Какое-то движение привлекло ее взгляд: ящерица анолис пробежала по ветке железного дерева. Девушка подошла поближе, чтобы рассмотреть ярко-зеленого, под цвет зеленой листвы крупного самца, который на глазах Дженни трижды раздул красный кожистый зоб, демонстрируя брачное возбуждение, и стремительно исчез.
– Ох уж эти парни! – пробормотала Дженни сквозь неожиданно одолевший ее смех. Здесь, в «Садах», она нередко разговаривала вслух сама с собой, а то и с растениями или животными – привычка, которую она выработала в детстве, чтобы спастись от одиночества. Ей приходилось жить там, где с ней месяцами почти не разговаривали, если не считать указаний или нотаций.
Обойдя вокруг озера Королевских Пальм, она прошла мимо амфитеатра к зоне дождевого леса. Втайне Дженни испытывала стыд, ибо, хотя признавала важность сохранения тропических джунглей и получала средства для своего существования от организации, занимавшейся их спасением, ей лично этот тип растительности не нравился, даже в той, сжатой версии, которая была представлена в «Садах». Она находила дождевые леса сырыми, мрачными, душными. И вообще, как можно любить место, где все наползает одно на другое и свивается в удушающем переплетении беспрерывной борьбы за свет и пищу? Странным образом это напомнило ей зиму на кухне в Айове: пар, плохие запахи, взрослые, маячившие над головой, нежеланные дети на грязном полу – крикливые, недружелюбные, вечно толкавшие друг друга. Но она все равно наведывалась сюда в каждый свой приезд. Надеялась, что ее чувства изменятся, и огорчалась, когда этого не происходило.
Когда Дженни подошла к маленькой дорожке, ведущей к входу в большую оранжерею, где выращивались самые деликатные тропические растения, мимо нее пробежали три человека в рыжевато-коричневой рабочей одежде садовых смотрителей. Судя по всему, они что-то искали, окликали друг друга, периодически останавливались и всматривались в листву. Вскоре они вернулись в сопровождении охранника в синей униформе.
– Ну что, поймали? – спросил кто-то из них.
– Нет, – последовал ответ. – Должно быть, он перебрался через стену.
– Что за суматоха? – поинтересовалась Дженни.
– Какой-то тип ворует растения, – ответила одна из смотрителей, женщина с коротко подстриженными седыми волосами, в очках без оправы. – Только что его видела. Наглый такой, стоит, словно покупатель в супермаркете, и орудует ножиком. Знай себе срезает, что ему надо, и в мешок сует.
– Ага, – подхватил кто-то из ее коллег. – Обычно эти ребята лезут через забор. А что он украл, Салли?
– Да вроде не так уж много. Как правило, такие воришки выкапывают растения с корнем, но этот, не знаю уж зачем, обрезал побеги. И кору тоже.
– А он что, черный был? – подал голос охранник.
– Ну, точно не белый. Я его не больно-то хорошо разглядела, но мне показалось, что он индеец. Кожа красно-коричневая, волосы черные, прямые. Одет, словно с пляжа приперся, в плавки или шорты – короче, с голой грудью. Я, как увидела, что он режет ятобу, крикнула: «Эй, так не положено!» И парень пропал, будто сквозь землю провалился.
Охранник заговорил в свою рацию, а потом, обернувшись к садовникам, сказал:
– Ну что ж, мы, конечно, будем начеку, но боюсь, он уже вернулся в резервацию.
Он ушел, и группа разошлась. Дженни пошла обратно по дорожке в зону дождевого леса, рассматривая таблички с научными и обиходными названиями растений, пока не подошла дереву с надписью «MENAEA COURBARIL – ЯТОБА». Мелкий текст рассказывал о том, какое применение находят растению туземцы, но Дженни не стала этого читать, а подняла глаза. Смотрительница сказала, что индеец покушался на это дерево, и девушка решила, что он где-то неподалеку. Во всяком случае, здесь стоило его поискать.
Это было дерево с серой корой, высотой около сорока футов, с блестящими плотными листьями и темными коричневыми, похожими на стручки плодами. Ствол на три четверти, до густой кроны, был голым, но дерево оплетали лианы.
Дженни подняла взгляд в зеленый сумрак и тихонько позвала:
– Эй, Хуан! Как бы тебя там ни назвали! Ты там?
