Там Дженни включила радио и стала ловить нужную волну.
– Когда одна, я слушаю музыку кантри, – призналась она, – а Кевин терпеть ее не может. Ему подавай альтернативный панк, «Лимп Бискит», «Марун-пять», все в таком роде. Нет, такую музыку я тоже могу послушать, но с кантри не сравнишь, она более настоящая, если ты понимаешь, о чем я. Она о любви и испытаниях – там все больше похоже на жизнь, хотя, может быть, мне так кажется, потому что я деревенщина и многого не понимаю. Кевин, во всяком случает, так говорит. Но это для него я деревенщина, а с тобой такая городская, что дальше некуда.
Она рассмеялась.
– Господи, какая ты идиотка, Дженнифер! Он же не понимает ни слова из того, о чем я говорю, верно? Но все равно вроде как понимает, что я имею в виду. Я почему-то чувствую это. Как понимает собака, но лучше. Может быть, я сумею научить тебя английскому. Ты хочешь выучить английский? Ладно, сейчас и начнем. Я – Дженни.
Она указала на себя и повторила фразу, потом только свое имя, а затем указала на свой рот:
– Джен-ни.
– Дженни, – повторил индеец.
– Хорошо! Здорово! Ну а как тебя зовут, Хуан? Я Дженни, а ты…
Она показала. Индеец слегка приподнял подбородок – жест, который она видела раньше и который, как она сообразила, был своего рода кивком. Но тут он вроде бы заколебался, вперил в нее внимательный взгляд и долго молчал, словно принимая какое-то важное решение. Наконец индеец приложил руку к своей груди и дважды похлопал.
– Мойе, – произнес он.
Она повторила это имя, как он, Мо-й-е.
– Здорово! Ты Мойе, я Дженни, это, – коснувшись приборной панели и обведя изнутри рукой кабину, – машина. Скажи: «машина»!
И продолжала называть предметы и части тела. Правда, Дженни не смогла сообразить, как лучше показать глаголы, но вообще-то неплохо представляла себе порядок обучения умственно отсталого ребенка, поскольку сама на протяжении ряда лет находилась в положении такового, и, как ей показалось, они добились определенных успехов. Примерно через час таких занятий она достала захваченную с собой травку, отсыпала косячок, скрутила, раскурила, включила, затянувшись, музыку погромче и передала самокрутку Мойе.
Он взял ее в рот и принялся посасывать.
– Эй, так не пойдет, – заявила она через некоторое время. – Травку друг другу передают, так что отдавай.
Эти слова, естественно, были подкреплены выразительными жестами.
Тем временем кабина «мерседеса» наполнилась дурманящим дымом, после чего Дженни открыла дверцу и опустила окна.
– Чайкора, – сказал Мойе, указывая на тающий дымок.
– Ага, мы называем это травка, или анаша, или марихуана. Много названий. Дурь, короче говоря. Классная дурь. Мы выращиваем ее сами. Тебе нравится?
Она изобразила удовольствие, потирая живот, широко улыбаясь, целуя свою руку, на что он ответил на собственном языке:
– Вы, мертвые люди, очень странные. Вы знаете чайкора, но принимаете его без песнопений и не смешиваете с его братьями и сестрами, чтобы он мог говорить с тобой как положено. Мы считаем, что ассуа – это брат, а уассинай – это сестра чайкора. Вместе они являются одной из маленьких священных семей, которые помогают слушать духов животных. А без остальных членов этой священной семьи мы не можем слышать духов животных как следует. Слышим лишь духов, обитающих в наших головах, но какой в этом толк?
Дженни хихикнула.
– Ага, я слышу тебя, приятель. Торчковый приход. Ой, постой, это прекрасная песня.
Она откинулась назад, закрыла глаза и стала слушать, как Тоби Кит поет: «Я люблю этот бар». Время шло.
Потом дверь машины открылась, и на заднее сиденье скользнул профессор Кукси.
– Ну, Дженнифер, я вижу, ты нашла нашего друга. Ты меня все время удивляешь.
– Ага. Он был в «Садах», воровал части растений. Его чуть было не арестовали, но я вывела его оттуда. А теперь пытаюсь научить английскому языку.
– Правда? Что ж, молодец.
Дженни увидела, что профессор смотрит на индейца как-то странно, по-настоящему напряженно, будто пытается заглянуть ему в голову, а индеец отвечает ему тем же внимательным взглядом, словно старается сделать то же самое. У Дженни возникло знакомое и печальное ощущение: опять произойдет то, чего она никак не сможет понять.
– Моя дорогая, не могла бы ты чуть убавить звук? Мне бы хотелось понять, что может сказать о себе этот джентльмен.
