На видном месте в гостиной моей квартиры в Москве висит прекрасная репродукция картины норвежских художников Тидемана и Гуде «Свадебное путешествие в Хардангере». Каждый раз, когда я смотрю на эту картину, вспоминается неповторимая норвежская природа — чередование обрывистых скал, узких фиордов и спокойных долин. Этими ландшафтами я любовался во время командировок до 1972 года, а затем — после многолетнего перерыва — уже в октябре 1995 года.

Собственно, в изумительном по красоте районе Хардангер, изображенном на полотне, я бывал нечасто. Зато множество воспоминаний у меня связано с другим чудо-уголком Норвегии — шхерами Вестфолд, откуда открывается вид на фиорд Осло. Эта естественная обзорная площадка получила очень подходящее название — «Конец Света». Знакомство с «Концом Света» когда-то сослужило мне добрую службу. Во время официального визита в Норвегию заместитель Председателя Совета Министров Анастас Иванович Микоян захотел вставить в свою приветственную речь что-нибудь цветистое и приятное о норвежской природе. Я набросал несколько слов о «Конце Света». Всем понравилось, и этот абзац оставили даже в последующем изложении речи Микояна в газете «Правда».

Но вернемся в 1954 год. После окончания института все выпускники должны были пройти комиссию по распределению. Предложения на этот счет были подготовлены заранее, но мнение комиссии, которую возглавлял заведующий отделом печати МИД ССО Л.Ф.Ильичев (в будущем он станет главным редактором «Правды» и секретарем ЦК КПСС по вопросам идеологии), было определяющим. Хотя МГИМО являлся по сути ведомственным институтом МИД, это еще ничего не означало: распределить могли куда угодно — в ТАСС, Министерство внешней торговли, Союз обществ дружбы с зарубежными странами и т. д. Дипломатическая служба считалась самой престижной, но на 50 мест в МИД претендовало около 200 выпускников.

Л.Ф.Ильичев быстро перешел в наступление. Как раз в это время при его непосредственном участии создавался новый журнал «Международная жизнь», и он явно желал пополнить редакцию молодыми кадрами. Он поинтересовался у меня, как я посмотрю на то, чтобы стать журналистом?

Непросто было не растеряться перед лицом авторитетной комиссии из семи человек. Был риск вызвать немилость со стороны ее председателя, который считал свою профессию и новый журнал самым важным в данный момент. Но я решился и прямо сказал, что журналистика меня не интересует.

Лодка не перевернулась. Л.Ф.Ильичев молча смотрит в подготовленные институтом предложения. «МИД СССР, — произносит он, уступая строптивому выпускнику. — С направлением на работу в посольство в Норвегии».

Норвегия? В институте я выучил немецкий язык, а направляют в Норвегию, о которой я почти ничего не знаю. А впрочем, почему бы и не Норвегия?

Мы с Валентиной прекрасно провели отпуск в таганрогских «субтропиках». Во всяком случае, на ближайшее будущее имелась какая-то определенность. По возвращении в Москву я сразу же позвонил из телефонного автомата в отдел Скандинавских стран МИД и сообщил о готовности приступить к работе. И тут мне сообщают, что из-за опечатки в приказе о моем назначении вместо фамилии Грушко написано Глушко. Смех сквозь слезы! А ведь ситуация очень серьезна: приказ подписан самим Молотовым. Неужели будет перераспределение?

Слава Богу, кадровики нашли поистине «дипломатическое» решение. Издается новый приказ по министерству: «Вместо ранее упомянутого Глушко назначить на должность стажера посольства СССР в Норвегии Грушко Виктора Федоровича. В. Молотов». Наконец-то я в МИД. Единственная имеющаяся в наличии сотрудница норвежской референтуры Жданова (кстати, мать ставшего впоследствии известным переводчика норвежской литературы Льва Жданова) сидит в одиночестве, буквально заваленная различными материалами. «Почитайте все это и через месяц отправляйтесь в Осло», — напутствует она.

