В Бобылевку приехали уже на закатном солнце. Петр Васильевич медленно проехал по краю деревни, свернул направо, на плотно убитую, в старых, закаменевших колеях дорогу, что вела за лощину, на машинный двор. Никого не встретилось на пути. Пустынно было на краю деревни, через который они проехали, на ухабистой дороге через лощину, никто из деревенских не увидел, не поглядел на «Колос», кроме совсем малых пацанов, игравших на траве возле крайних хат. Но пацаны смотрели с безразличием, «Колос» был для них просто еще одной большой, шумной, громоздкой машиной, к движению которых они привыкли настолько, что уже не проявляли к ним интереса.

Поднялись из лощины на машинный двор. На полчаса пораньше – и сбежалась бы толпа, но все механизаторы уже разошлись по домам, на дворе тоже было пустынно и тихо, и некому было встретить «Колос», приветствовать его появление.

Петр Васильевич завел комбайн на стоянку, заглушил мотор. Осмотрел двигатель – не подтекло ли где масло, и уж когда спустился по трапу на землю, обтирая руки тряпкой, увидел в воротах мастерской зрителей: Тербунцова и немого Кирюшу.

А потом увидел и Илью Ивановича, идущего к комбайну от диспетчерской.

Илья Иванович был словно чем-то сильно озабочен и к тому же расстроен: не улыбался, и вообще в нем даже радости не виделось, что «Колос» на усадьбе.

– Прибыли? – спросил он у Петра Васильевича – совсем не похоже на то, как должен был он это спросить. – Все в порядке?

– Да вроде бы все… – отозвался Петр Васильевич.

– Ну, хорошо…

Подправив на переносице очки, Илья Иванович повел ими на комбайн, но взгляд его лишь скользнул, ни на чем не задержавшись.

– Документы вам сейчас отдать или когда? – спросил Петр Васильевич.

– Можно и сейчас… – рассеянно ответил Илья Иванович, принимая пачку бумаг и не глядя на них. – Значит, порядок? Ну, хорошо… – повторил он.

Он повернулся, как будто они с Петром Васильевичем уже обо всем переговорили и ему больше нечего здесь делать, можно идти назад, в свое помещение, но не отошел и трех шагов, замялся в неловкости.

– Тут, понимаешь ли, звонок был… – проговорил он, избегая смотреть Петру Васильевичу в глаза. – Словом, Василий Федорович такую команду дал… Твой «Эс-ка» еще потянет сезон. А «Колос» Володьке передай, он убирать на нем будет…

Володька вернулся в Бобылевку не в тот же день, хотя после райкома намерение у него было именно такое: на первую же попутную машину – и домой. Клавка рассчитывает, что он проведет у нее еще одну ночь, но это значит – болтаться в райцентре до вечера. Скушно. Да и прогуливать еще день. Дело не в том, что ему сделают выговор или замечание. Как говорится, выговор не туберкулез, от него не зачахнешь. Просто ему самому сейчас это совсем ни к чему – быть в прогульщиках…

С мыслями, как побыстрей бы уехать, Володька вышел из райкома и тут же, даже нисколько не отойдя, столкнулся со знакомым парнем. Имени его Володька твердо не знал, то ли Сергей, то ли Николай. Два года назад им случилось быть вместе в ГАИ. У Володьки тогда отобрали права совсем, а у Сергея или Николая – только на срок: нетрезвый за рулем попался. Теперь срок кончился, Сергей-Николай получил свои права обратно. Он рассказал, что совсем не горевал два года, пока был без прав, все равно так же работал в колхозе шофером, как и раньше: шоферов не хватает, – не стоять же исправной машине в бездействии? Только на большие трассы не выезжал и в райцентр не показывался, чтоб не попасться гаишникам. У них в колхозе, еще рассказал он, один старик выиграл на тридцатикопеечный лотерейный билет мотоцикл с коляской – «Иж-юпитер». Всучили ему в сельпо вместо сдачи, и вот – повезло. И не нужен ему мотоцикл совсем, а выиграл!

Чужая удача почему-то сильно волновала Сергея-Николая, должно быть, ему самому хотелось заиметь такой мотоцикл и теперь его просто как жгло, что кому-то он достался и даром, и совсем зря. А я вот, пожаловался Сергей-Николай, каждый месяц на трояк, не меньше, этих билетов беру, и хоть бы раз какая-нибудь чепуха досталась!

– Стой! – сказал Володька. – Да у меня тоже этих билетов – вагон!

