— Ага, — произнес Ингун, из чего сложно было заключить, понимает ли он в точности, о чем речь. — Я, вообще-то, могу поговорить с князем о твоем предложении, об этой… как там… диа…

— Диатрете, — повторил Конан.

О кубке, врученной ему Ирьолой. Конан никогда не думал о нем как о предмете продажи. Это, вместе с изумрудами, было наследством Райбера. Но сейчас…

— Ну да. Диатрете. А сколько ты рассчитываешь получить за него?

Конан назвал сумму. В глазах Ингуна вспыхнули алчные огоньки.

— Половина — моя, — быстро произнес он. — И я на таких условиях свожу тебя с князем. Или катись на все четыре стороны и ищи другого покупателя.

— Услуги посредника таких денег не стоят, — возмутился Конан. — Половина! Ничего себе!

— Гаал живет как затворник и никого к себе не подпускает, — пояснил Ингун. — Он очень мнительный осторожный и подозрительный человек. Но мне доверяет во всем. Без моей помощи ты к нему и близко не подойдешь. А кроме князя, в Нумалии немного найдется ценителей древностей, готовых выложить такие деньги за кусок старого стекла.

— Треть суммы, — решительно заявил варвар. — Или катись ты сам в преисподнюю.

— Ладно, — повздыхав, согласился Ингун, — идет. Приходи сегодня вечером в замок вместе с… диатретой, — было заметно, что это слово для него новое, Ингун явно спотыкался всякий раз, когда требовалось его произнести. — Хотя еще не точно, нужен ли он князю! Гаал куда больше интересуется таволами.

Это Конану уже было известно, однако он не сомневался в том, что его предложение заинтересует князя, и он получит возможность проникнуть в замок. Расставшись с Ингуном, киммериец поспешно вернулся туда, где оставил Райбера и Джахель.

Он развязал видавший виды походный мешок и осторожно извлек кубок. С тех пор, как покойная Ирьола вручила ему эту бесценную вещь, Конан к нему не прикасался. Сейчас же, взяв диатрету в руки, он ощутил благоговейный восторг… и тревогу. Луч света, падая на кубок, преломлялся в нем, сверкая дюжиной оттенков янтаря. Возможно, именно такой цвет имеет пламя преисподней, подумал Конан. А когда он слегка повернул диатрету, кубок изменил цвет, став темно-красным. Как кровь. Две фигурки бегущих людей, мужчины и женщины, вырезанные на поверхности кубка, были выполнены настолько искусно, что казались живыми существами, навсегда застывшими в прозрачной толще стекла.

— Боги, какая красота, — тихо ахнула Джахель, не сводя глаз с чудесной диатреты.

— Ничего, — подтвердил Конан. — Занятная штука, верно? Надеюсь, она мне поможет отыскать твоего отца.

При этих словах лицо Джахель сделалось настороженным.

— Каким образом?

— Ну, уж это моя забота, — сказал варвар.

— А кубок, между прочим, мой, — вмешался Райбер. — Я знаю, мама дала его тебе… но на самом деле…

— Верно, приятель. Хотя, если быть точным, она дала его мне в качестве платы за то, чтобы я о тебе позаботился. Но я не собираюсь лишать тебя вещи, которая принадлежит тебе по праву, и непременно верну ее. Однако сейчас она должна нам помочь, и я даже не собираюсь спрашивать твоего согласия.

— Не разбей только, — проворчал Райбер.

— Конан, — произнесла Джахель, — а что будет, когда ты встретишься с моим отцом?

— В каком смысле? — удивился киммериец, не понимая, к чему она клонит.

— Ну… ты ведь не сделаешь ему ничего плохого? — поспешно проговорила девочка. — Я знаю, что тебе нравится моя мать, но я ничем не хуже ее, только моложе. Однако это не так уж плохо, верно? Или… нет? Не всегда?

— При чем здесь твоя мать? — спросил Конан. Хоть убей, он был не в состоянии уловить общего смысла того, что пыталась сказать ему Джахель! — Да, ты очень на нее похожа. Ты прекрасна, невероятно юна и обладаешь множеством иных достоинств…

— И готова быть с тобой. Принадлежать тебе, — добавила Джахель. — Разве этого мало?

