Советский коллаборационизм представляется явлением более сложным, многослойным, чем таковой в Европе, вследствие многонациональности состава населения СССР. Помимо общего для всех сотрудничавших с немцами антибольшевизма, как мы можем убедиться, у отдельных советских народов политические, экономические, идеологические, национальные предпосылки коллаборационизма, мотивация и формы сотрудничества были разными, так как они находились в различных условиях. Скажем, русский политический коллаборационизм имеет природу несколько отличную от коллаборационизма других народов — для него на первое место выдвигался фактор борьбы со сталинским режимом. Особняком стоит факт сотрудничества с немцами прибалтийских народов, которые только в 1939 г. оказались в составе СССР и у которых тенденции борьбы за независимое государство были очень сильны. И в этой борьбе именно Советский Союз являлся для них врагом номер один. Для украинцев и белорусов играли роль два таких важных фактора: с одной стороны, национально-государственные стремления отдельных политических лидеров, которые надеялись с помощью Германии создать национальные государства; с другой, сравнительная длительность немецкой оккупации территорий Украины и Белоруссии, когда даже самых пассивных людей время заставляло делать свой выбор: идти в партизаны и бороться против оккупантов, пытаться приспособиться и занять нейтральную позицию или же идти на службу в оккупационные органы власти. А на Украине, особенно на Западной, часть местных сил активно боролась и против немцев, и против советских властей.

С точки зрения обывателя (употребляя слово «обыватель» не в пренебрежительном смысле) коллаборационисты Второй мировой войны — это, безусловно, изменники и предатели, а само явление коллаборационизма, будучи предательством интересов родины, достойно всяческого осуждения. При этом юридическая оценка коллаборационизма, на наш взгляд, должна более строго исходить из четкого понимания понятий «вина» или «невиновность», «военное преступление», всех норм права, основываться на привлечении всех доказательств в пользу того или иного суждения. Лишь такой подход позволит сделать объективные выводы по каждому факту сотрудничества с немцами в годы войны, будет способствовать вынесению максимально объективного вердикта.

С точки зрения исторической науки абсолютно точно и однозначно оценить явление коллаборационизма практически невозможно. Исследователю-историку следует трезво и максимально объективно анализировать каждый реальный случай сотрудничества конкретного лица с немцами в годы войны, выявляя те условия, которые подтолкнули его к такому нелегкому шагу. И сегодня, очевидно, не следует считать всех коллаборационистов из представителей разных народов СССР тривиальными предателями. Безусловно, любой факт предательства в годы войны можно рассматривать как пример коллаборационизма, но не любой случай коллаборационизма есть проявление предательства. В то же время ясно, что объективно коллаборационисты выступали на стороне Гитлера, хотя возможно, что люди, формально вступавшие в националистические антисоветские формирования, на деле не поддерживали цели Гитлера и не разделяли нацистских взглядов.

В ноябре 2003 г. в городе Люнебурге (Германия) состоялась представительная научная конференция, посвященная изучению феномена коллаборационизма в европейских странах. В своем выступлении один из организаторов конференции, доктор Иоахим Таубер, отметил, что коллаборационисты — в историческом смысле это всегда проигравшая сторона. И действительно, если мы осуждаем коллаборационистов и употребляем это слово, вкладывая в него негативное содержание, мы тем самым констатируем тот факт, что они оказались в стане потерпевших поражение. Ибо в противном случае, если бы они оказались в стане победителей, то и мы сегодня определяли бы их иначе, и сама история повернулась бы к ним другой стороной.

