Гёте уже произнес: «Следует различать и лишь затем связывать». Этот совет направлен и биологам тоже. Но биологи пока что подавлены мозаичной сложностью наблюдаемой картины. Понятие «unit of quality» — «единичная особенность», «единица свойства», осторожно предложенное в 20-х годах Найтом, еще не укоренилось, его границы не очерчены (и не мудрено — лишь в 1945 году, век спустя, появится, наконец, точная формула «один ген — один фермент»),

И тем не менее точный ответ на вопросы, которые поставлены Дженкином, оказывается, уже дан. Его дал Мендель, человек, труд которого Дарвину был неизвестен. Тот ответ был дан им еще за два года до того, как «кошмар Дженкина» разразился. Он был аргументирован с тщательностью, поистине феноменальной, а опыты, из которых ответ проистекал, были подготовлены как победоносное сражение.

«Каждый опыт приобретает цену и значение, — писал Грегор Мендель, — только при использовании пригодных вспомогательных средств и при целесообразном их применении».

Пригодное вспомогательное средство им избрано — садовый горох, «Pisum sativum» — однодомное растение, самопроизвольно почти не дающее помесей, потому что его тычинки спрятаны в глубокой лодочке цветка, которая сама обычно не раскрывается, и потому созревшая пыльца прорастает только сквозь собственный пестик, оплодотворяет только собственные яйцеклетки.

Мендель прежде уже работал с горохом — изучал цикл развития зерноедки. Более того, жуки могли дать в его руки тонкую, как паутина, ниточку — такую, что другой, быть может, не обратил бы внимания. И быть может, именно за нее ухватившись, он пядь за пядью выволок на божий свет свое великое открытие. Он был достаточно зорок, чтобы увидеть сквозь свои очки эту ниточку.

…На горохе легко ставить четкий гибридизационный опыт по классической Кельрейтеровой методе. Нужно лишь вскрыть пинцетом крупный, хоть еще и не дозревший цветок и, оборвав пыльники, превратить гермафродита в непорочную девственницу, которая будет терпеливо дожидаться предопределенного ей экспериментатором мужского семени.

А поскольку самоопыление исключено, сорта гороха представляют собою, как правило, «чистые линии» с неизменяющимися от поколения к поколению константными признаками, которые очерчены крайне четко.

И Мендель прозорливо выделил «элементы», определявшие межсортовые различия: окраску кожуры зрелых зерен и — отдельно — зерен незрелых, форму зрелых горошин, цвет «белка» (эндоспермы), длину оси стебля, расположение и окраску бутонов.

Тридцать с лишним сортов использовал он в эксперименте, и каждый из сортов предварительно был подвергнут двухлетнему испытанию на «константность», на «постоянство признаков», на «чистоту кровей» — в 1854-м и в 1855-м.

К чему был этот строгий контроль и почему двухлетний, а не трехлетний и не более короткий?

…Позволим себе сделать предположение в этой не терпящей предположений части повествования.

Он занимался жуком «Bruchus pisi» осенью 1853 года. Но не только тогда в письме Коллару, появившемся на страницах «Известий Венского зоолого-ботанического общества», но и здесь, в «Опытах», пишет Мендель об этом «злодее»:

«…Самка этого вида, как известно, откладывает свои яйца в цветы и открывает при этом лодочку; на ножках одного экземпляра, который был пойман в цветке, в лупу можно было ясно различить несколько пыльцевых зерен».

Жуки могут незаметно от человека производить скрещивание… И когда Мендель в 53-м взламывал бобы, которые мы называем стручками, где и в горошинах и рядом с выеденными, загубленными зернами лежали личинки, то он мог заметить, что горошины обладают разными признаками — различной формой или окраской, хотя сформировались под одной крышей. И кстати, именно окраска горошин избрана им первым тестом для начатых им главных своих экспериментов. Вот какой она могла быть, ариаднина ниточка, ведущая к открытию. Но Мендель ни звуком о ней не обмолвился, и все это только догадка.

А если бы обмолвился?

…Скажи он одно только слово, и сразу в глазах коллег по ферейну и в глазах всех многочисленных потомков тотчас превратил бы весь свой кропотливый труд в результат счастливой случайности, как пресловутое яблоко свалившийся на голову дилетанта от ботаники.

А он все случайное вытравлял до основания из своей работы. И потому начал с испытаний на чистоту сортов, взятых в эксперимент.