Ни звука, только ветерок, шепчущий среди ветвей, и отдаленный стрекот газонокосилки. Она продолжала смотреть вверх и, когда ее глаза приноровились к тени, увидела что-то коричневое: не плод, не кору и явно не тень. Сначала ей показалось, что это зверек, енот или, вот уж чушь, ленивец, но потом она разглядела лицо человека, его лицо.
– Эй, ты можешь спуститься. Они ушли. Они решили, что ты убрался из «Садов». Спускайся!
Она сделала широкий жест и снова пожалела, что такая тупая и не знает испанского. Но индеец, по-видимому, понял ее, скользнул по стволу, что твой питон, и оказался перед ней, серьезно глядя на нее. На нем не было ничего, кроме какой-то тряпицы, вроде набедренной повязки, и шнурка на шее, на котором висел маленький мешочек. Свой матерчатый чемодан он держал на плече, придерживая рукой как почтовую сумку.
– Вот здорово, а мы-то уж думали, что совсем тебя потеряли! Тебе не следовало уходить, когда ты был с Кевином. Тебя ведь и арестовать могли, понимаешь? Здесь нельзя резать растения. Дело в том, что это место только похоже на дождевой лес, но на самом деле это не лес.
Индеец отреагировал непонимающим взглядом.
– Послушай, приятель, ты, конечно, мастер прятаться, но здесь, в «Садах», вот этого, – она подошла к кусту, огляделась и, убедившись, что ее никто не видит, сорвала листок, – этого делать нельзя. Нельзя! Запрещено!
При этом девушка энергично трясла головой.
Он взял у нее лист, внимательно осмотрел его и на своем языке ответил:
– Это микур-ка'а. Я использую его главным образом для лечения кожных заболеваний, но он помогает и против головной боли. А если на кого-то навела порчу ведьма, я предлагаю искупаться в отваре из листьев. Обычно помогает неплохо, но тут, конечно, многое зависит от того, какая ведьма. Можно попробовать, если тебя изводят ворожбой.
– Правильно, молодец, – поощрительно сказала Дженни. – Ничего не срывай и вообще не трогай. Иначе будут неприятности.
– Хотя ты, похоже, не заколдована и сама не колдовала. Хотя у вас, мертвецов, это определить трудно.
– Правильно, но мы не можем стоять здесь и разговаривать, – сказала она, – нам нужно как-то переправить тебя к машине и убраться отсюда. Давай я пойду впереди, а ты проверяй, чтобы все было чисто, а потом я помашу, вот так, и ты подойдешь. Постарайся держаться в стороне от тропы, ладно? – Девушка вздохнула. – Прячься в кустах, да. Si. Мы идти к машина, – добавила она, коверкая слова, как коверкают их многие, почему-то считая, что иностранцам так понятнее. – Si?
– Si, – ответил индеец.
Она улыбнулась.
– Классно! Ладно, дуй за мной!
Дженни зашагала по дорожке, которая вела из зоны дождевого леса к парковке, пропустила вперед группу экскурсантов, а когда обернулась, чтобы подать ему знак, позади никого не было.
– О нет! – непроизвольно воскликнула девушка. – Он снова потерялся!
Но едва эти слова слетели с ее губ, как индеец появился из-за ствола дерева футах в трех позади нее. У Дженни челюсть отвисла.
– Ну, ты даешь, обалдеть! Как это у тебя получается?
Ответа не последовало, и она махнула рукой.
– Ладно, иди за мной.
Она снова двинулась в путь, теперь не делая жестов, но останавливалась каждые пятьдесят ярдов, желая убедиться, что он всякий раз появляется среди растений, примерно на расстоянии вытянутой руки, хотя как он двигается – ей ни разу увидеть не удалось. Когда они наконец подошли к входу, она повела его по узким тропинкам к стене, отделявшей «Сады» от Старой Дороги Ножовщиков.
– Ладно, здесь тебе нужно перелезть через стену, потому что ты не можешь пройти мимо охраны. Я подгоню машину и заберу тебя. Ты comprendo?
Она несколько раз повторяла это, сопровождая слова выразительными жестами, пока не решила, что он понял. Очевидно, он все-таки понял, так как, подогнав машину к нужному месту, она забрала его без происшествий, после чего отогнала «мерседес» обратно к парковке и остановилась в тени дерева коколобо.
