– Все целиком, – скомандовал он. – Покажи до конца.

Где-то под кровью находилась первоначальная точечная рана.

Мия поднесла к шраму обагренный осколок и вновь медленно погрузила его в рану. На миг показалось, что фильм остановился и перед зрителем застыл стоп-кадр: не было ни звука, ни движений. Наконец ее рука начала медленно двигаться вниз. Острое как бритва стекло распарывало старый рубец. Кровотечение усилилось, но работа не была завершена. С твердостью хирурга Мия вновь и вновь проводила стеклом по ране, нещадно рассекая плоть. С каждым разом разрез становился глубже, края расходились шире, стекло погружалось все дальше. Кровь лилась сплошным потоком. Наконец пленница выпустила разбитую лампочку из рук, экран погас.

Джек затаил дыхание. Энди выключила монитор, словно желая скрыть след, оставленный в душе кровавым действом. Оба молчали, ожидая реакции психиатра-криминалиста.

Ив Стейплтон работала в правоохранительных органах уже двадцать лет, и десять из них – в Куонтико, в отделе следственных функций ФБР. На своем веку ей довелось повидать многое. Она не утратила ни толики сочувствия к жертвам, обретя навык абстрагироваться от происходящего при виде подобных вещей.

Стейплтон пару секунд собиралась с мыслями.

– Давайте начнем с электронного письма, которое вы получили. В частности, меня интересует тема сообщения.

– Там была надпись из трех слов: «Наш маленький секрет», – ответил Джек. – Я сразу заподозрил неладное.

– А по мне – рядовой заголовок для спама. Что вас встревожило?

– В прошлый раз, когда я разговаривал с похитителем, то практически признался, что в курсе его прошлого. И мы пришли в некотором роде к соглашению о том, что мое открытие останется между нами.

Энди откатилась в кресле от компьютерного столика, создав некую дистанцию между собой и собеседниками.

– Он специально подписал письмо «Наш маленький секрет» – это явный сарказм. Вчера утром мы объявили Монтальво в розыск, теперь его поисками занята вся страна.

– А Мия, судя по всему, за это расплачивается, – пробормотал Джек.

– Тут дело не только в мести, – заговорила Стейплтон. – Похититель явно пытается убедить нас в том, что Мия, она же Тереза, семь лет назад сама себя порезала, чтобы сфабриковать обвинение в изнасиловании.

– Так-так, секундочку, – проговорил Джек. – Какой-то сумасшедший наводит на пленницу камеру и заставляет ее нанести себе увечье, но это еще не доказательство того, что первоначальная рана была делом ее собственных рук.

– Ясно, что она действовала по принуждению. Видимо, он вырезал ее крики, чтобы создалось обманчивое впечатление, будто ей комфортно себя резать.

– Дам задание нашим ребятам из технического отдела, пусть проверят запись на посторонние шумы, – сказала Энди, – как в прошлый раз.

Стейплтон кивнула.

– Кроме того, насколько я понимаю, Тереза Буссори проходила проверку на детекторе лжи, и там возникли некоторые вопросы, в том числе и к первоначальному порезу. Она ответила утвердительно, когда ее спросили, имеет ли Жерар Монтальво отношение к ране на ее ноге. Эксперт-полиграфист не смог установить, правду или ложь она говорит.

– Нельзя целиком и полностью полагаться на прибор – детекторы допускают ошибки, – проговорил Джек. – Особенно учитывая обстоятельства. Бедняжку неделями запугивали и оскорбляли за то только, что она нашла в себе силы пойти в полицию и рассказать о самом страшном событии, которое может выпасть на долю женщины, о физической и моральной травме.

– Верно, – согласилась Стейплтон. – Хотя подобная логика не меняет психологической мотивации преступника, который снимал это видео. Как минимум он считает, что она сама навлекла на себя то, что с ней произошло, – либо заслужила, либо напросилась. Таковыми он видит обстоятельства случившегося. Подобное суждение зачастую встречается среди насильников.

– Извращенный разум способен создать довольно искаженную картину того, что произошло семь лет назад, – заметил Джек. – Лично я не сомневаюсь, что за кадром он каким-то способом на нее воздействует, принуждает сделать то, что мы видим. Нельзя считать это демонстрацией того, что она сделала с собой семь лет назад. Она наносит себе увечье с пистолетом у виска.