Историю Восточных легионов вермахта и в целом сотрудничества представителей восточных народов СССР с национал-социалистами в период Второй мировой войны необходимо начинать собственно не с факта создания этих военных формирований. Началась она намного раньше и восходит, пожалуй, к предвоенному периоду, когда еще только продумывались планы ведения войны с Советским Союзом. Хотя в то время, конечно, ни о каком сотрудничестве с представителями «низшей расы» и речи быть не могло, и «размышлениям» подобного рода предавались не первые лица государства и партии, а лишь отдельные представители научных, военных или дипломатических кругов. При этом немецкая сторона не упускала из виду языковые и этнические особенности различных народов, своеобразие их исторического развития (особую привлекательность имели тогда сюжеты, в которых другие национальности противоставлялись русскому государству и русскому народу). Что касается поволжских татар, то в использовании их в военном столкновении против СССР актуальность для немецкой стороны приобретали два фактора: во-первых, принадлежность татар к тюркскому миру; во-вторых, исповедание ими мусульманской религии.

Планы нацистов относительно будущего восточных народов СССР, в том числе и тюркских, не были тщательно разработаны, в особенности если сравнивать с планами их относительно будущего Украины, Белоруссии или Прибалтики — территорий, которые немцами были оккупированы или которые они надеялись в самое ближайшее время оккупировать. Представления германской верхушки и рядовых обывателей об этих народах в период Второй мировой войны во многом были идентичны. Они основывались порой на примитивных стереотипах и отличались невежеством и непоследовательностью. Реверансы же некоторых вождей рейха, в том числе и самого Гитлера, в сторону тюркских или мусульманских народов могут быть восприняты лишь как «лозунги дня», вызванные к жизни стечением обстоятельств, которые препятствовали претворению в жизнь нацистских планов обустройства Европы и мира в целом. Попытки отдельных дипломатов или ученых строить свою политику с учетом политических или этнических реалий, на основе сравнительно трезвого осмысливания национального состава населения СССР, историко-культурных традиций его народов просто-напросто потонули в неслаженном хоре прочих нацистских лидеров и теоретиков.

В первые годы Второй мировой войны во многих официальных актах Германии, на страницах газет и журналов замелькали такие термины, как Туран, пантуранизм (туранизм), пантюркизм. В Министерстве иностранных дел была заведена особая папка документов под грифом «Пантуранизм», включающая десятки актов, в МИДе был назначен ответственный за эти вопросы дипломат, германское посольство в Турции постоянно докладывало о состоянии и перспективах развития пантуранистского движения в этой стране.

Слово «Туран» — это древний иранский термин, как правило, противоставляемый понятию «Иран» (Иран—Туран). Означал он у персов мир кочевых тюрков, соседствовавших с Ираном с севера. Мир этот представлялся персам традиционно враждебным, темным, диким, варварским. Слово «Туран» носило явственно негативный оттенок: в таком смысле оно, например, встречается в поэме Фирдоуси «Шах-наме». Но, как это нередко бывает в истории, в более позднее время термин был принят и учеными (в XIX в. его пропагандировал знаменитый венгерский тюрколог А. Вамбери), и самими тюрками как обобщающее название для тюркских и угро-финских народов.

Туранизмом (или пантуранизмом) в исследовательской литературе обычно называют движение или идею политического, культурного и этнического единства всех тюркоязычных народов, к которым относят также венгров, эстонцев и финнов. Сразу отметим, что среди угро-финнов туранские идеалы особо широкого распространения не получили: разве что в Венгрии, где существовало и Туранское общество, и с 1913 по 1970 г. издавался журнал «Туран». Туранизм (пантуранизм) в широком смысле — понятие более объемное, чем тюркизм или пантюркизм, объединяющий лишь тюркские народы. Но скажем прямо, что какого-то устоявшегося понимания этих двух терминов нет даже у исследователей, специально занимавшихся этими вопросами. Так, если Чарлз Хостлер понимает под понятием «пантюркизм» движение тюркоязычных народов, то турецкая исследовательница Зехра Ондер, цитируя Хостлера, произвольно заменяет «пантюркизм» «пантуранизмом»[11]. Именно так, по-разному, понимались эти термины на протяжении десятилетий и учеными, и политиками. При этом и сами сторонники тюркского единства часто употребляли эти понятия как синонимы. Следуя такой традиции, и мы будем употреблять эти термины в качестве синонимов. К этому вынуждает нас и цитирование многочисленных источников и литературы.