Но МИД, можно сказать, некоторое время еще сопротивлялся. В июне 1942 г. в Берлине вновь побывал Нури-паша и имел беседы во внешнеполитическом ведомстве. Правда, тон его уже значительно изменился: Турция, по его мнению, была заинтересована лишь в культурном влиянии на мусульманские области СССР и лишь в «независимости» Крыма и Кавказа. Примерно в таком же духе высказывался и генерал Эркилет 24 июля 1942 г. при встрече с послом фон Папеном[36].
Однако все уже было предопределено — пантуранистское движение, так ничего и не показав, становилось для Германии неактуальным. 12 сентября 1942 г. Гитлер предписал, чтобы фон Папен полностью прекратил все контакты с турецкой стороной по поводу будущего Закавказья и Закаспия. Это, пожалуй, можно считать и окончанием попыток использования пантуранистов Германией в своих военно-политических интересах. По крайней мере, толстая папка документов в архиве МИД под грифом «Пантуранизм» завершается бумагами за август 1942 г. В то же время было бы неправильно утверждать, что интерес к тюркскому фактору с августа—сентября 1942 г. в Германии пропал абсолютно, ибо вплоть до 1944 г. тот же посол Ф. фон Папен в своих донесениях из Анкары непременно упоминал активных пантуранистов и давал отдельные оценки движению в целом. Кроме того, тюркский фактор учитывался и при создании уже упоминавшихся Восточных легионов, и так называемых национальных представительств-комитетов в 1943—1944 гг.
Любопытно, что идея тюркского единства вновь всплыла и обсуждалась в самом конце войны — осенью 1944 г. Некоторые представители Главного управления СС пытались было ее возродить. Особенно активно обдумывал проблему пантуранизма руководитель Отдела Туран-Кавказ доктор Райнер Ольша, который в СС считался крупным специалистом по истории и экономике Средней Азии. Вначале он обратился за советом и помощью к некоторым ученым с просьбой оценить историческую перспективу. Ответы для него были неутешительными: 12 октября 1944 г. два видных тюрколога — Готтхард Йешке и Бертольд Шпулер — представили Ольше свои мнения. Иешке отметил, что «вопрос этот в настоящее время полностью утратил свое значение, впрочем, и в прошлом он играл чисто теоретическую роль: лишь дважды он был достоин упоминания — в 1918 г., когда турецкие войска вступили на Кавказ, и в 1942 г., когда германские войска овладели Ростовом и продвигались на юг». Почти то же самое высказал в своей справке и Б. Шпулер: «Пожалуй, только у азербайджанцев этот вопрос играл определенную роль, в остальном он никакого почти значения не имеет»[37]. И все же Райнер Ольша осторожного энтузиазма в развитии указанной идеи не утратил. К концу октября 1944 г. он подготовил для руководства СС объемную справку о пантуранизме. В ней он дал подробную историю этого вопроса, отметив, что «сейчас такого активного туранистского движения, как в годы Первой мировой войны, нет, но есть тюркские народы и есть тюркский фактор, и это надо обязательно учитывать». Ольша ясно выразил давние чаяния германского руководства: «Хорошо бы создать враждебный русским тюркский блок на южной границе, который стал бы постоянным союзником Германии, чтобы держать славянство в клещах»[38].
В подготовительном материале к указанному документу (датирован он 17 октября 1944 г.) Ольша сравнивает два таких понятия, как «тюркизм» и «туранизм», и приходит к выводам, и некоторые из них следует упомянуть. Райнер Ольша видит разницу между этими понятиями, вполне справедливо отмечая, что туранизм — явление более широкого плана, чем тюркизм. Он считал, что лишь некоторые представители тюркской идеи мечтают о создании «великого тюркского государства», которое, по его мнению, вообще было бы нежизнеспособно из геополитических соображений. Основная же часть тюрков желает лишь «более тесного культурного объединения самостоятельных тюркских государств». Идеи тюркизма, по мнению эсэсовского эксперта, могли быть использованы и поддержаны в интересах Германии как противовес русскому влиянию, а вот туранизм — это концепция антиевропейская, правда, не являющаяся реально опасной[39].
Как видим, представления о тюркском (туранском) факторе в Германии к концу войны получили определенное развитие, и мы можем говорить даже о новом подходе к этому вопросу. Однако справка Ольши, как и все предыдущие попытки использования идеи тюркского единства, каких-либо заметных политических последствий не имела, если не учитывать чисто военного мероприятия — создания в самом конце войны Восточнотюркского боевого соединения СС (существует и альтернативный перевод названия — Восточнотюркское войсковое соединение СС. — Примеч. ред.), о котором речь еще пойдет ниже. Возрождение пантуранистского мифа в недрах СС можно оценивать, с одной стороны, как попытку показать СС как потенциального спасителя нации и судьбы войны в противоборстве с другими инстанциями рейха, с другой — как вообще одну из попыток нацистов найти средство для осуществления перелома в войне.
Фактор исламский[40]
В отличие от фактора тюркского, так сказать, этнического, исламский фактор, как конфессиональный, был предвоенной Германии более знаком. И все же, вероятно, и здесь следует упомянуть некоторые факты из далекой и близкой истории и привести примеры из истории проникновения мусульманства в Германию, о контактах немцев с мусульманским миром и о метаморфозах подобных контактов, особенно в период национал-социалистической тирании.
В ходе Первой мировой войны в германском плену оказались многие солдаты российской армии, а также выходцы из африканских и азиатских колоний Англии и Франции, воевавшие на стороне Антанты. Зимой 1914/1915 г. по указанию императора Вильгельма II неподалеку от Берлина, всего в 20 км южнее, между небольшими городками Цоссен и Вюнсдорф, были созданы два специальных лагеря для военнопленных мусульман — «Лагерь на виноградной горе» (Weinberglager) и «Лагерь полумесяца» (Halbmondlager)[41]. В первом лагере были сосредоточены представители мусульман России, кроме того, грузины и армяне. Во втором — военнопленные из французских и британских колоний (Западной и Северной Африки, Индии), арабских стран. Два лагеря находились в тесном контакте, и в последующем было принято именовать оба лагеря одним обобщающим названием — Вюнсдорфский лагерь для военнопленных мусульман. Основания для создания таких специфических лагерей были понятными. Немецкий мусульманин Альберт-Халид Зайлер-Хан считал, что император Вильгельм II с симпатией относился к мусульманам, несмотря на то, что они с оружием в руках сражались против Германии. Именно такая причина создания лагерей и была объявлена и пропагандировалась официально. При этом уточнялось, что Германия желает убедить всех мусульман, которые еще сражаются на стороне Антанты, в своих бескорыстных дружеских чувствах к исламу. Очевидно, однако, что объяснение этих «дружеских чувств» было весьма прозаичным: на религиозной основе расколоть вражеский лагерь, привлечь мусульманские державы на свою сторону. Основной упор в этой политике делался на Турцию, которая в ноябре 1914 г. объявила священную войну — «джихад» — Великобритании, России и Франции и которая должна была объединить в этой борьбе всех союзных Германии мусульман и даже «революционизировать» мусульманские народы (этот термин позднее, в годы Второй мировой войны, будет вновь употребляться, и именно в этом же контексте, теоретиками из Главного управления СС!).
В 1918 г. Первая мировая война закончилась. Но лагерь в Вюнсдорфе еще некоторое время существовал, пока шел процесс репатриации бывших военнопленных. История существования этого лагеря очень любопытна. В годы Второй мировой войны она будет упоминаться германскими инстанциями не раз в качестве примера отношения Германии к исламу, поэтому проследим, насколько возможно, за его судьбой.
