Но никого, кроме Райбера, не увидела.

— Ты? — тихо спросила она. — И все это мне… не приснилось?

— Нет, — он покачал головой. — Это не сон, Джахель, — Райбер как-то странно дернулся и изумленно заморгал. — Ты о чем спрашиваешь?

Он ничего не помнит и не сознает, что у него две души, поняла Джахель. И страшно удивится, если ему рассказать правду! Она всмотрелась в лицо Райбера, пытаясь различить черты того, второго, который только что говорил с нею; но при всем желании не увидела ничего.

Конан стоял возле замка Гаала, на том самом месте, где несколько дней назад встретился с князем Тариэль. Ингун вышел ему навстречу. — Принес? — спросил он. — Да, но я предупреждал, что буду говорить только с Гаалом, — отозвался варвар. — Давай, веди к нему.

Ингун сдержал слово — князь знал о предстоящей встрече и радушно приветствовал вошедшего, знаком велев Ингуну оставить их наедине.

— Мне известно, что ты оказался в сложном положении из-за того, что твой друг-художник бесчестно обошелся с тобой, — сочувственно проговорил он. — Ужасные времена! Совершенно никому нельзя доверять! Но я вполне могу тебя выручить, если то, что ты собираешься предложить, мне понравится. Я очень придирчив и знаю толк в подлинных шедеврах. Речь идет о диатрете, не так ли? По правде говоря, мне больше по душе барахские таволы, но я также высоко ценю оружие и другие предметы…

— Чего не скажешь о твоем слуге, — проворчал Конан — Он и слово-то "диатрета" правильно выговорить не может!

— Да, Ингун не блещет особыми познаниями по этой части, — согласился Гаал, — хотя, уверяю тебя, у него немало иных достоинств. А ты давно занимаешься перепродажей древних шедевров?

— Как сказать. Я скорее интересуюсь оружием и охотно готов совершить обмен диатреты на хороший меч из черненой стали, пробивающей металл.

— Но разве тебе не нужны деньги? — удивился Гаал.

— Князь, — с достоинством ответил Конан, — с мечом в руках я получу их куда больше, нежели выручу в результате сколь угодно выгодной сделки.

— Неужели? И как же?

— То есть, ты не понимаешь, как именно пользоваться оружием, желая подзаработать?

— Не требуется. Мои предки так же начинали, — усмехнулся Гаал. — Неплохой способ заложить основу будущего состояния.

— Ты из рода турнирных бойцов? — уточнил Конан. — Я имел в виду такой способ заработка. А ты что подумал?

— Давай перейдем к делу, — Гаал постарался сгладить возникшую неловкость. — Ты покажешь мне кубок?

— Для этого я и пришел, — Конан достал бесценную диатрету и повернул так, чтобы стекло явило свои свойства наиболее выгодным образом.

— О, — Гаал приподнялся в сильнейшем волнении. — Кубок Митры! Боги мои… да известно ли тебе, что он считался разбитым еще сотню лет назад?

— Как видишь, он цел, — пожал плечами Конан, слегка подкидывая диатрету на ладони. Гаал побледнел и затрясся.

— Что ты делаешь, невежда! Осторожнее!

— Не бойся, не уроню, — усмехнулся Конан, — Ну так что насчет мечей?

— Пойдем, я покажу все, которые у меня есть, в том числе доставленные с Радужных островов и из Кхитая, — согласился князь. — Да, ради всех богов, поставь кубок, я не могу смотреть, как беспечно ты с ним обращаешься!

— Ну, нет, — возразил варвар, — пока не договоримся, я его из рук не выпущу.

— Послушай, твое недоверие оскорбительно до смешного, — недовольно проворчал Гаал. — Я человек чести, а не жалкий уличный воришка, в конце концов!

— Мне-то откуда знать, — невозмутимо парировал киммериец, — я тебя впервые в жизни вижу, дел с тобой прежде не имел, а слова для меня значат не больше, чем сотрясение воздуха.

— Не по себе ли ты, в таком случае, судишь о других? — спросил князь. — Впрочем, не будем терять времени.

Он провел Конана в хранилище своих сокровищ, и киммериец получил возможность убедиться в том, что князь Гаал может считаться одним из богатейших людей Немедии. Однако, каждый из собранных им шедевров был размещен не как попало, а на специально отведенном месте, вроде маленьких пьедесталов, что позволяло прекрасно разглядеть его со всех сторон. Изысканные украшения, вазы, амфоры, кубки (правда, как бы последние ни были хороши, они едва ли могли соперничать с диатретой Ирьолы), и лучшие образчики оружейного мастерства, заставившие сердце воина-варвара забиться сильнее, — все в идеальном состоянии, свидетельствующем о неустанной заботе со стороны владельца.

