– Но почему? – тихо спросил Артур.

– Им нужен тот ящик, – ответил Питерсон.

– Не только, – добавил я, преодолевая смертельную усталость. – Они хотят убрать всех, кто мог видеть содержимое коробок. Всех, кто мог знать о них.

– Они напуганы, – вставил Питерсон.

– Я – тоже, – признался Артур.

К вечеру мы втроем сели в «кадиллак», пробрались через узкую дорогу и с огромным трудом доползли до города. Мы приняли вызов.

Когда мы наконец вошли в контору Питерсона в здании суда, нас уже дожидался мэр городка Рихард Ахо. Он был финн по происхождению. Этот сорокачетырехлетний бледный человек, владелец страховой компании, был одет в пурпурный спортивный костюм буеристов команды «Викинги Миннесоты». В руке он держал такого же цвета картуз с длинным козырьком. Именно ему принадлежал и тот пурпурный снегоход, что стоял сейчас у крыльца здания.

– Питерсон, – сказал мэр, когда мы остановились в приемной и Элис пожирала нас глазами. Сильно пахло крепким кофе. Шипел радиатор. Было пять часов вечера. – Питерсон, – повторил он, – что происходит в этом городе? Я приехал сюда, чтобы испытать свой новый снегоход, рождественский подарок Филлис, и слышу всякие идиотские истории.

– Какие идиотские истории, Рихард? – Питерсон снял пальто, повесил его на крючок. – Элис, бутерброды! – крикнул он. – Со всякой всячиной! И вы, Элис, просто душечка! – Он прошел к себе в кабинет. – Какие же идиотские истории вы слышали, Рихард?

Мы все собрались в кабинете. Сразу стало невыносимо душно.

– Будто кто-то погиб… вот какие. – Ахо пристально смотрел на Питерсона. – Прежде всего, один из Куперов, затем библиотекарша… Пола… э-э-э… Смитиз. Они действительно погибли? Убиты? – Он расстегнул стеганую куртку. – Боже, ну и жарища здесь у вас!

– Да, убиты. А этот вот парень, – указал Питерсон на меня, – это другой Купер, Джон Купер. На него тоже покушались, уже дважды, а прошлой ночью он подстрелил одного из них у себя перед домом. Сегодня днем кто-то подложил бомбу в доме Артура Бреннера. Взрывом разнесло весь фасад.

Ахо выслушал все это молча, с выражением недоумения на лице. Мне никогда не приходилось слышать об этом человеке, хотя он тоже родился в Куперс-Фолсе. Время от времени он поглядывал на меня и наконец заметил:

– Мистер Купер, похоже, несчастья следуют за вами по пятам.

Питерсон широко улыбнулся. Ахо сверлил меня своими угольно-черными глазами.

Я зевнул:

– Выходит, так.

Пока мы ели бутерброды, выяснилось, что наша телефонная связь с внешним миром прервана: бурей повалило телеграфные столбы по берегам Сент-Круа и во многих других важных пунктах нашего штата. Можно было связаться с Миннеаполисом по коротковолновой радиосвязи, но, поскольку эта маленькая война касалась только нас, мы не сделали этого. Питерсон заявил, что заниматься этим нет никакого смысла, ведь все равно к нам невозможно добраться: дороги занесены, самолеты не летают. Снегоходы могли бы пробиться, но только теоретически, а практически – вряд ли. Слишком большая стужа, а видимость при такой пурге равна нулю. Как это ни неприятно, мы полностью отрезаны от мира. Ахо согласно кивнул.

Из Буэнос-Айреса, куда Питерсон послал запрос, ответа пока не поступило.

Ящик лежал посреди стола. Питерсон слегка подтолкнул его локтем:

– Весь сыр-бор вот из-за этой штуковины. Она все еще у нас. И они все еще хотят ее заполучить. Для нас она не представляет никакого интереса, поскольку мы не знаем, что там.

– Не собираются же они уничтожить всех нас? – Ахо скривил губы.

Питерсон покачал головой:

– Не знаю.

– По их мнению, Артур убит, – заметил я. – Они, вероятно, думали, что он видел содержимое ящика и понял, что все это значит.

Бреннер высморкался, закашлялся. Чувствовал он себя еще хуже, чем прежде. Сидя в углу в кресле, поникший, с замотанным вокруг горла толстым шарфом, он выглядел на все свои семьдесят лет. Питерсон вытащил из стола флягу с коньяком и протянул ему.

– Им неизвестно, где сейчас находится ящик, – сказал он. – Почему вы не идете домой, Элис? – спросил он, когда Элис принесла еще бутерброды и свежий кофе. – Уже поздно.