Он стал шарить по карманам, выгребать мятые, скомканные бумажки – и давних, и недавних выпусков.

– Даже не проверял?! – изумился Сергей-Николай. – А может, тебе «Москвич» обломился! Или пианино!

Он тут же потащил Володьку в сберкассу.

В сберкассе, тесно сдвинувшись над лотерейными таблицами, шумно дыша, водя пальцами по мелкой печати, они долго сличали цифры, ошибаясь и поправляя друг друга. Три Володькиных билета выиграли по рублю.

Им выдали новенький, ничьими еще пальцами не засаленный трояк, который они взяли вроде как совсем даровой, точно он был случайной находкой – под ногами на улице валялся.

Естественно, просилось только одно: немедленно, без всякой жалости пропить даровой этот трояк, тем более, что полагалось обмыть возвращенные права Сергея-Николая, да и Володькина удача у Ларионова наполняла его чувством торжества и победы и настоятельно требовала устроить немедленный праздник, а уж потом направляться в свой родной колхоз.

Время уже было обеденное, оба хотели основательно есть, поэтому двинулись не в закусочную, а в столовую, где водку пришлось откупоривать и разливать под столом, а стаканы тут же пересунуть на соседний столик с грязной посудой. Сергея-Николая окликнули с дальнего конца зала какие-то его дружки. Он отошел к ним на минуту да там и прилип. Володька не стал его дожидаться. Один выхлебал гороховый суп, поковырял вилкой гуляш, оказавшийся костями, и ушел из столовой, обиженный, не прощаясь с Сергеем-Николаем. Два года не встречались – и еще сто лет он ему без надобности…

Мысли его снова повернулись к тому, что надо отчаливать в Бобылевку, но тут, на улице, ему опять встретился дружок, уже настоящий, Гоша Хомяков, – вместе в армии служили. Гоша сдал в «Сельхозтехнику» на ремонт колхозный трактор, получил на руки расписку и был свободен, как птица или ветер. Спешить с возвращением в колхоз ему совсем не хотелось, он был намерен попользоваться своей свободой и стал звать Володьку с собой в Усмань, к брату. Тот сторожем на прудовом хозяйстве: чужих с прудов гоняет, но сам, конечно, рыбку полавливает. У него и навялено, и бредень он даст – свеженькой на ушицу добыть. Володьку в его боевом, подпитом настроении не надо было долго уговаривать, Бобылевка тут же вылетела у него из головы, сейчас за хорошим дружком он бы на край света сманился, не то что в Усмань.

На площади возле закусочной нашелся липецкий ЗИЛ, путь он держал как раз в ту сторону, куда было нужно друзьям, и через час Володька нежданно-негаданно для себя очутился уже в Усмани, гостем Гошиного брата.

Рыбки у него в самом деле было «навалом» – и вяленой, и свежей. Широченные лещи, полосатые, в полторы ладони длиной, окуни, толстомордые сазаны с круглыми, выпученными глазами. Хорошую нашел он себе должность! Работы, в общем, никакой, а пользы для себя – только не ленись.

Гостям нажарили большую сковороду сазаньего мяса, но Гоша, разогретый братовым угощением, хотел непременно лично поучаствовать в рыбалке, без этого в рыбе ему не было вкуса.

Днем на пруд с бреднем не пойдешь. Стали дожидаться сумерек. Перед походом еще подкрепились, – для храбрости и чтоб не застыть в воде. Бреднем действовали азартно, но, видать, слишком шумно и бестолково: рыба в бредень не шла, одни раки.

Без пива – раки не раки. Братова жена стала их варить в большой кастрюле, а Гоша с Володькой отправились на вокзал, ибо по позднему времени только в вокзальном буфете можно разжиться пивом. Гошин брат дал им пластмассовую канистру на пять литров.

Пива в вокзальном буфете на этот раз не оказалась, но подошел поезд дальнего следования Москва – Баку, друзья залезли в вагон-ресторан, в котором одно пиво только и было. Гоша сказал небритому буфетчику: «Десять бутылок!» Володька предложил: давай сольем, и бутылки не тащить, и не платить лишнее. Они стали переливать из бутылок в канистру. Поезд вместо пятнадцати минут, наверстывая опоздание, простоял только пять и тронулся. Пока Володька и Гоша рассчитались с буфетчиком, выскочили в тамбур, – под колесами уже грохотали выходные стрелки и скорость была такая, что не спрыгнешь.