— Мы поговорим об этом позже, обещаю, — заверил ее киммериец. — Понимаешь, невозможно думать сразу о нескольких важных вещах, Джахель! Помни о том, О чем я тебя просил, и… извини, но мне пора идти.

Стоило ему переступить порог, как на лице Джахель отразилось отчаяние.

— Что же мне делать, — воскликнула она, — убить его, что ли?!

— Кого? — испуганно спросил Райбер, дернув ее за руку. — Кого ты хочешь убить? И зачем?

— Ты не поймешь, — отмахнулась Джахель. Глубокое, недетское горе заставило ее плечи поникнуть и затушило свет в глазах.

— А ты попробуй мне объяснить.

Она вздрогнула. Голос принадлежал не Райберу. Но ведь здесь никого, кроме них двоих, не было? Девочка хотела повернуть голову, но тот же голос велел:

— Не оборачивайся, дитя.

— Кто ты? — спросила Джахель.

— Важно лишь то, могу я или нет помочь тебе.

Несмотря на пугающую неизвестность, Джахель отчего-то не испытывала вполне естественного в подобной ситуации страха. В голосе была сила, но не угроза. И судя по всему, он принадлежал очень немолодому человеку.

— Никто мне не поможет, — ожесточенно проговорила она и вдруг коротко всхлипнула. — Если Конан доберется до моего отца, все будет кончено! Я же знаю, как ему нравится моя мать, а такой человек ни перед чем не остановится, лишь бы получить то, чего желает. Даже перед убийством! Что ему стоит пролить чужую кровь, если он всю жизнь только этим и занимался? Он жестокий и очень смелый, и привык брать, не спрашивая позволения. Я хотела, чтобы он обратил внимание на меня и оставил в покое мою семью. Я бы на все согласилась ради этого! И даже со временем, наверное, привыкла бы к нему и смогла его немного полюбить. Только бы он не причинил зла отцу и матери. Они этого не заслуживают! Если бы я была чуть-чуть постарше…

— Джахель, — в голосе прозвучало удивление, — так ты решила сознательно пожертвовать собой, чтобы спасти отца от возможной смерти и мать — от бесчестья?

— Никакая это не жертва, — возразила она. — И Конана я тоже понимаю. Он очень одинок. Мне… мне жаль его.

— Очень часто жертва становится началом настоящей любви, дитя, — проговорил голос. — У тебя есть своя правда и своя сила, маленькая Джахель.

— Но недостаточная, чтобы развеять беду! Я видела, как мать целовала его в саду перед тем, как ему уехать. А до этого оставалась с ним наедине. Наверное, это нехорошо, но я следила за ними.

— И ты уверена, что все поняла правильно?

— А что было понимать? Когда мужчина и женщина так сильно желают друг друга, ошибиться трудно.

— Но кроме желания есть еще долг, честь и воля, — произнес голос. — Не кажется ли тебе, что ты думаешь о других людях хуже, чем они того заслуживают?

— Да? — спросила Джахель, смахивая слезы с ресниц. — А ты откуда знаешь?

— Я слишком долго живу на свете, чтобы мог удивляться чему-то, — отозвался он. — Мне тоже приходилось любить и терять любимых. Не говоря уж о том, за какое чудовище считали меня люди, а кое-кто считает и до сих пор. Однажды я увидел девушку, которую пожелал сильнее всего на свете, но она любила другого и бежала с ним от меня. Увы, ее избранник вскоре погиб. Я же сделал так, что его дух явился ей оттуда, откуда не возвращаются, и она родила от него сына. Тем не менее, до конца дней своих она проклинала меня, считая виновником своих несчастий, и умерла с ожесточенным сердцем.

— Как жаль, — прошептала Джахель, — а что же ее сын?

— Он пришел ко мне… Видишь ли, для того, чтобы на короткое время возвратить на землю умершего юношу и позволить свершиться невозможному чуду, я дал клятву богам, что умру, когда лицом к лицу встречусь с его ребенком Так и произошло, обет был исполнен. Мое сердце остановилось в тот же миг, когда дитя предстало передо мной, но мой отлетевший дух соединился с ним, слившись воедино. Я — это он и наоборот. Так я всегда могу быть с ним, защищая и направляя это юное существо, и это все, что я мог сделать ради его матери, которую когда-то любил.

— И которая не простила тебя за то, в чем ты вовсе не был виноват! — воскликнула Джахель, от волнения нарушив запрет и обернувшись.