Но тетушка утешила: завтра придет гость — та самая «достойная партия», а у него и машина есть, он все тебе покажет. Показал! Видимо, всё достойное, за исключением громадной коробки конфет, было у него спрятано глубоко внутри, а снаружи… К весьма невнушительному росту были присовокуплены упитанный живот и толстые щеки, и как ни старался втянуть он в себя то и другое, вызвал у Аси своими усилиями только насмешливую улыбку, а фразы нормальной этот пришелец вообще сложить не мог, обходился междометиями, зато был владельцем продуктового магазина, о чем доложил сразу. Когда принесенную коробку открыли к чаю, гость, видимо на нервной почве, шуршал серебряными обертками почти беспрерывно, и круглые ячейки одна за другой пустели. «А вы не боитесь диабета?» — спросила она. Гость испугался и шуршание прекратилось, он только поглядывал на коробку и на Асю с одинаковым вожделением, но очень скоро опять потянулся пухлой ручкой. Она уже откровенно смеялась. Не над пришельцем, а над наивностью тетушки. В тетушкиных глазах собственные магазин и автомобиль — верх мужских свершений. Тетушка сдвигала бровки домиком и шептала сердито: «прекрати, перестань смеяться, он хороший парень». Парень сорока с лишним лет поначалу почти уверовал, что красивая девушка со светлозелеными глазами радуется его приходу, оттого и смеется, но скоро всё стало слишком прозрачно и пришлось, уже влюбившись в глаза и смех, удалиться с туманным коротеньким словом: «Дела.».

— Надеюсь, Карлсон покинул нас навсегда и не обещал вернуться? — спросила она у расстроенной тетушки.

— Обещал, — буркнула тетушка. — С банкой варенья.

Они глянули друг на дружку и расхохотались. Тут явились с дворовой спортплощадки два загорелых и чумазых близнеца-разбойника и хором спросили: «Ну что, выходишь замуж?» «Перестаньте сказать!» — возопила тетушка чисто по-одесски, сгребла их и потащила в ванную, ворча по дороге: «С вас песок сыплется, а пылесосить ковры чья очередь? Таки ваша, голубы драгоценные!».

Наутро тетушка сказала: — Асенька, поезжай в город, автобусная остановка возле дома, погуляй, потом расскажешь своим хаверкам — у тебя есть подружки? — какая красота у нас здесь. Не то, что ваши английские туманы. Да перестань сказать, сама увидишь!

Хотя тетушка никогда не видела ни Англии, ни ее туманов, но полагала, что ничего интересного, кроме ее страны, да разве еще незабвенного места под названием Одесса, быть не может и не должно. Она дала племяннице карту города:

— Первым делом поднимись на гору Кармель, к Бахайскому Храму, но не по лестнице — все равно не пустят. Там спросишь, как пройти. Иврит ты почти знаешь, английский тоже, да и по-русски здесь говорит каждый второй.

Выслушав еще изрядное количество полезных советов, Ася отправилась путешествовать по городу. К тому часу, когда она добралась до верхней террасы горы Кармель, ноги гудели и хотелось сбросить узкие туфельки на маленьком, но все же каблучке. Говорила ведь тетушка: «тапочки надень!» Не вняла мудрому совету, а тут присесть негде, ни одной скамейки не видно!

Прилепившись к группе туристов, она обошла Храм, слушала русскоговорящего гида и дивилась необычной вере Бахаи, очень понравилось, что «Бог один для всех» и что «обязанность каждого человека самостоятельно искать истину».

Она остановилась у парапета, засмотрелась на прекрасную панораму и решила, что такой красоты она еще не видела.

— Ну и как? — спросил за спиной мужской голос на иврите.

— Необыкновенно! Изумительный вид! — невольно откликнулась она и только после этих вырвавшихся по-английски слов повернула голову.

— Признайся, — тут же перейдя на английский, продолжил незнакомец, — что такой красоты ты никогда не видела? — Он с явным восхищением смотрел мимо нее, а потом с тем же выражением уставился темными, почти черными глазами ей в лицо. Она отвернулась и продолжала рассматривать залив, порт с причаливающим белым пароходом, обрамленные кипарисами зеленые террасы, спускавшиеся вниз, смуглых людей, копошащихся возле ярких клумб.