– Я боюсь выходить на улицу, – ответила она. – Мороз, и повсюду шатаются бандиты. Я никуда не пойду. Останусь здесь, пока не кончится этот буран, – закончила она решительным тоном.

– В таком случае снимите номер в гостинице, – сказал Питерсон. – За счет городской казны.

– Вот это замечательно. Я так и сделаю, но некоторое время все же побуду здесь. Возможно, я вам понадоблюсь. – С этими словами она удалилась в приемную. Мы слышали, как она разговаривала с женщинами, работавшими в этом же здании, которые теперь собрались вокруг ее стола.

– Приятная секретарша, – заметил Бреннер.

– Итак, никто из них не знает, где находится этот проклятый ящик, – продолжал Питерсон. – Я считаю, нам лучше оставить его здесь, закрыть в моем сейфе, а самим отправиться в гостиницу и, как говаривал Джон Уэйн[5] в своих ковбойских фильмах, там и окопаться.

Никто из нас не смог предложить ничего лучшего, поэтому мы, заперев здание суда на ключ, двинулись, прокладывая себе путь сквозь пургу, через улицу в гостиницу.

Мы с Артуром поселились в одном номере. Пили коньяк, и так все вместе просидели до полуночи. Разговор не клеился. Мы изрядно утомились. В полночь, когда у меня уже слипались глаза, Питерсон настоял, чтобы мы ложились спать.

Артур захрапел почти мгновенно. В душной атмосфере номера стоял аромат лимонного пунша, который он выпил перед сном. Я устал до такой степени, что ни о чем не мог думать.

Посреди ночи раздался оглушительный взрыв. Я открыл глаза. Пот струился по мне ручьями: в комнате было натоплено немилосердно. Бреннер спал сном праведника, глубоко дыша. Меня бил озноб. С минуту я не мог сообразить, отчего проснулся. Потом услышал новый взрыв. Значит, это не во сне, а наяву. Действительно взрыв. Я выбрался из-под одеяла, подошел к окну. Слышался натужный вой снегоходов. Уличные фонари отбрасывали желтоватый свет сквозь валивший снег, и за этим снегопадом горело здание суда. Пламя вырывалось рваными языками из окон. Последовал еще один взрыв, и в темноту выплеснулись новые потоки огня. Окно, перед которым я стоял, задребезжало.

Бреннер зашевелился. Я выбежал в коридор и забарабанил в дверь к Питерсону. Услышал отклик: «Войдите!»

Питерсон сидел в кресле у окна, устремив взгляд на улицу. Перед ним в ночи полыхал пожар. Ахо стоял в дверях ванной комнаты, на белых кафельных стенах которой играли яркие отблески пламени.

Питерсон даже не обернулся ко мне.

– Итак, Купер, как вам это нравится? Они только что взорвали мою паршивую контору. – Он мрачно хохотнул. – Настойчивые, сволочи, надо отдать им должное. Появляются среди ночи, в такой мороз, сдохнуть можно, сорок ниже нуля, и знай себе прут в темноте на своих снегоходах, а ради чего? Ради какого-то ящика. И поднимают на воздух целое здание.

Ахо чихнул и выругался, а я не знал, что ответить.

Вспыхнула спичка, запахло сигарой, которую закурил Питерсон.

Я взглянул на часы – четверть четвертого. Все тело ныло, голова болела. Меня по-прежнему колотил озноб. Послышались чьи-то голоса: это горожане, застигнутые пургой и вынужденные заночевать в гостинице, стали выползать из своих номеров в коридоры, разбуженные взрывом.

– Да входите же, не торчите в дверях, бога ради, – сказал Питерсон.

Бреннер тоже проснулся. Он стоял позади меня, закутавшись в свое толстое пальто, и шмыгал носом. Не говоря ни слова, он проследовал за мной в комнату.

Мы молча вчетвером смотрели сквозь вьюгу на разгоравшийся пожар. Пламя пожирало здание. Стена, поврежденная взрывом изнутри, с треском обвалилась. Нашему взору открылся кратер вулкана, пылающий желтым и оранжевым пламенем, полыхавшим в ночи.

– Интересно, забрали они этот ящик? – задумчиво произнес Питерсон. – Я положил его в сейф у себя в кабинете. Хотелось бы знать, взломали ли они вначале сейф, взяли ящик, а потом рванули здание – своего рода устрашающий жест. Или сразу устроили взрыв, полагая, что ящик в любом случае будет у них в руках? Любопытно…