Как начинающему дипломату, мне выдали деньги на экипировку, которых в обрез хватило на покупку плаща и шляпы. Я заказал билеты, и мы с Валентиной отправились в путь на поезде и пароходе через Финляндию и Швецию. Оба впервые оказались за пределами Советского Союза. Весь багаж состоял из тощего чемоданчика, сиротливо лежавшего на багажной полке. Уже в Хельсинки у нас возникло ощущение, что мы попали в другой мир. Атмосфера была совершенно иной, люди по-другому одеты, все звуки и запахи чужие, не говоря уже о языке. Но Финляндия поддерживала особые отношения с Советским Союзом и, во всяком случае, не была враждебной страной. Что-то будет впереди? Когда в августе 1954 года мы прибыли в Осло, то ступили на территорию страны — союзницы по НАТО нашего главного противника — США. С этого момента я становился одним из официальных представителей Советского Союза. На душе было тревожно. Ведь я находился на передних рубежах фронта холодной войны, где должен был твердо отстаивать национальные интересы своей страны.

Реальность, разумеется, оказалась намного сложнее. Во взаимной официальной пропаганде Норвегия и Советский Союз обвиняли друг друга во враждебности, но норвежцы вовсе не были настроены по отношению к нам неприязненно. Несмотря на пропагандистские усилия правых сил Норвегии и американцев, большинство из них хорошо помнили, что русский, советский солдат ступал на норвежскую землю только как освободитель. Здесь ценили и то, что, освободив Северную Норвегию от немецких оккупантов, Красная Армия немедленно вернулась на свою территорию. С советской стороны также проявлялось желание сохранить более дружеские отношения с Западом в целом и с Норвегией в частности. Первые пробные шары были фактически запущены Сталиным еще в 1951 году, но попытка оказалась чрезмерно осторожной. К моменту моей командировки в Норвегию И.В.Сталина уже год не было в живых и новое руководство СССР во главе с Хрущевым начало проявлять признаки более открытой дипломатии, хотя догматические подходы старой гвардии по-прежнему давали о себе знать.

Колебания в температуре отношения советской дипломатии к Западу чувствовались и в нашем посольстве все годы моего пребывания в Осло. На один момент я сразу же по приезде обратил внимание. В задачу любого дипломата входит изучение настроений и подходов к его государству в стране пребывания. Чем больше открытых каналов такого изучения, тем наблюдения и выводы ценнее для МИД. У меня сложилось впечатление, что многие советские дипломаты довольно легковесно подходили к этой работе, лишь бы что-нибудь отписать в Центр без глубокого и объективного анализа.

Частично это объяснялось языковыми проблемами, поэтому я немедленно бросился изучать норвежский. К тому же из первой беседы с послом Георгием Петровичем Аркадьевым стало ясно, что передо мной такая задача ставится как первоочередная. Начались долгие часы занятий с норвежским преподавателем Иверсеном.

Параллельно нам с Валентиной предстояло освоиться в советской колонии, как принято было тогда говорить. Впервые у нас появилась комната, пусть одна, но своя. Скоро наше семейство пополнилось: уже в первый год пребывания в Норвегии родился первенец — Александр. Комната находилась в достаточно престижном районе, на улице Драмменсвейен, 97, неподалеку от советского посольства.

Раньше в этом здании размещалась гостиница «Роза». Говорят, что во время войны нацистские офицеры устроили в ней бордель. Теперь же, естественно, ничто не напоминало о прежних временах. На первом этаже живущие в доме сотрудники нашего посольства устроили маленький кинозал, в котором демонстрировались отечественные и зарубежные фильмы. Всего в Норвегии, включая жен и детей, находилось около ста советских граждан — сотрудники посольства, торгпредства, ТАСС и вспомогательный персонал. Постепенно я пристрастился к кино. Кинозал использовался и как место собраний и других встреч наших людей, что давало им возможность общаться друг с другом и не так остро ощущать оторванность от дома.