оказались в критической ситуации, как в Польше, так и на Западе высказывались предположения относительно возможности военного вмешательства Советского Союза, как это было в Чехословакии в 1968 году. Но, что бы ни говорилось в западных средствах массовой информации, советское руководство — от Брежнева и Суслова до Андропова — было решительно настроено в пользу таких развязок, которые не предусматривали бы вмешательство во внутренние дела Польши военным путем.
Когда В.Ярузельский ввел в стране чрезвычайное положение, это косвенным образом объяснялось им стремлением предотвратить еще более худший вариант, а именно ввод советских войск. Советский Союз, возможно, не проявлял особой активности в опровержении подобных предположений, поэтому Ярузельский действительно мог верить в них. Однако я категорически отрицаю, что такие планы серьезно рассматривались в высших эшелонах власти Советского Союза.
После 1980 года, когда я непосредственно занимался польскими делами, в позиции Советского Союза не произошло каких-либо существенных изменений, в том числе и в вопросах взаимоотношений наших разведывательных служб. В то же время польское руководство испытывало все большие трудности во внутренней политике, вызванные соперничеством с профсоюзом «Солидарность». Поляки советовались с нашими, но не по конкретным проблемам. Несколько раз в этот сложный период я бывал в Варшаве для консультаций на уровне министра, однако мы обсуждали исключительно вопросы внутренних дел и взаимодействия наших разведок. Поляки были вежливыми, корректными и компетентными. И тщательно оберегали свои секреты.
Примерно так же складывались наши отношения с Венгрией, где я неоднократно бывал. Однажды я приезжал в эту страну вместе с Крючковым, которого хорошо помнили со времен его работы в советском посольстве вместе с Ю.В. Андроповым и который по-прежнему сохранял там обширные связи. Венгерская столица произвела на меня глубокое впечатление своей красотой и необычными для социалистического государства чертами. Это было в середине 80-х годов, и город уже носил на себе отпечаток перемен, приведших к «бархатным революциям».
Венгрия раньше других восточноевропейских стран вступила на путь рыночной экономики. На улицах Будапешта выделялись магазины и рестораны европейского уровня.
Какие-либо особенности в сотрудничестве с чехословацкими специальными службами, пожалуй, выделить трудно, разве только особую теплоту во взаимоотношениях. Чехи и словаки традиционно тянулись к русским. У нас много общего в образе жизни и традициях. Чехословацкие друзья были способными и трудолюбивыми. Они делали все возможное, чтобы сотрудничество шло на пользу интересам национальной безопасности.
В Чехословакии я стал, кстати, впоследствии «кинозвездой». Сегодня этот эпизод кажется комичным, однако несколько лет назад трудно было сказать, какие он повлечет за собой последствия и как повлияет на политическую атмосферу во многих странах.
Речь идет о том, что в 1990 году, уже в качестве заместителя председателя КГБ, я выехал в обычную деловую поездку в Прагу. Мне было поручено обсудить с нашими коллегами в Чехословакии принципиальные вопросы по линии спецслужб, такие как борьба с контрабандой, торговлей наркотиками и терроризмом. Я находился в командировке ровно столько, сколько было положено, и занимался только тем, что было поручено, встречаясь исключительно с людьми из соответствующих подразделений чехословацких спецслужб. Иными словами, не было ничего необычного.
Но по чистой случайности эта поездка совпала с крупными студенческими демонстрациями и другими потрясениями в стране. Ясно было, что на этот раз о направлении советских войск не могло быть и речи, но кому-то очень хотелось использовать сложившуюся ситуацию и разыграть карту «советской угрозы». Во всяком случае, вскоре в Англии появился телевизионный художественный фильм телекомпании Би-Би-Си, в котором персонаж «Грушко» в исполнении английского актера плел нить изощренного заговора против Чехословакии. Согласно сценарию этого фильма, называвшегося «Чешские шахматы», я находился в Праге по заданию Горбачева и Крючкова с целью организации государственного переворота и замены Густава Гусака на бывшего однокашника Горбачева по Московскому университету Млынаржа.
Авторы фильма пытались создать впечатление, что он основывается на чехословацких источниках. Насколько мне известно, фильм широко демонстрировался в Европе. Многие приняли его за чистую монету. В Чехословакии была создана, в частности, специальная комиссия для расследования всей этой истории. Только осенью 1991 года, когда я был узником «Матросской тишины», мне довелось прочесть в «Комсомольской правде», что специальная комиссия вынесла заключение, соответствующее истине: никакого заговора не было. Все, за исключением фактов моего прибытия в Прагу самолетом в указанные сроки и отбытия из нее, было вымыслом.