– Он умеет говорить по-испански, – сказала Дженни. – Джели говорила с…
– Да, но я сомневаюсь, что он говорит на нем хорошо, – сказал Кукси и заговорил на языке, который Дженни никогда раньше не слышала.
Сначала ей даже стало не по себе – ну вот, опять она исключена из общения, – но это чувство мигом прошло, когда она увидела, что лицо Мойе озарилось радостью.
– Я поражен, тайит, услышав рунийя в земле мертвых. Ты священник?
– Нет, но я очень много времени провел в стране джимори. Ты их знаешь?
– Я, конечно, слышал о них. Они поганые люди, воруют жен и поедают младенцев.
– То же самое они говорят о народе рунийя. А еще говорят, будто вы убиваете всех чужеземцев, кто попадает в вашу страну.
– Значит, они к тому же и лжецы, – заявил Мойе и, помолчав, добавил: – Правда, чужеземцев мы все-таки убиваем. Или большинство чужеземцев. Ты знал отца Тима? Он был мертвым, как и ты.
– Знаешь, нас очень много, слишком много, чтобы мы могли знать всех остальных, как вы. Почему ты называешь нас мертвыми людьми?
– Потому что мы, рунийя, живые в нашем мире. Мы внутри его, а растения, звери, камни, небо и звезды, солнце и луна – наши друзья и родственники. Вот что означает быть живым. Рыба живая и птица тоже. Но вы находитесь снаружи этого мира, заглядываете в него как призраки, творите беды и разрушения, как поступают привидения. Поэтому мы считаем, что вы мертвые, как и они. А еще, когда человек жив, он несет свою смерть позади себя, там, – индеец указал через левое плечо Кукси, – и это способ, с помощью которого мы отличаем живого человека от призрака. Вы же все время носите свою смерть внутри себя, поэтому мы называем вас мертвыми людьми.
– Понятно, – сказал Кукси, – и в этом есть определенный смысл. А теперь расскажи мне вот о чем: ты проделал такой долгий путь из своего дома, чтобы остановить нас, мертвых людей, помешать убивать ваш лес. Так я слышал от своих друзей. Скажи мне, как ты думаешь остановить их?
И Мойе рассказал историю, которую он услышал от отца Перрина после того, как он был убит, а что касается того, как остановить это, он знал, что не может этого. Одному человеку не под силу остановить такое, и он не глупец, чтобы считать это возможным. Но Ягуар пообещал ему, когда приведет его в страну мертвых, что покончит с угрозой.
– И как же он это сделает?
Мойе сделал необычный жест, используя руки и голову, который можно было легко понять как пожатие плечами.
– Мы можем спросить Ягуара, что произойдет и как нам поступить, но мы никогда не спрашиваем его, как он делает то, что он делает. И если бы он сказал нам, мы бы не поняли.
– Это, наверное, мудро, – согласился Кукси, а потом они заговорили о других вещах. Кукси отвечал на множество вопросов, которые Мойе задавал о стране мертвых, но наконец, заметив нарастающее раздражение Дженни, он добавил по-английски: – Думаю, сейчас нам нужно вернуться в усадьбу, немного перекусить, а потом можно будет обсудить, чем мы можем помочь нашему другу. Трогай, Дженнифер.
Примерно в это же время в нескольких милях к северу, за накрытым белой скатертью и сервированным серебряными приборами столом, в маленькой столовой для высшего менеджмента, расположенной на тринадцатом этаже Панамерикан-бэнкроп-билдинг, сидели три человека. Все трое имели одинаковое происхождение, были кубинцами и отпрысками семей, которые управляли Кубой из поколения в поколение, вплоть до революции 1959 года. Они покинули Кубу молодыми людьми (и к тому же не переправлялись на плотах) и в Соединенных Штатах процветали. В финансовом отношении они были гораздо богаче, чем их предки, однако вместе с большинством представителей своего класса и поколения они затаили чувство обиды. Их американские современники, с которыми они вели бизнес и играли в гольф, были влиятельными людьми, но они никогда не владели страной безраздельно и не господствовали над ее народом, а потому их власть не имела такого сладостного вкуса. Эти кубинцы сумели, с согласия Америки, перенести большую часть своей культуры в Южную Флориду, которой они управляли как своего рода феодальным владением, неизменным принципом которого было то, что президентом Соединенных Штатов никогда не станет человек, способный нормализовать отношения с монстром, правящим за Флоридским проливом. Они были уверенными в себе, чувственными, умными, хоть и лишенными воображения, трудолюбивыми джентльменами, и если они чего-либо опасались, то лишь того, что им никогда не доведется танцевать на могиле Фиделя.
