— …Впервые она увидела полковника Ниловского в Мариинском, на «Маскараде». Заинтересовалась, спросила у сестры: «Кто это?» Та не ответила, но ее реакция — испуг, даже отвращение — запомнилась и заинтриговала. Бабушка призналась, что тогда, в Петербурге, просто выследила Ниловского, «вытоптала», как говорили. И пришла к нему домой на Литейный.

— Чем могу служить, барышня?

Она стояла перед ним, прямая и трепещущая, как свечка, как туго натянутая струна. Все в ней было: неповторимая прелесть юности, и азарт, и страсть, и, как ни странно, холодноватый взрослый цинизм. Она окатила его черным огнем (Так ей представлялось, на самом деле он взирал на нее вежливо и чуть насмешливо… За кого он меня принимает, черт возьми?! Известно за кого: за девушку, которая под вечер заявилась в гости к одинокому мужчине), набрала в грудь побольше воздуха и шагнула через порог, как в пропасть.

Он посторонился, пропуская ее в прихожую и разглядывая: черные глаза… Нет, не черные, а темно-фиолетовые, с фиалковыми вкраплениями в радужной оболочке. Волосы блестящие, прямой пробор, крошечные бирюзовые сережки в ушах, очень белая кожа… Слишком смела для пациентки (табличка на дверях, в целях конспирации: «Д-р А. Верден. Прием больных, физические процедуры, консультации»). Нет, не пациентка.

— Так чем могу служить?

— Меня зовут Любовь Павловна Немчинова. Я сестра Софьи.

Он улыбнулся:

— Я думаю, вам дали неверный адрес…

— Я знаю, что вы знакомы с Софьей, — решительно перебила его Любушка. — И еще мне известно, что вы не доктор.

— А кто же я? Прибывший инкогнито миллионер из Америки? Или знаменитый грабитель банков?

— Вы офицер полиции, — сказала она. — Возглавляете политический сыск, в просторечии — охранку.

Возможно, он и был удивлен, но стойку выдержал, не моргнув.

— Кто прислал вас ко мне?

— Никто. Я пришла сама.

— Зачем?

— Я хочу работать на Департамент. Конкретно — на вас.

— Вот как? — ему стало забавно. — В качестве кого же? Секретарши? Письмоводителя?

— В качестве секретного агента.

Юрий Дмитриевич не выдержал и рассмеялся, неосознанно проведя ладонью по карману брюк, где лежал заряженный браунинг. Странная девушка. И нет никакой уверенности, что ее не подослала чья-нибудь «боевка» (эсеры или эсдеки) — войти, огорошить неожиданным заявлением, каким-нибудь абсурдом, пустить оппоненту пулю в лоб посреди безобидной фразы…

— Позвольте спросить, что вы умеете делать?

— Ничего, — нисколько не смутившись, ответила она. — Но я быстро учусь.

— Она и вправду быстро училась, моя бабушка, — сказала Вера Алексеевна с гордостью. — Она любила рассказывать о своем первом серьезном задании: ее вместе с неким молодым человеком (он потом погиб — попал под поезд) отправили в один горный отель в Финляндии. В этом отеле помещался штаб Боевой организации эсеров. Они вошли к ним в доверие — эти люди оказались доверчивы до омерзения: пара французских песенок, пара душещипательных русских романсов — и все они, представляешь, Майечка, ВСЕ — растаяли как воск… Знаешь, это было почти оскорбительно.

Старушка выдохлась — запал иссяк, она тяжело оперлась на палку и посмотрела куда-то в сторону, в зыбкую темноту, где притаились призраки… Элеонора Войчек, старик Черниховский из «Народной воли», красивый юноша с густыми девичьими ресницами — ее напарник Андрэ… Целая галерея призраков. Майе даже почудилось, будто она слышит далекие осторожные звуки пианино на фоне тихих посвистов метели за чужими окнами и потрескивание свечей на малиновой бархатной скатерти…

— У нее в жизни было две страсти. Два предмета, которыми она хотела обладать. Первого звали Юрий Дмитриевич Ниловский, полковник, начальник охранки… Бабушка утверждала, что я его внучка. Хотя, возможно, это только семейная легенда.

— Она любила Ниловского? — поразилась Майя. — И решила заполучить его таким способом?

Старушка задумалась.