— Туда, туда посмотри, в море, — слегка толкнул он ее под локоть. По сине-изумрудной акватории шли под белыми парусами несколько яхт. Но у одной яхты, последней в строю, парус трепетал на ветру алым треугольником.

— Это не твой парус? — пошутила она.

— К сожалению, нет. Но яхта у меня есть.

Она чувствовала близко незнакомого мужчину и запах его одеколона с ароматом сандала, который она когда-то любила, но постаралась забыть, и ей показалось, что прошлое возвратилось и стоит у нее за спиной. но этого быть не может, и общее у прошлого и у этой новой минуты только в запахе, а лицо за ее спиной, к счастью, другое, с совсем другими глазами, и лицо это доброе и даже симпатичное, хотя она успела бросить на него только один быстрый взгляд.

— Это мой город, — сказал он, словно продолжая беседу. — Я не променяю его ни на какие Лондоны и Нью-Иорки. Ты из Англии?

Ася кивнула. — А ты? Ты здесь родился?

— Нет. Меня привезли сюда из Марокко ребенком. Но я везде был, даже в Японии. Я видел разные города. И понял, что жить я могу только здесь. Я пророс в этот город, в его ступени и террасы, в его улочки и улицы, в этот порт и корабли… Я сам стал как этот город. Когда я уезжаю куда-нибудь, одно его название, одно обозначение на карте волнует меня, я как влюбленный мальчишка, рвусь к этой гавани.

— Город, где я живу, тоже красивый.

— Возможно. Хотя вряд ли. Вряд ли такой как этот, — пояснил он. — Ты еще вернешься сюда, — убежденно сказал он.

— Зачем?

— За этим, — обвел он рукой, и она опять засмотрелась на синюю гладь залива.

Они не знакомились, не выясняли ничего друг у друга, блуждали по аллеям, потом вместе обошли Храм, двери в него уже закрылись, вокруг тоже ходили люди, но они были совсем одни, лицо в лицо, глаза в глаза, а потом и рука в руке. Ей захотелось остаться здесь навечно, принять бахайскую веру, бродить среди оливковых деревьев, расчищать эти прекрасные клумбы, смотреть на солнце сквозь жемчужные фонтанчики и искать в этом мире истину.

— ты веришь, что Бог один для всех? Так бахаи утверждают.

— Не знаю, — сказал он. — Я об этом не думал. Но это интересная мысль.

Она засмотрелась на странно цветущее высокое дерево — всё в белых и малиновых цветах.

— Бугенвилия, — сказал он, — растение-паразит. Посмотри, как она оплела ствол дерева и смешала свои красные цветки с его белыми.

— Не-ет, она не паразит. Она любит это дерево, посмотри, как тесно она его обняла, наверху уже не различишь, где она, а где дерево. Они не расстанутся уже.

— Очень романтично, — рассмеялся он, — пусть будет так. Пойдем, я отвезу тебя в одно место… тебе понравится.

Он усадил ее в яркокрасный «Феррари» и, покинув город, они ехали минут десять среди эвкалиптовых рощ, приземистых банановых пальм с висящими между широких листьев синими пластиковыми мешками и Амир (наконец-то они выяснили имена друг друга) объяснил ей, что внутри этих мешков находятся гроздья бананов — так они быстрее дозревают.

Амир остановил машину возле двухэтажного светлого здания с развевающимися на крыше голубыми флагами. На флагах под надписью «ТРИ ЖЕЛАНИЯ» красовались рыбы с изогнутыми хвостами.

Они прошли через магазин, в котором было всё — от сковородок до картин и разнообразных безделушек, свернули в проход и остановились на деревянном мостике. Перегнувшись через перила, Ася с изумлением смотрела в воду. В ней медленно и важно плавали серебряные, бронзовые, золотые и совсем черные — не рыбки, а РЫБЫ… Они не спеша, как бы давая себя рассмотреть, поворачивались, взмахивали хвостами, сверкали искристой чешуёй, уходили в прозрачную глубину до самого дна, где поблескивали монеты, и снова всплывали.

— Брось монетку и загадай три желания, — сказал Амир.

— Как в сказке про золотую рыбку? — спросила потрясенная красотой рыб Ася. — Ты тоже знаешь эту сказку?

— Ну да, — засмеялся Амир.

Ася вынула из кошелька монетку, помедлила и бросила в воду. Рыбы нисколько не испугались и продолжали медленно плавать, сияя сверкающими боками.