Ему из книг Кельрейтера, Сажре, Нодена было уже известно, что в первом поколении случайных гибридов могут господствовать признаки одного из исходных видов. Первое поколение взошло на грядах, а вскрыв созревшие к осени 1854 года бобы, он придирчиво перебрал все до единой горошины. Они были уже вторым поколением, способным выявлять признаки, невидимые ранее.

Он отбросил все сомнительное и повторил опыт, потому что окраска и форма зерен — это далеко не все, что может проявиться.

Только зерна следующего урожая были материалом, бесспорно чистым.

До Менделя никто таких испытаний не производил. И право, введение в план опытов столь трудоемкого компонента говорит, как целеустремленно и настойчиво он исключал заранее элемент случайности в будущих результатах.

Эрудиция, которой он теперь обладал, позволила из тьмы напрашивавшихся вопросов биологии избрать самый главный, самый животрепещущий, а светлая голова — найти метод эксперимента, который был бы ключом к этому вопросу.

Добросовестность заставила растянуть работу на долгие годы.

Восемь лет шли эксперименты с горохом. Сотни раз за восемь цветений своими руками он аккуратно обрывал пыльники и, набрав на пинцет пыльцу с тычинок цветка другого сорта, наносил ее на девственное рыльце пестика. На десять тысяч растений, полученных в итоге скрещиваний и от самоопылившихся (это было им дозволено) гибридов, было заведено десять тысяч паспортов. Записи в них дотошно аккуратны: когда родительское растение выращено, какие цветы у него были, чьей пыльцой произведено оплодотворение, какие горошины — желтые или зеленые, гладкие или морщинистые — получены, какие цветы — окраска по краям, окраска в центре — распустились, когда получены семена, сколько из них желтых, сколько зеленых, круглых, морщинистых, сколько из них отобрано для посадки, когда они высажены и так далее…

«…Необходимо подвергнуть наблюдению все без исключения растения в каждом отдельном поколении так, чтобы все члены его полностью вошли в круг наблюдения».

«…Задача каждого данного опыта и заключалась именно в том, чтобы подвергнуть наблюдению эти изменения для каждой данной пары расходящихся признаков, соединенных в гибридных формах, и вывести закон, по которому эти признаки переходят из поколения в поколение».

Карточки… Карточки… Карточки… Десять тысяч карточек… Зерна: гладкие, морщинистые, круглые, угловатые, зеленые, желтые… Цветы с красным «язычком» в глубине лодочки и белой каймой… Цветы ярко-красные. Белые. Розовые…

Семь признаков — семь найтовых «unit of quality» выделил Мендель у садового гороха. Семь признаков — семь пунктов характеристики облика каждого растения. Эксперимент был разбит на множество серий. Готовя опыт, он придирчиво подбирал для каждой серии пары растений с четко различающимися контрастными признаками.

И — главное! — в первых сериях он следил за судьбой не ^Всех семи признаков сразу, а каждый раз за судьбой всего одного признака, гениально вычленив элементарное явление из мозаики, из хаоса событий, гениально заставив объект опыта односложно и однозначно отвечать ему только «да» или «нет».

Семь признаков, десять тысяч растений, десять тысяч карточек-паспортов и сотни пакетов с пересчитанными семенами, полученными от его «бастардов» — пакетов, на которых были продублированы паспорта.

Если бы хоть часть аккуратнейших листочков, заполненных каллиграфическим учительским почерком, могла бы попасть сегодня в руки историка науки, перед его глазами развернулась бы картина удивительной работы, и можно было бы уже не реконструировать в уме, а собственными глазами следить, как складывалась система анализа, как, когда и почему в голову Грегора Менделя пришла мысль заменить описание признаков растений абстрактным кодом «А, В, С, D, E, F, Q» и «а, Ь, с, d, e, f, g» и когда от наблюдения за судьбой одной пары признаков он перешел к наблюдению за двумя, тремя, четырьмя парами одновременно. А если он записывал и посторонние мысли, то, быть может, еще и о том, какую роль во всем этом сыграла двухвостая комета 1858 года — комета Донати, какие мысли навеяла… Но рабочие архивы Менделя якобы с молчаливого согласия племянника были сунуты в печку, и нам остается только пытаться представлять себе, как на протяжении восьми лет вечер за вечером он перебирал все новые и новые листочки, раскладывая их то так, то эдак в нескончаемом пасьянсе. Как сотни раз регистрировал в мозгу одно и то же непреложно повторяющееся, в общем уже известное, но впервые им учитываемое количественно.