— Знаешь, по-моему, Ниловский тоже был для нее средством, а не целью. По-настоящему моя бабушка была влюблена только в Петербург. Со всем пылом, доступным лишь девочке из глухой провинции. Странный город, не правда ли? Будто роскошный дворец — и одновременно грязная панель, прекрасный сон и зловонье болот… Надо было слышать, как бабушка рассказывала о нем. Это было город ее мечты, она желала его, как желают любимого мужчину… Ради него она пошла на все, даже на убийство.

— Она убила собственную сестру? — потрясенно спросила Майя.

Вера Алексеевна пожала плечами:

— Прямо об этом не говорилось, но отдельные детали, оговорки… Я думаю, Софья Павловна догадалась, для кого служила прикрытием. Пришла в ужас от своей догадки, написала письмо Любушке с просьбой немедленно приехать и объясниться. Та села в поезд — в тот же день (в кассе не было билетов, но ее, секретного агента Департамента, это не касалось). Софья встречала на вокзале в Петербурге. Привезла к себе домой (муж отсутствовал, отмечал в ресторане удачную сделку). Между сестрами состоялся разговор, закончившийся ядом в бокале с вином.

— Ваша бабка была чудовищем, — искренне сказала Майя. — Правда, до вас ей далеко. Задушить невинного ребенка — как, интересно, вы спали по ночам после этого? Как вы вообще не наложили на себя руки?

Она не отреагировала — ни один мускул не дрогнул на лице, ни одна морщинка возле глаз не изменила конфигурацию. Лишь странноватая улыбка тронула губы.

— Бабушка… Она просто знала, чего хочет. И умела за это платить. Она и расплатилась в конце концов: после ликвидации отряда Карла Ниловский бросил ее. Кабы не случайный снаряд, она бы закончила дни в сумасшедшем доме в Творках. А так… Очнулась — кругом развалины, обезображенные трупы… Ее подобрали какие-то люди, где-то скрывали, потом революция семнадцатого года, эмиграция… Ума не приложу, как тот мужчина вышел на нее? Спустя двадцать лет? Непостижимо.

— Разве вы не узнали это из дневника?

— Дневник принадлежал Гольдбергу. Николай Клянц оставил там всего несколько записей. Последняя мне особенно запомнилась:

«Я нашел ее. Наконец-то я ее нашел — здесь, в этом Богом забытом месте. Она нисколько не изменилась, несмотря на годы и потрясения. Кажется, я все еще ее люблю. Или ненавижу? Говорят, будто эти два чувства очень похожи. Не знаю. Завтра все будет кончено.

Завтра я убью ее…»

Она провела сухими пальцами по лицу.

— И ведь он действительно чуть ее не убил. Обезьянка помешала…

Я закричу, и тогда он обернется и застрелит меня, подумала девочка. Я попаду на небо, зато бабушка останется жива. Сейчас я закричу.

Однако прошла целая секунда, а девочка так и не раскрыла рта. Что-то удерживало ее — наверное, то существо, которое вело ее по тропинке позади церкви. Незнакомец тем временем поднял пистолет на уровень глаз. Положил палец на спусковой крючок и чуть-чуть задержал дыхание. Совершенно бездумно, словно машина, девочка подняла с земли камешек и что есть силы запустила в обезьянку на плече шарманщика. Она даже не надеялась попасть, но попала. Обезьянка подскочила от неожиданности, свалилась со своего насеста и испуганно заверещала. Шарманщик завертел головой, но незнакомец исчез в мгновение ока, как давеча, у витрины с куклой, бросив напоследок: «Чертово отродье!»

— Ты что здесь делаешь? — недовольно спросил старичок. — Одна, без взрослых? Это ты напугала Франческу?

— Кого? — удивилась она.

— Франческу, мою обезьянку.

— Простите, мсье, я не хотела. — Девочка растерянно оглянулась и зачем-то добавила: — Вон идет моя бабушка, мсье, так что я не одна. До свидания.

— Он так и сказал: «Чертово отродье»? — нахмурившись, спросил брат. Они сидели за столиком в летнем кафе и пили апельсиновый сок из узких высоких стаканчиков. — Он тебя заметил?

— Он на меня даже не посмотрел. Наверное, он имел в виду обезьянку.

— Я же говорил тебе, что он бандит.

— Может, нам пойти в полицию?

Мальчик презрительно наморщил нос.