— А таволы? — спросил Конан. — Я ни одной не вижу, вопреки твоим утверждениям, будто они представляют для тебя особенную ценность.

— Так и есть, но их я храню отдельно, — сказал князь, — к тому же, ты интересовался мечами. Что, ни один не нравится?

— Ну, отчего же, здесь есть кое-что, достойное внимания…

— "Кое-что"?! — возмутился Гаал. — Какая, однако, наглость! Или невежество? Да любой из моих мечей стоит столько, что…

— Некоторые — вряд ли дороже камней, вделанных в их рукояти. Красиво, но достаточно бесполезно. Я же смотрю на них с несколько иной точки зрения, — пояснил Конан, взяв один из клинков и проверяя остроту лезвия. — Вот этот, например, никуда не годится, сталь закалена отвратительно.

— Тогда оцени эти, гиперборейские. Черненая сталь, пробивающая металл, как ты и хотел.

— А пожалуй, ничего, — Конан уверенно взялся за тяжелую рукоять, огляделся и, неожиданно развернувшись, нанес удар по висящей на стене кольчуге от рыцарских доспехов.

— Что ты делаешь?! — почти взвизгнул Гаал, с ужасом глядя на разрубленную кольчугу. — Это же…

— Неплохо, — оценил Конан, — смотри-ка, и вправду металл ему поддается.

— Ну так забирай его, оставь диатрету и убирайся, — тяжело дыша, произнес Гаал. — Боги, что ты за чудовище!

— Да уйду, не волнуйся, сейчас вот только для верности еще на чем-нибудь его испытаю, и…

— Нет! — воскликнул князь. — Прекрати этот разгром!! Что тебе на самом деле нужно?!

— А на таволы посмотреть, — сказал варвар. — Интересно же.

— Смотри, — Гаал отпер следующую дверь, — только прекрати махать этой… этим…

— Уже прекратил, — Конан снова огляделся и тут увидел такое, что заставило его вздрогнуть и замереть.

Прямо перед ним сияло лицо Дары, такое живое, такое поразительно похожее на оригинал, словно сама женщина во плоти каким-то чудом явилась сюда.

Киммериец не был силен в изящных искусствах и в жизни не сумел бы отличить один стиль от другого. Но в том, что эта тавола могла принадлежать кисти только одного-единственного в Хайбории мастера, он был убежден абсолютно.

Как и в том, что написать этот портрет мог лишь человек, сердце которого было наполнено самою глубокой, нежной и преданной любовью к изображенной женщине.

— Нравится? — спросил Гаал, заметив, как Конан смотрит на портрет. — Неплохой образчик тиарийской школы. Теперь никто так не напишет! Я выложил за эту таволу целое состояние.

— Не напишет, — медленно повторил Конан. — Только ты кривишь душой, князь! Сдается мне, портрет выполнен столь недавно, что нем еще и краски не высохли. Или я ошибаюсь?

Гаал резко дернулся в сторону выхода, но реакция Конана оказалась молниеносной.

— Куда же ты? — он преградил Гаалу путь. — Подожди, не торопись, мой друг был здесь, верно? А скорее всего, еще и сейчас находится в замке, живой или… — он угрожающе приподнял меч.

— А собственно, почему ты так волнуешься? — спросил князь, уже успев взять себя в руки. — Да, твой друг — мой гость, что в этом такого ужасного? И с чего ты взял, будто я мог причинить ему вред? Он — художник, написал для меня эту вещь, все верно. И ты, оказывается, неплохо знаешь его руку. Но это вовсе не свидетельствует о том, будто наше знакомство, состоявшееся, кстати, к обоюдному удовлетворению, вылилось для него в некую трагедию! Ты был прежде его посредником, так ведь? Но Тариэль, судя по всему, по-прежнему едва ли не нищий. Значит, посредник из тебя, уж извини, никакой. Неудивительно, что он искал нового. И обрел — в моем лице. Так что, если он должен тебе какие-то проклятые деньги, ради всего святого, назови — сколько, и я готов их немедленно заплатить за него. Алчность правит миром, а истинная красота остается неоцененной, превращенная лишь в предмет грязной торговли!