— Каротин и витамин А — одно и то же. Капайте им в пищу по нескольку капель.

О чудо! Уже через несколько дней глаза у львов округлились и заблестели. Стоило мне приблизиться к клетке, как львы радостно виляли хвостами и издавали приветственный рык. Я брал их на поводок и выгуливал по дорожкам зоопарка.

Вот во время такой прогулки я и повстречал твою будущую маму. От аллергии ее глаза превратились в щелочки, она почти ничего не видела и вместо парикмахерской забрела в львятник. Мама наткнулась на льва и потрепала его по загривку:

— Какой у вас большой чау-чау! — она приняла льва за собаку.

Я объяснил ей, что это лев.

В ответ мама покраснела и мотнула головой:

— Нет, я не замужем, — от аллергии она к тому же и плохо слышала.

Мы стали гулять по зоопарку: я по одну сторону льва, мама — по другую. Потом мне пришлось взять ее за руку — сослепу она то и дело устремлялась в кусты или норовила шагнуть в бассейн к тюленям. Через некоторое время мама глубоко вздохнула и призналась, что до этой прогулки она никогда не чувствовала себя в такой безопасности. Мы выгуляли львов и, обменявшись телефонами, распрощались.

В один прекрасный день я явился к ней с цветами.

Дверь открыла совершенно незнакомая девушка, стройная, большеглазая, в голубом нейлоновом халатике.

Я поздоровался и спросил:

— Вы Машина подруга, да?

Она ответила:

— Нет, я Маша. У меня аллергия прошла, видите? — она потрясла на ноге стоптанным шлепанцем; новые тапки стояли у стены, как лыжи…

— Кстати, ты не помнишь, входил ли в состав этих полезных конфет витамин Ч?

— Не помню. А что от него случается?

— Голова начинает чесаться.

— Ой, у меня уже зачесалась!

— Придется немедленно помыть.

— Папа, я знаю: никакого витамина Ч не существует! А голову я сама сегодня собиралась помыть, ясно?!

— Папа, у половины нашего класса проколоты уши, а вторая половина — мальчики.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я тоже хочу проколоть уши.

— Зачем?

— Для сережек.

— Сережам больше нравятся девочки с проколотыми ушами?

— Да нет! Сережки — не мальчики, а украшения. Аня Манасян рассказывала, что ей уши продырявили из пистолета.

— Какой ужас! А если бы промахнулись?!

— Папа, ты что?! Это же специальный пистолет.

— С глушителем?

— Не знаю. Она говорит, что это совсем не больно: чик — и готово.

— А мне кажется, что безопасней из лука. Привезем с дачи лук со стрелами, и я тебе прострелю уши. Как Вильгельм Телль.

— Вильгельм Телль стрелял не в уши, а в яблоко. Нет, из лука не надо. Я боюсь, что ты его опять сломаешь.

— А из пистолета не боишься?

— Немножко боюсь.

— А Клара Карловна не боялась.

— Какая Клара Карловна?

— «Учи-ительница пе-ервая моя-я!» — с чувством пропел папа.

— Я забыла: она была пираткой, да?

— Точно. Я был юнгой на пиратском бриге, и Клара Карловна учила меня письму и математике. А раньше она работала учительницей пения в начальных классах. Как в песне поется: «Учительница пе-ения вышла из терпе-ения!» Однажды на уроке ребята совсем расшалились, и она сказала: «Хватит! Хочу тишины и покоя!» — и ушла в пираты. А все пираты носят серьги: мужчины — в одном ухе, женщины — в обоих. Клара Карловна выхватила из-за пояса пистолет и — бах! бах! — прострелила себе мочки ушей.

— Но от пуль же получаются большие дырки?!

— Так у нее и уши были дай боже! У нее все было большое. Я помню, как она гладила меня по голове своей большой рукой.

— У тебя ноги подгибались, да?

— Нет. Рука была легкой, как пух. Но она бывала и другой. Знаешь, как мы захватывали корабли? Вооруженные до зубов пираты выстраивались по росту вдоль борта. Обычно я стоял последним. Клара Карловна обходила строй и шлепала нас одного за другим пониже спины. Если корабль противника находился близко — шлепала слегка, если далеко, на горизонте, то шлепок был сильным. Мы перелетали на чужой корабль и кидались в бой. А вместо сережек моя первая учительница носила настоящие якоря.

