Питерсон откупорил бутылку «курвуазье» и удобно устроился на кровати, опершись спиной о взбитые подушки. Он от души плеснул коньяка в фужер, сделал большой глоток, посмаковал коньяк и расплылся в широченной улыбке. Суставы пальцев на правой руке, которой он сжимал фужер, еще кровоточили там, где осколки стекла от очков Кипнюза вонзились в кожу. Он скрестил ноги и закурил очередную сигару. Счастливый человек…

Я заснул, но, услышав его недоверчивый голос, проснулся.

– Что? – Сигарный пепел сыпался на его рубашку. – Что вы сказали?!

Я заморгал, потянулся: оказывается, я задремал прямо в кресле. Заметив, что я проснулся, он жестом указал на параллельный аппарат.

Сквозь треск и щелканье на линии доносился пронзительный, металлический голос полковника Стейнза.

– Успокойтесь, мистер Питерсон, – сказал полковник. – Успокойтесь и слушайте внимательно, я объясню еще раз. Думаю, вам это будет очень интересно. – Он мрачно хохотнул, после чего наступила пауза, потом продолжал: – Сегодня, когда с самого раннего утра непрерывно лил дождь и стоял туман, здесь раздался сигнал тревоги, предупредив о вторжении на остров. У нас с Даусоном, разумеется, разработано несколько защитных вариантов, а сигнальная система на командном пункте позволяет следить за всеми передвижениями недругов. Добрых три часа мы с Даусоном просидели на командном пункте, надежно заблокировав все подходы к дому, и обсуждали сложившееся положение.

Я слышал учащенное дыхание Питерсона. Подняв глаза, увидел, что он в упор смотрит на сигару, которая давным-давно погасла.

– …Мы знали, что их трое. Надо признаться, черт возьми, они не торопились, продвигались с большой осторожностью. Нанося их маршрут на специальную оперативную карту, мы определили, когда один из них выйдет на открытое пространство, хорошо просматриваемое со стены центральной башни. Я отрядил Даусона с винтовкой с глушителем, и через пятнадцать минут без особых хлопот один из трех был убит. Даусон вернулся, и мы снова стали ждать. К тому времени рассвело, и наши противники остановились, явно озадаченные тем, что не могут связаться с третьим по рации. Когда Даусон готовил завтрак, мы услышали взрыв, который, как позже обнаружили, проделал брешь в крепостной стене. Довольно сильный взрыв, надо сказать. К сожалению, мы не сразу сообразили, что это всего лишь отвлекающий маневр. Поэтому, когда Даусон занял огневую позицию в окне второго этажа с целью подстрелить второго, его самого ранил третий из нападавших, взобравшийся на противоположную стену крепости. Однако, даже раненый, Даусон все же выстрелил и убил человека, пытавшегося проникнуть на территорию дома через брешь. – Стейнз опять замолчал. Его рассказ звучал так, словно он зачитывал письменный рапорт об операции с иной войны, в другую эпоху. – Учитывая ранение Даусона, нам пришлось изменить план действий: мы столкнулись с непредвиденным обстоятельством. Я остановил кровотечение и, поскольку выяснилось, что рана неопасная, ввел болеутоляющее и обработал пораженный участок, после чего мы оценили ситуацию. Конечно, хотелось захватить третьего живым, но оказалось, что мы не могли позволить себе такую роскошь: нам не были известны намерения наших непрошеных гостей или, вернее, оставшегося в живых гостя, но их операция, похоже, носила радикальный характер. Ее задача, решили мы, состояла в том, чтобы уничтожить нас и тем самым положить конец нашей охоте за нацистами. Без нас, без меня карательный аппарат сам собой отомрет. Оставшиеся нацисты будут продолжать спокойно жить. Вы следите за моей мыслью, мистер Питерсон?

– Да, разумеется, я внимательно вас слушаю.

– Далее все очень несложно. Под прикрытием тумана я выехал в кресле на крепостную стену. Сидел и ждал. Это была игра нервов, а они у меня крепче, чем можно подумать. Видите ли, этот третий оказался в ловушке там, на стене крепости. Даусон с пулеметом отрезал ему отступление. Мы просидели целых три часа в сплошном тумане, в полной тишине. Сидели и ждали. Все было спокойно. Но вот поднялся ветерок, несколько разогнал туман, и я увидел его прямо перед собой, футах в сорока, скрюченного у парапета. Он тоже увидел меня, в безумном страхе судорожно вскинул винтовку, но я спокойно застрелил его. Я отличный стрелок и инстинктивно стрелял, чтобы убить, и убил.

