— За что? — удивился варвар.

Она могла бы просто промолчать, но, чуть поколебавшись, ответила:

— Я была так несправедлива к тебе! Теперь ты, наверное, станешь меня ненавидеть, но я… я боялась, что ты, пожелав соединиться с моей матерью, можешь убить отца. Я хотела… хотела… заменить ее для тебя, чтобы моя семья не пострадала, и… — это отчаянное признание, высказанное вслух, так потрясло саму Джахель, что она не смогла сдержать слез.

С минуту Конан, переваривая услышанное, молча смотрел на нее.

— Дурочка, — произнес он затем, — у меня и в мыслях ничего подобного не было.

— Теперь я это знаю, — воскликнула Джахель, — отец все мне рассказал, как вы вместе сражались, и что вовсе не ты, а этот ужасный князь Гаал ударил его ножом.

Значит, Тариэль жив, слава богам, понял Конан.

— Джахель, — сказал он, — мне совершенно не за что ненавидеть тебя. Ты очень сильная и смелая девушка, но только в людях тебе придется научиться разбираться получше, чтобы отличать того, кто способен вонзить другому человеку нож в спину, от тех, кто никогда не поступит подобным образом. Ладно! Ты, что же, одна оказалась с нами обоими, и никто не помогал тебе? Как же ты справилась?

— Райбер помогал, — возразила Джахель. — Тут такое творилось… мы позвали людей из тайной охраны, они сообщили в Бельверус… в общем, через пару дней дед сам сюда примчался. И мама вместе с ним тоже. Так что мы с Райбером недолго оставались одни.

— Зато в самые сложные дни.

— Ничего. Райбер мне подсказывал, какие травы нужны, чтобы останавливать кровь, и какие заговоры, и как зашить рану…

— Райбер?!

— Конан, он не совсем Райбер. То есть не только. То есть в нем как бы два человека. И тот, второй, знает очень, очень много. Но он не всегда появляется… и просил не рассказывать о нем никому, кроме тебя. Он сказал, ты о нем и сам давно догадался.

— Это точно, — вздохнул киммериец, — догадался… Джахель? Я тоже должен кое за что извиниться. Если говорить о том, кто о ком судил неверно…

— Я знаю, — смущенно засмеялась она. — Ты думал, я на тебя вешаюсь, правда? Но я ведь именно и старалась заставить тебя так подумать.

— О, женщины, — покачал головой варвар, — только боги и судьба могут вас рассудить!..

Эпилог

— О что же ты натворил, Ролло? — в отчаянии шептала женщина, стоя на высокой скале и глядя в сторону

пылающего Тиара, своей единственной родины, где остался тот, кого она любила всем сердцем. Увы, живописец не мог ее слышать: он погиб вместе с остальными своими соотечественниками, и Онора слишком ясно понимала это.

Сама она всего несколько дней назад покинула Тиар, бежала, не в силах более выносить зрелище все усиливающегося безумия своего возлюбленного и присутствия в доме его ужасных тавол с изображением чудовищ, которые шевелились и свивались в отвратительные клубки, точно живые.

— Ролло, — позвала она, — Ролло, как я смогу жить без тебя?! Лучше бы я осталась, чтобы мы погибли вместе…

Женщина посмотрела вниз, на яростно бьющиеся о подножие скалы пенистые волны, словно призывающие ее сделать всего один шаг, и…

— Нет, — решительно сказала Онора, прижав руку к еще не заметной постороннему глазу округлости живота, где спал под сердцем ее ребенок, дитя Ролло. — Я стану жить ради него, и род тиарийских магов не прервется… клянусь… когда-нибудь…

Порыв ветра заглушил ее последние слова. Онора повернулась и пошла прочь от края, незримой чертой разделяющего жизнь и смерть.