— Но это же некрасиво?!

— Еще как красиво! Якоря были с королевского корабля: из чистого золота, усыпанные крупными бриллиантами.

— Тяжелые?

— Очень тяжелые. Такой якорь и сто человек не поднимут. Однажды эти сережки спасли ей жизнь. Клара Карловна загорала в шлюпке посреди океана. Она была в красном бикини — это такой очень открытый купальник…

— Папа, я знаю!

— …и в больших модных солнцезащитных очках. Вдруг откуда ни возьмись появились сто вражеских кораблей — целый флот! Окружили нашу красавицу со всех сторон, пушки навели, в рупор кричат: «Сдавайтесь, Клара Карловна!» Она не растерялась. Достала из-под банки — так скамейки в шлюпках называются — свою шкатулку с драгоценностями. Нацепила сережки — и шлюпка под тяжестью якорей сразу пошла ко дну. Легкие у Клары Карловны тоже очень большие, и она спокойно провела под водой не меньше часа. Вражеский флот тем временем бомбил пустой океан. Ядра опускались на дно и ложились на песок вокруг шлюпки. Клара Карловна не привыкла сидеть сложа руки. Она собирала и складывала ядра в шлюпку.

Через час эскадра расстреляла весь боезапас. Тогда, убрав сережки в ларец, Клара Карловна всплыла и забросала корабли ядрами. Она бы их все потопила, если бы они вовремя не сдались. Адмирал флота не мог глаз отвести от загорелой пиратки в красном купальнике и первым поднял на фок-мачте своего корабля белый флаг.

— Федя тоже с меня глаз не сводит. Сегодня на природоведении Зинаида Ивановна ему даже замечание сделала.

— А Феде понравится, когда ты себе уши проткнешь?

— Конечно, понравится… Хотя, может, пока не прокалывать, а? Это же в поликлинике делается, а сейчас эпидемия гриппа — еще заразимся там.

— Ладно, дочка, не будем. Ты меня уговорила.

— Папа, ты прогуливал уроки?

— Нет. То есть…

— Значит, прогуливал. А какие уроки?

— Угадай сама, по какому предмету я учился хуже всего?

— Сейчас подумаем. С математикой у тебя все хорошо, с литературой — тоже. Историю ты любишь… Английский, правильно?!

— Точно.

— И как ты прогуливал?

— В кино ходил, по городу гулял. Как-то раз даже в Африку от контрольной сбежал.

— Каким образом?

— У меня был сосед-летчик. Мы играли с ним в шашки на желание. Он проиграл и должен был выполнить все, что я попрошу. Разумеется, в разумных пределах. Вот я и сказал: у меня каникулы, возьмите с собой в Африку.

— Обманул летчика, да?

— Почему обманул?! Я просто умолчал, что каникулы я себе сам устроил. И мы отправились в Африку. Летим на бреющем полете…

— Это как?

— Низко, над самым лесом, то есть джунглями. А у летчика привычка была: на бреющем полете он брился. Открыл кабину, чтобы ветерок обдувал, и зажужжал электробритвой. И вдруг в кабину залетела громадная зеленая муха цеце. А эти мухи — разносчицы сонной болезни. Укусила она летчика, и он крепко заснул. Я занял его место и посадил самолет на поляну среди девственного леса…

— Ты управлял самолетом?! Сколько тебе тогда лет было?

— Это случилось в одиннадцатом классе — значит, шестнадцать. А управлять — летчик по дороге научил. Выбрался я из кабины и пошел прогуляться, ноги размять. И вдруг меня окружили воинственные африканцы, копья наставили и увели в глубь леса. Что они хотели со мной сделать, не знаю, но вид у них был очень кровожадный. И тут я заговорил по-английски.

— Зачем?

— Как зачем?! А на каком языке с ними объясняться? Не на финском же?

— А ты финский знаешь?

— Нет. Но негры были для меня иностранцами, а английский — единственный иностранный язык, на котором я мог связать два слова. И мне повезло — вождь этого племени оказался выпускником то ли Оксфордского университета, то ли Кембриджа — и в совершенстве владел английским.