На линии воцарилась тишина, треск прекратился, казалось, что связь прервалась. Питерсон уставился в свой бокал с коньяком.

– По нашим досье мы опознали двоих из них. Нацисты, конечно, каждому лет по пятьдесят. – Он вздохнул. – И я счел необходимым сообщить вам об этом, вам и мистеру Куперу.

– Благодарю вас, полковник, – сказал Питерсон. Рассказ Стейнза потряс его больше, чем то, что сам он сделал с Майло Кипнюзом.

– Я считал своим долгом информировать об этих трех субъектах прежде всего лично вас, – продолжал Стейнз. – Двое из них – те, кого нам удалось опознать, – связаны с Гюнтером Бренделем, с вашим Гюнтером Бренделем. Один служил охранником в его фирме. Другой же просто фигурирует на одном из снимков, который мы сделали в Тироле несколько лет назад. Связь, как видите, довольно очевидна…

– Да, да, – прервал его Питерсон. – Сегодня мы обнаружили, что за Купером следили. Наверняка следили и тогда, когда мы приезжали к вам на остров. И наши «друзья» сделали определенный вывод.

– Я полагаю, мистеру Куперу грозит серьезная опасность.

– М-да, пожалуй… Впрочем, уже не настолько серьезная, какой она была до сегодняшнего вечера. Вы славно поработали, полковник, ничего не скажешь.

Стейнз хохотнул металлическим, холодным смешком:

– Уверен, вы ничего иного и не ожидали от меня, мистер Питерсон. В конце концов, я еще не встречал достойного меня противника.

– Да, вы и я… у нас много общего, – заметил Питерсон.

– Итак, вы предупреждены, – сказал Стейнз.

– А как Даусон?

– Он чувствует себя хорошо, правда, несколько раздосадован происшедшим.

– Мы на днях отправляемся в Мюнхен, – сообщил Питерсон.

– По следам той женщины? Кто она, выяснили?

– Пока нет.

– И вот еще что… – сказал Стейнз.

– Да?

С минуту полковник колебался и наконец сказал:

– Я выпустил одну из стрел.

– Мишень?

– Гюнтер Брендель. Он обречен. Я послал своего человека. Настал его черед.

– О боже! – воскликнул Питерсон, со свистом втянув воздух. – Нет!

Небо над островерхими готическими шпилями с витиеватым орнаментом было ясно-голубым, воздух – чистым и прохладным. Высоко над Мариенплацем под бой башенных часов двигались ярко раскрашенные фигурки. Было одиннадцать утра. Бондари плясали на нижнем ярусе, на верхнем тем временем проходил рыцарский турнир, а внизу среди туристов, задрав головы, стояли мы с Питерсоном, глядя на башню новой мюнхенской ратуши.

– А эта сцена изображает эпизод на свадьбе князя Ландсхута. Герцог Кристоф Мюнхенский поссорился с графом Люблином и стал героем дня. – Питерсон повернулся ко мне с кислой миной. – Это произошло в тысяча четыреста семьдесят пятом году. Мне известна эта история. – Он зашагал прочь от толпы, на ходу бросив через плечо: – Я бывал здесь раньше.

Вместо того чтобы сразу лететь в Мюнхен, мы вначале отправились в Вену. Подобный маневр, считал Питерсон, поможет нам замести следы и избавиться от хвостов, если они увяжутся за нами. В Вене мы пересели на поезд и через два часа сошли на сумрачном мюнхенском вокзале в центре города. По словам Питерсона, это была в некотором роде игра: если нам удастся оторваться от предполагаемых преследователей, потеря времени будет оправдана. Мы рассчитывали на то, что посланец Стейнза не станет особо торопиться. Питерсон был убежден – стоит ликвидировать Бренделя, и игра пойдет по совершенно новым правилам. Мы же только начинали осваивать старые.

Человечки на башенных часах, хотя и были игрушечными, нагоняли на меня страх. Их турнир не прекращался ни в дождь, ни в снег, и старый граф Люблин изо дня в день выходил из башни и покорно принимал порку от герцога Кристофа. Глядя на человечков, я и сам чувствовал себя марионеткой.