Литмир - Электронная Библиотека

Гвари отошел к заграждению и поднял рейку. Рэмбо прильнул к окуляру. Панамоля на месте не было Рэмбо чуть сдвинул трубу и успел увидеть лишь его спину, прежде чем он скрылся за отвалами породы.

Глава 6

Мьонге обошел карьер и по тропе, петляющей между могучими деревьями, направился к дому своего господина, человека, который в любое мгновение мог изменить его тело и заставить продолжать свое существование в воде — в мире ушедших предков.

Мьонге было лет восемь, когда на его глазах стая разъяренных крокодилов перевернула лодку, с которой ловили рыбу его отец и мать, и разорвала их на части. Мьонге видел, как забурлила у берега, кроваво запенилась вода, и в ужасе, с криком бросился бежать к краалю. Он метался в бреду всю ночь, и люди, приготовив костер и красную глину, ждали, когда он переселится в страну облаков. Но утром в крааль пришел Шаве, взял мальчика и унес его на руках к себе. И никто из панамолей не сказал ни слова — все опустили головы, чтобы не встретиться со взглядом колдуна, взглядом, который поражает и выжигает внутренности человека. А то, что Шаве — колдун, знали не только взрослые, но и дети, едва научившиеся ходить. Ведь колдуна очень просто отличить по красным глазам и светлой коже. К тому же, кому не известно: чем дальше родина колдуна, тем могущественнее его сила. А Шаве родился за океаном, в такой дали, которую панамоли не могли себе и вообразить. Поэтому и могущество Шаве было беспредельным. Он мог при желании лишить человека рассудка и способности видеть. Он все мог — этот Шаве. Для него не существовало ничего невозможного. И он принес тогда меленького Мьонге в свой дом.

Мьонге смутно помнил, — а может, это было в бреду? — как он долго и мучительно переселялся в страну облаков и никак не мог достичь высоты. Но он все-таки достиг ее и забыл себя. Он не помнил себя до тех пор, пока Шаве не оживил его. Мьонге не знал, выкопал ли он труп из земли или вернул с высоты. Это уже не имело никакого значения: теперь он был зомби — оживший мертвец. И колдун должен был умертвить его второй раз, чтобы съесть тело и стать еще могущественнее. Но Шаве не убил Мьонге — у него и так достаточно был могущества, — он сделал его своей тенью, лишенной и воли, и желаний. И та оболочка, которая когда-то была его телом, уже принадлежала не ему, а его господину. Мьонге знал это и считал справедливым. Так было из века в век, из поколения в поколение.

Мьонге подошел к веранде и остановился, опустив голову. Он не должен был звать господина, господин сам увидит его, когда ему будет нужно, и позовет его в дом или взмахом руки отошлет за ненадобностью. Мьонге готов был стоять в такой позе вечность, если это понадобится его господину. Но ему пришлось ждать совсем недолго. Скоро Шаве увидел его и жестом пригласил войти. Мьонге вошел, не поднимая головы, остановился у порога и только теперь посмотрел господину в глаза: Шаве не любил, когда при разговоре с ним люди прятали глаза, — тогда он подозревал их в неискренности.

Шаве, сидя в низком плетеном кресле, неторопливо закурил сигару, выпустил в потолок клуб дыма и только тогда спросил:

— Что ты узнал еще, Мьонге?

— Они остановились в гостинице, сэр. Ночью не выходили. Утром автобус отвез их на разработки.

— И что они там делали?

— Один носил раскрашенную доску, а другой смотрел на него в трубу, сэр. Давно-давно к вам тоже приезжали такие.

— Топографы? — напомнил Шаве забытое Мьонге слово.

— Топографы, сэр.

Мьонге весь день вспоминал это слово, но так и не смог вспомнить. И теперь удивлялся, как он мог забыть его. Но это действительно было тогда, когда Мьонге был мальчиком. Два топографа несколько дней ходили по участку, и Мьонге даже помогал им носить… Рейку! Это слово вспомнилось сразу, и Мьонге решил поправить сам себя.

— Это была не доска, сэр, — сказал он, — рейка.

— А как же ты мог видеть все это, Мьонге? Или тебе кто рассказал об этом?

— Я видел своими глазами — это рядом с вашим участком, сэр, недалеко от их береговой вышки. Им поставили там палатку.