– Я тоже так считаю, – согласилась Энди. – На мой взгляд, главный вопрос, который перед нами встает, – зачем похитителю понадобилось убеждать Джека в том, что изначальную рану Мия нанесла себе сама.

У Джека на этот счет была своя версия, но ему интересно было услышать мнение Стейплтон.

– У меня такое впечатление, – начала психиатр, – что он дает Джеку понять истинную стоимость Мии. Теперь эта сумма определяется не только ценностью Мии с точки зрения Джека, сюда также входит тот урон, который она нанесла ему в прошлом, обвинив в изнасиловании, а в его искаженном сознании оно случилось по ее вине.

Энди кинула на Джека оценивающий взгляд:

– Вы точно хотите подарить свои собственные деньги человеку с подобным образом мышления?

– А разве у меня есть выбор?

– Это на ваше усмотрение. Можете платить, а можете не платить.

– И оказаться таким же подонком, как ее муж. Да ей и часа не прожить, если я откажусь. Мы это уже проходили. Вы сказали, что попробуете выбить немного денег, которые пошли бы на наживку.

– Я выбила.

Джек явно заинтересовался.

– Выбили?

– Да, но их можно использовать исключительно как приманку. Я вам уже объясняла, что ФБР никогда не даст денег конкретно на выкуп. Вы можете их показать. Можно даже дать ему небольшую сумму наличности – тогда есть надежда, что помеченные купюры где-нибудь всплывут. Но это не заем и не дар, чтобы вы могли тратить их по своему разумению.

– То есть ФБР вносит сумму на наживку, но рисковать ею не намерено, – уточнил Джек.

– Я хочу сказать, что нам нельзя выходить за рамки.

– Сколько вы готовы выложить?

– Мне дали одобрение на пятьдесят тысяч долларов.

– Слишком мало.

– Это максимум. Взяв деньги, вы должны пойти на кое-какие уступки.

– Ах да, «примечание мелким шрифтом», – пробормотал Джек. – Ну выкладывайте.

– ФБР получит больший контроль над вашими контактами с похитителем.

– Вы все никак не успокоитесь, что я выложил ему про Ловца.

– Хотя бы и так, – согласилась Энди. – Но я говорю о более тщательном контроле. Решение платить деньги, сколько платить, где, когда и как – все это осуществляется под моим руководством. Вы будете говорить только то, что положено, ваши действия будут расписаны до мелочей.

– А если я не соглашусь с вашими рекомендациями?

Она заколебалась.

– Согласитесь. Мы профессионалы в таких делах. К тому же вы лицо заинтересованное и ваши решения не до конца объективны.

– Иными словами, если я беру деньги, то теряю право возражать.

– Я вам ничего не навязываю, Джек. Главное, чего вы лишитесь, – права послать ФБР ко всем чертям. Вы решили во всем разобраться самостоятельно.

Джек не хотел уязвить Энди, просто именно теперь ему вспомнилась Эшли Торнтон и то, что вмешательство ФБР ее не спасло.

– Можно задать один вопрос? – сказал Джек. – Помните первое похищение в Джорджии? Молодой автомеханик выплатил за жену девятнадцать тысяч долларов – все, что у него было?

– Да, и что? – спросила Энди.

– ФБР участвовало?

– Нет. Похититель запретил ему звонить в полицию, и он не рискнул перечить. О преступлении доложил лишь после того, как жена вернулась домой.

– Похититель предупреждал Дрю Торнтона, что не стоит оповещать полицию?

– Да, – тихо ответила Энди.

Джек не спешил с ответом. Ответ напрашивался сам, надвигаясь подобно многотонному товарному составу, который уже не остановить.

– Не подумайте, будто я вам не доверяю. Я не против вмешательства ФБР, просто оставляю за собой право выбора.

– Вы отказываетесь от денег? – спросила Энди.

– На таких условиях – да. При более благоприятных обстоятельствах мне было бы проще вовлечь его в диалог, вытягивать потихоньку информацию, которая, вероятно, поможет ФБР выявить его месторасположение. Да только теперь, после этого ролика, стало предельно ясно, что у нас просто нет на это времени. Он упорно не вступает в диалог. Умен, сволочь! Посылает записи, и никаких переговоров. Надо заставить его сделать ход, вынудить на действия, чтобы он где-нибудь дал осечку.