«Где сейчас находится Леонид Ильич?» — спрашивает Цинев. Он явно обеспокоен в первую очередь состоянием здоровья Брежнева, которое уже в то время оставляло желать лучшего. Отвечаю: «Он как раз сейчас подъезжает на автомашине к дому «Финляндия», в котором будет проходить встреча». Цинев интересуется: «Далеко ему идти пешком?» — «Нет. Машины остальных глав государств останавливаются чуть поодаль, а нашего Генерального секретаря подвозят сейчас прямо к главному входу». «Отлично», — констатирует Цинев, явно удовлетворенный столь высокой степенью осведомленности разведки. Разочаровывать его я не стал, поскольку все необходимые меры действительно были приняты заранее. Не стал я и уточнять, что догадался включить телевизор и вижу на экране все происходящее.

Если отбросить шутки, то обеспечение безопасности в ходе хельсинкского совещания было тяжелой задачей, и облегчение наступило только после возвращения нашей делегации в Москву. Остается добавить, что после совещания меня наградили орденом Дружбы народов и представили к званию полковника.

Документы, подписанные в Хельсинки, открыли новый исторический этап в межгосударственных отношениях. Заключительный акт выражал единство участников во взглядах на такие принципы, как равенство и суверенитет государств, отказ от применения силы и угроз, признание нерушимости границ и территориальной целостности стран Европы, мирное урегулирование споров, невмешательство во внутренние дела друг друга, уважение прав человека, равноправие и взаимовыгодное сотрудничество, соблюдение норм международного права.

На практике итоговые документы Хельсинки означали признание ГДР в качестве самостоятельного государства, что мы рассматривали как значительную победу советской внешней политики. То, что это государство не выдержало испытания временем, я связываю прежде всего с политическими переменами в нашей собственной стране и прежде всего с антинациональным внешнеполитическим курсом, проводившимся Горбачевым в конце 80-х годов. Положение о правах человека вызывало в ходе переговоров в рамках СБСЕ особые дискуссии, поскольку многие в Советском Союзе опасались его использования в пропагандистской войне против нас. Мы в разведке считали, что под этим пунктом Советскому Союзу можно было подписаться, поскольку закрепление заложенных в нем принципов смягчило бы международную обстановку и задало определенный характер отношений для всех, не только для восточноевропейских стран!

Договоренности в рамках СБСЕ были апогеем в послевоенном сближении между Востоком и Западом. Они уменьшили опасность глобальных и региональных конфликтов и содержали правовую основу для сотрудничества между странами, смягчив климат большой политики. Собственно говоря, совещание 1975 года в Хельсинки расчистило завалы противоречий между странами, накопившихся в годы холодной войны.

В декабре 1980 года я стал заместителем начальника Первого главного управления КГБ СССР. Начальнику ПГУ подчинялись два первых и несколько «обычных» заместителей, которые руководили разведывательной работой в различных регионах мира. Поскольку я пришел из англо-скандинавского отдела, мне поручили заниматься Европой.

Если, будучи начальником Третьего отдела, я знал практически всех офицеров разведки, все источники информации и вербовочные разработки в резидентурах отдела за рубежом, то, став заместителем руководителя разведки по Европе, я в первое время оказался в информационном вакууме. Надо было быстро осваивать малоизвестное поле деятельности. Естественно, я ознакомился с отчетными материалами новых для меня резидентур. Провел десятки и сотни часов в беседах с резидентами и работниками резидентур, которых ранее не знал, изучил множество оперативных дел. Очень полезными были командировки в новые для меня страны. Они обогащали мои представления о конкретных условиях работы в каждой из этих стран. Прошло не менее двух лет, прежде чем я стал, как говорится, чувствовать на кончиках пальцев деятельность каждой из курируемой мною резидентур и на этой основе принимать необходимые решения, не полагаясь только на мнения и предложения руководителей соответствующих оперативных подразделений разведки.

Первая половина 80-х годов характеризовалась вновь нарастающим обострением отношений между Востоком и Западом, размыванием климата сотрудничества, созданного после подписания соглашений СБСЕ. Одним из существенных факторов такого развития событий, несомненно, явился конфликт вокруг Афганистана, куда в декабре 1979 года вошли советские войска.

Когда я вступил в новую должность, Советский Союз уже вел войну в Афганистане. Эта проблема не относилась непосредственно к кругу моих обязанностей, но передо мной стояла задача отслеживать реакцию европейских государств на развитие обстановки в этой части земного шара. Ситуация была настолько серьезной, что не могла не занимать всех нас. Одним из заметных непосредственных проявлений международного кризиса стал бойкот Московской олимпиады Соединенными Штатами, хотя из европейцев их поддержали только Западная Германия, Норвегия и Турция.

Из разведывательных источников, в том числе в Европе, поступала достоверная информация о вмешательстве США, главным образом через Пакистан, во внутренние афганские дела. Цели США, согласно этой информации, были очевидными: вовлечь как можно глубже и масштабнее нашу страну в конфликт в Афганистане, превратить его в незаживающую кровоточащую рану, усилить влияние исламского фактора на обстановку в советских среднеазиатских республиках, истощить военные ресурсы нашей страны и подорвать ее экономику.

То, что американцам в целом удалось добиться своего, во многом объяснялось положением в советском руководстве. В высших эшелонах власти были талантливые государственные деятели, но далеко не все. Министр иностранных дел А.А.Громыко обладал огромным опытом, знаниями, необыкновенной работоспособностью и был известен своим умением вести международные дела. Большим авторитетом пользовались министр обороны Д.Ф.Устинов и председатель КГБ Ю.В.Андропов, отличавшийся титанической работоспособностью.

Генеральный секретарь ЦК КПСС Брежнев был к этому времени настолько болен, что его публичные появления походили на пародию. Заседания политбюро становились все короче и короче. Когда Брежнев в 1982 году представлял В.В.Федорчука в качестве нового председателя КГБ, он забыл его фамилию и назвал Федоровым.

Окружение Брежнева, по сути, интересовалось только сохранением своего положения. Во внешней политике большинство из них разбиралось слабо. Все ложилось на плечи Громыко, Андропова и Устинова. Когда Андропов после недолгого пребывания на посту Генерального секретаря в феврале 1984 года ушел из жизни, никто из политбюро не выступил против избрания смертельно больного Черненко. Напротив, многие поддержали его кандидатуру из желания подольше ничего не менять.

Положение наверху не составляло секрета для разведчиков, но об этом говорилось лишь в доверительных беседах. Начальнику разведки В.А.Крючкову, от которого я ничего не таил, я прямо высказывал свое мнение о руководстве страны. Всегда выдержанный и дипломатичный, он отмалчивался, но это молчание можно было истолковать как согласие.

Трудно сказать определенно, но есть основания полагать, что Громыко и Андропов вначале сомневались в целесообразности направления советского воинского контингента в Афганистан, в то время как Устинов и военные настаивали на этом. Руководство страны оказалось не в состоянии дать адекватную реальностям оценку положения в Афганистане и вокруг него и на этой основе сделало ошибочный прогноз развития событий, который имел весьма негативные последствия для нашей страны. Стало очевидным, что надо искать пути достойного выхода из создавшейся ситуации. Крючков со своей стороны сделал все, что было в его силах, для урегулирования этого конфликта. Он лично выезжал в Афганистан более 20 раз, но снежный ком, катящийся с горы, остановить удалось лишь спустя много лет. В любом случае ввод войск в Афганистан, я считаю, был роковой ошибкой.