И все-таки, как ни шероховат каждый колхозный день и час, как ни много сучков и задоринок и подчас очень неласковы звучащие «сверху» голоса, как ни тяжел осадок, что остается у Василия Федоровича на дне души от каждого дня, – внутренне он уже спокойней, уверенней, тверже, чем до начала уборочных работ. Примерно такое же происходит с полководцем, который начал битву, что долго близилась, назревала, грозила ему, и который, пусть не все гладко, не все по планам и расчетам, то там, то здесь промахи и ошибки, упущения и ненужные потери, уже, однако, со своего высокого командного места видит, чувствует, предугадывает, что сражение проиграно не будет, усилия не напрасны, тяжело, напряженно, на пределе сил, но солдаты добывают победу, она будет вырвана у противника.

Как такого старого полководца, умудренного опытом, внутренним своим оком видящего, куда клонится чаша весов, что скрывают в себе пыль и дым, вставшие над полем сражения, Василия Федоровича тоже уже исподволь греет изнутри радость, что прожитый год и труд не впустую. Несмотря на страхи, неуверенность до самого последнего дня, самые мрачные прогнозы и расчеты, хлеб все-таки есть, он уже почти в закромах, колхоз и его руководители не оплошали. Не такой, конечно, хлеб, каким он мог быть, перепади, скажем, хотя бы один хороший дождик в конце июня, начале июля, в пору налива, но все же и не так уж худо, совсем не так уж худо… А тот «большой хлеб», что в мечтах и планах, что видится Василию Федоровичу на полях Бобылевки, – он по-прежнему впереди, и битва за него продлится снова – на будущий год. И будет, будет в конце концов на полях колхоза этот «большой хлеб», вырвут его у земли хлеборобские руки, заставят ее, покоренную и послушную, всегда отдавать его только таким…

Вечерами Василий Федорович на машинном дворе. Днем тихий, пустой и безлюдный, в вечерние часы машинный двор – самое живое, самое шумное, самое интересное место колхоза. С полей возвращаются люди и техника, привозят с собой все новости, все события и происшествия долгого трудового дня. Смех, разговоры, споры, жалобы, ругань, – намолчавшись в поле, за работой, механизаторы за весь день отводят здесь душу. Вползают комбайны – еще в зное калившего их солнца, с пучками соломы на жатках, на ободьях колес, на деревянных планках мотовила. В неторопливом, усталом движении этих неуклюжих великанов есть что-то похожее на возвращение танков из боя: каждый со своей новой боевой доблестью и победами, и каждый – в новых царапинах и ранах. На войне Василий Федорович был комиссаром танкового батальона, и ему не отделаться от такого сравнения, всякий раз оно само собой приходит ему на ум.

Пятый, шестой, десятый комбайн… Въезжают вереницею – звеньями, как раскреплены, как работали…

Вот звено Петра Васильевича Махоткина. Мирон Козломякин, Федор Данковцев, сам Петр Васильевич – замыкающим. На бункере у него уже три звездочки белой краской. Три тысячи центнеров. Опять один из лучших, в передовиках…

Серый, весь словно бы выжатый, в мелком соломенном мусоре, с косой прядью мокрых волос, прилипших ко лбу, поблескивая белками глаз, Петр Васильевич, поставив на место комбайн, подходит к председателю. Короткое, без слов, рукопожатие, – как встречаются просто два рабочих, соратника по труду.

Василий Федорович из поданных ему сводок уже знает, сколько сегодня скосило звено Петра Васильевича, сколько он сам лично, сколько центнеров хлеба принял от него сегодня колхозный ток.

– А старичок-то твой – все-таки неплох! – кивает Василий Федорович на комбайн Махоткина. – Тянет, да еще как!

– Это он пока что, поначалу… – устало усмехается Петр Васильевич. – А к концу – рассыпется!

– Пускай рассыпается, не жалко, – спокойно говорит Василий Федорович. – К той уборочной еще один «Колос» получим, будешь на «Колосе»…

– Один раз мне его уже сулили… – без обиды, без зла, без подковырки говорит Петр Васильевич.

– А теперь – председательское слово! Ты мне веришь?

Петр Васильевич закуривает с председателем, прощается за руку, идет со двора – ужинать, спать.

Когда он отходит, Василий Федорович оборачивается и смотрит ему вслед. Смотрит долго, прищуренными глазами.

«Колос»-то в колхоз придет. И слово Василия Федоровича – крепкое. Только уже не будет тогда Петра Васильевича… Кто-нибудь другой поведет на поля и этот новый «Колос»…