Встреча с Фучиком
Хочется рассказать тебе о мимолетной встрече с Юлиусом Фучиком. Было это в 1930 году. Я тогда вновь приехал в Киргизию, на этот раз по командировке журнала «Звезда». Исчерпав свои командировочные, я, чтобы продолжать «лазить по Тянь-Шаню», нанялся контрактовать шерсть: особых познаний в те времена не требовалось, прочитал две брошюрки, и ладно.
Перед отъездом на пастбища из Нарына присутствовал на митинге по случаю открытия Турксиба. Как не вспомнить те годы! Порыв к будущему вызвал из небытия энергию миллионов людей; среди них было не шибко много грамотных, меньше того — образованных. Теперь, когда мы слышим слова «вековая отсталость», мы, особенно молодежь, не совсем ясно представляем себе, какое это имеет отношение к нам.
После митинга скотоводы верховыми толпами двинулись в свои ущелья. На коне, которого мне дали в Нарыне, я поехал в урочище Куланак. Добрался туда поздно и заночевал в юрте председателя. Наутро мы толковали с ним о товарах, которые получат они при сдаче шерсти, говорили и о премиальных фондах. Потом мы поехали на пастбища осматривать отары.
— Скажи, — заговорил председатель. — Ты сегодня из района. Прискакал вчера из Нарына человек, привез новость. Будто написано в газете, что родился большой человек Турксип-батыр, родился со счастливой луковицей в руках и будто скоро Турксип-батыр придет к нам, даст хлеба много, сыра, товары даст. Правда это? Я думаю, не может быть такой человек, а? Скажи.
Я рассказал председателю все, что знал о Турксибе… Неделю спустя в урочище Кара-Гуп секретарь комсомольской ячейки мне сказал так:
— Молла Азиз думает плохое дело. Смотри, вот постановление комсомола, — и протянул мне измятую бумажку, вырванную из тетрадки в клеточку:
«Мы, комсомольцы урочища Кара-Гуп, клянемся разоблачать гнусную выдумку моллы Азиза. Вот что врет молла. Жил будто один ходжа, имени которого мы, комсомольцы, не знаем и не хотим знать, и будто сказал тот ходжа, что будет в Алма-Ате рожден святой батыр Турксип. И некоторые старики ему верят. Еще сказал, будто в газетах пишут, что батыр Турксип родился. Но мы, комсомольская ячейка, бесстрашно разоблачаем эту поганую ложь. Клянемся, что нигде в мире никакого Турксипа нет, а есть прямая контрреволюционная ложь нашего классового, а также комсомольского врага, имя которого молла Азиз».
Но и это оказалось не все! Две недели спустя в урочище Ак-Тала, одном из самых глухих уголков Тянь-Шаня, услышал сказку. Чертменчи перебирал струны комуза, слова сыпались из него как просо:
Давным-давно,
когда осел был распухшим,
когда гусь был караульщиком,
когда журавль был стоящим,
когда перепел был слабым,
когда его хвост был куцым,
когда скворец был судьей,
когда жаворонок был муллой, —
жил один хан,
а у того хана был сын по имени Турксип.
Четырех лет ему еще не было,
а десять исполнилось наверняка.
Вздумалось Турксипу бороться с Баян-аулом, уверяю вас.
Приехал Баян-аул, круглый как лепешка,
приехал Баян-аул с голыми локтями.
«А!» — закричал Турксип, и у Баян-аула выпал глаз.
«Ма!» — сказал Турксип, и у Баян-аула переломилась рука.
Сказал Турксип:
«У твоего отца была ли голова, что тебя родил?»—
сел и заплакал.
Коротко ли он плакал — года полтора,
у ног его из слез образовалось море,
рыбы его высунули головы из моря, спрашивают:
«Турксип, а, Турксип, зачем плачешь?»
Отвечает рыбам Турксип:
«Как же мне не плакать?
Когда ешь редьку — нужна соль,
когда спишь — нужна девица,
не найдете ли мне невесту?»
Рассмеялись рыбы:
«Брось плакать, найдем!»
Поплыли рыбы на другой край моря,
видят, на крыше лежит девица,
быстро приплыли назад, говорят:
«Не плачь, Турксип, а то затопишь красавицу,
там она на крыше сидит».
Глядит Турксип — на берегу растет морковь,
говорит она человеческим голосом:
«Хозяин, вырви у меня хвост!»
Удивился Турксип, говорит:
«Мозг твоей головы постигла какая-нибудь порча?
Зачем буду хвост из тебя рвать?» —
«Ну, как хочешь», — сказала ему морковь.
Вдруг кричит ему с крыши девица:
«Вырви у нее хвост!»
Схватил Турксип морковку за хвост,
вырвал из земли, забросил в море.
Пошла вся вода из моря в дырку,
последней приплыла морковь и дырку заткнула,
говорит: «Вот теперь мне хватит воды!»
«Ну, спасибо», — сказал Турксип морковке
и побежал к красавице.
Вот сорок чудес!
Но аллах лучше знает истину.
Записал тогда эти «сорок небылиц», чтоб их не забыть, и, выполнивши задание по контрактации шерсти, отправился обратно во Фрунзе.
По пути, в Боомском ущелье, километрах в трех-четырех за «поворотом смерти» (как его величали в ту пору) — там, где тракт слегка отступает от реки Чу, наш крытый фургон (украинская мажара, обтянутая парусиной) сделал остановку, и его пассажиры собрались вокруг костерка, занявшись приготовлением пищи.
Тут-то к нам подъехали два всадника-чеха, соскочили с коней, привязали их к борту фургона, со всеми поздоровались за руки, подсели к костру. Оказалось, один приехал из Чехословакии — корреспондент «Руде право» Фучик, второй жил в Пишпеке: думаю, был это сопровождавший его в поездках по Киргизии Маречек — председатель коммуны «Интергельпо», созданной рабочими, эмигрировавшими сюда из Чехословакии.
Разговорились, скрутили цигарки, Фучик был без шапки, ветерок шевелил его светлые, откинутые назад волосы. Когда на мгновение ветер стихал, дым костра поворачивал на него, и тогда он проводил рукой по слезящимся глазам.
Фучик всячески пытался вызвать сидящих вокруг костра на какую-нибудь интересную историю, ему не удавалось никак, тогда я извлек свой блокнот. Мои записи о Турксибе привели его в восторг, он со своей стороны вытащил карандаш, но, узнав, что я приехал от журнала, отложил его в сторону, и взял с меня слово, что я про это все напишу.
Должен со стыдом тебе признаться — написать-то написал, но как! Превратил мои записи в многословный рассказ, наворотил — представить себе не можешь — сколько лишнего! Номер журнала «Звезда» с этим рассказом отослал Фучику в «Руде право»: представляю, как он смеялся над моими литературными чрезмерностями, когда журнал дошел до него.
1 мая. Ташкент
Прилетел вчера дневным самолетом. С аэродрома — прямо к Гале Козловской: мол, явился бродяга. Вместе пообедали. Галя из-под пышных седых волос то и дело бросала на меня внимательный взгляд. С болью смотрел на ее тяжелую походку: ноги больные. Если бы мог ей помочь…
А сегодня с утра окунулся в праздничную толпу. Перебегал, как в юности, поперек колонн демонстрантов. В руках идущих красные маки, нарциссы, садовые тюльпаны всех тонов и оттенков, а я не могу подарить тебе даже ветку жасмина!