Шаве пожевал кончик сигары и сплюнул. Значит, его подозрения напрасны. Просто синдикат никак не успокоится и не оставляет надежды заполучить его участок. На кой черт он им сдался, если он пуст? Правда, об этом никто и понятия не имеет. Но синдикат не станет вкладывать деньги в пустую породу. Значит, что-то пронюхали и надеются на шахтные разработки. Может, их пласт вильнул в его сторону. Но он, Шаве, вкладывать деньги в это дерьмо совсем не намерен — пока есть синдикат, будут и алмазы. Куда ему торопиться? А когда придет время, он постарается не продешевить — пусть повышают цену.

Шаве поднялся и подошел к Мьонге вплотную, глядя на него немигающими красно-голубыми глазами. В такие минуты Мьонге цепенел и ждал мгновения, когда колдун возьмет его тело. Но оно пока не нужно было человеку со светлой кожей.

— Ты все хорошо узнал, Мьонге, и я тобой доволен. Но ты не должен упускать их из виду, пока они здесь. Ты меня понял?

— Я все понял, сэр, — Мьонге замялся.

— Говори, — приказал Шаве.

Если бы у меня был бинокль, сэр…

— Ну, конечно, Мьонге! Я бы мог догадаться и сам. Возьми, — он снял со стены кожаный футляр, висевший на ремешке, и надел его на шею Мьонге. — А теперь иди.

Мьонге нагнул голову и вышел за дверь.

Глава 7

Рэмбо достал из ящика брезентовый чехол и набросил на теодолит.

— Кажется, нам везут обед, — сказал он. — И мы его заработали.

— Если мы чего и заработали сегодня, — заметил Гвари, — то только чашку кофе без сахара.

— Ошибаешься, Пит, — возразил Рэмбо. — И потом ведь день еще не кончился.

После обеда Рэмбо растянулся на кровати и посоветовал Гвари последовать его примеру.

— Все равно пока не уйдут наши горняки, — сказал он, — нам нечего делать. К тому же не стоит их волновать своим присутствием. Я заметил, что некоторые из них очень нервничают, когда мы смотрим на них. Я сплю, Пит.

Гвари хотел спросить, когда это он успел заметить нервных горняков, если все время обшаривал участок Шаве, но Рэмбо сразу же уснул или притворился, что спит. Гвари ничего не оставалось делать, как тоже лечь. И вскоре в палатке все затихло.

Рэмбо проснулся, когда солнце уже клонилось к закату. Он поднялся и посмотрел в окно. На участке Шаве все так же лениво передвигались от карьера к реке и обратно рабочие с корзинами на головах. Рэмбо перевел взгляд на то место, где сидел утром ничем не примечательный панамоль, и в этот момент там вспыхнул и тотчас погас солнечный зайчик. Рэмбо отшатнулся от окна.

— Пит! — позвал он.

Но Гвари был уже рядом с ним.

— Что там?

— Не высовывайся, — предупредил Рэмбо. — Поздравляю, теперь мы под микроскопом у этого панамоля.

— Ну что ж, — не смутился Гвари, — надо показать ему, что мы честно отрабатываем свой кусок хлеба.

Они вышли из палатки, и работа закипела. Гвари бодро перебегал с рейкой с места на место. Рэмбо смотрел в окуляр на его довольную физиономию, махал рукой и записывал в тетрадь очередные нолики. Но теперь он ни разу не направил трубу в сторону участка Шаве, он встал даже к нему спиной.

Часа за полтора до заката Рэмбо сложил над головой руки крестом, и Гвари сразу понял, что на сегодня для любопытного панамоля вполне достаточно. Рэмбо внес теодолит в палатку и поставил его у стенки сбоку от окна.

— Он нам может пригодиться, — пояснил он Гвари. — Садись, отдыхай. Нам, возможно, придется сегодня еще побегать.

— Ты заметил какой-нибудь след?

— Не знаю, — Рэмбо сам еще не был уверен в этом и, чтобы проверить свою догадку, спросил: — Скажи, Пит, вот если бы ты нашел алмаз и захотел вынести его, как бы ты это сделал?

— Джон, — воскликнул Гвари, — если бы я это знал, то вознаграждение синдиката уже лежало бы у меня в кармане!

Проходная и ограждение исключены, — не обращая внимания на его слова, стал размышлять вслух Рэмбо, — что остается?

9
{"b":"130684","o":1}