— Я попросил вас закатать рукав.
Она повиновалась — да так яростно и энергично, что пуговицы запрыгали по полу. Колчин внимательно осмотрел ее руки с внутренней стороны локтя и сказал без тени сожаления:
— Извините. Я должен был убедиться. Насчет Романа Ахтарова у меня не было сомнений, а вот насчет вас…
Он надел очки, подвинул к себе бумаги и пробежал их по диагонали сверху вниз.
— Это заключение лаборатории. Дело в том, что под дверью музея в тот вечер разбились два предмета: первый — ваши очки (осколки с диоптриями)…
— А второй? — не выдержала она.
— Эксперты утверждают, медицинский шприц. Совпадение: ваши очки упали на то же место, и осколки перемешались.
Несколько долгих секунд Майя пыталась переварить информацию. Потом неуверенно произнесла:
— Шприц ведь мог разбиться накануне…
— Мы опросили уборщицу, которая мыла пол в коридоре после уроков второй смены. Нет, Майя Аркадьевна, осколки появились незадолго перед пожаром — уже после того, как вы заперли в музее вашего друга, иначе вы бы их заметили. Потом, когда вы пытались выбить дверь, в состоянии аффекта вы не обратили на них внимания.
— И вы сложили два и два… — проговорила она ошарашенно.
Колчин примирительно развел руками:
— Что поделать. Я же мент, серый и недалекий (Геночка, подлец, донес, подумала Майя), привык мыслить шаблонами. Если на молодежном вечере обнаружен шприц…
— Наркотики? — непроизвольно вырвалось у Майи.
Он осуждающе покачал головой:
— Теперь уже вы рассуждаете шаблонно. Где вы видели наркомана со стеклянным шприцем?
— Вообще никогда ни одного не видела, Господь уберег. Но если там был не наркотик, то что? Не витамин же B6.
Следователь усмехнулся и постучал ногтем по циферблату наручных часов:
— А вы попробуйте угадать. Даю минуту на размышление.
Она послушно подперла ладонью подбородок и попыталась сосредоточиться. И перед внутренним взором тут же возникла подруга детства Ритка Бродникова — почему-то в роскошном шелковом пеньюаре (Севушкином подарке, еще одном предмете Майиной зависти) и перед старинным трельяжем, на котором вместе с косметикой были разложены некие медицинские принадлежности. Эти принадлежности вдруг вызвали у Майи озноб.
— Инсулин? — хрипло спросила она, тут же отбросив собственное нелепое предположение.
— Холодно, — успокоил ее следователь.
Она возмутилась:
— Так нечестно. У вас больше информации.
— У вас ее тоже достаточно. Вспомните-ка подробности пожара. Какое место выгорело сильнее всего?
— При чем тут… — Майя замерла на секунду, с трудом подавив желание хлопнуть себя по лбу. — Боже мой… Он впрыснул бензин через замочную скважину, да? А потом протолкнул туда спичку…
— «Он»? — Взгляд следователя стал холодным и цепким. — Почему «он», а не «она»?
«Действительно, почему? Двенадцать ударов «скорее-всего-палкой» — двенадцать беспорядочных, яростных, торопливых ударов, от которых Эдик не смог защититься…»
— Все-таки я у вас на подозрении, — вынесла Майя горький вердикт. — И Роман тоже… А может быть, мы оба? У него была трость — орудие преступления, у меня — возможность поджечь музей…
— Все возможно, — абсолютно серьезно сказал следователь. — Проблема в том, Майя Аркадьевна, что у меня до сих пор нет ни единого доказательства, ни одного факта, доказывающего, что во время убийства здесь находился кто-то еще, кроме вас, Романа и Эдуарда Безрукова.
— Но шприц…
— Тоже ни о чем не говорит. Даже то, что бензин впрыснули через замочную скважину, — лишь мое предположение. Фантазия, основанная на статистике пожаров, не более. Бесспорным пока является только одно: кто-то с помощью шприца доставил к двери музея некоторое количество специально приготовленной горючей жидкости. И все. Теоретически это могли сделать вы. Или Роман Ахтаров.
— А потом он заперся в комнате и поджег ее вместе с собой, — язвительно закончила Майя.
— Не обязательно. То, что он был заперт в музее, известно только с ваших слов. — Он тяжело вздохнул и потянулся за новой сигаретой. — Видите, как все обстоит. Никто ничего не может сказать наверняка — и это в то время, когда двумя этажами ниже отплясывал целый табор.
Майя вышла из здания прокуратуры, втиснулась в переполненный автобус и мгновенно была намертво придавлена к ледяному поручню монолитной людской массой. Очки, которые она с такой тщательностью выбирала в магазине, на поверку оказались велики и все время съезжали с носа. Майя приподняла руку, чтобы прижать их к переносице, но тем самым опрометчиво лишила защиты собственный бок, куда тут же вонзилось что-то твердое.
— Привет, Джейн.
Она вымученно улыбнулась:
— Здравствуй, Сева. Будь добр, вынь свой локоть из моей печени.
— Извини. — Бродников подвинулся, насколько это позволяло пространство. — Ты домой?
— Домой. А почему ты не на машине?
— «Поцеловался» с каким-то идиотом. Пришлось срочно отправляться в автосервис. Скажи, что за история с тобой приключилась? Нас вызывают к следователю… Точнее, не нас, а только Ритку с Келли. Что она натворила?
— Ничего. А у них самих ты узнать не можешь? Он покачал головой:
— Лика молчит, как Зоя Космодемьянская на допросе. У меня выборы на носу, Рита в истерике. Представь себе заголовок в газете: «Дочь кандидата в российский парламент подозревается…» В чем она, кстати, подозревается?
— Ни в чем, успокойся. Просто… Скажем, есть надежда, что она заметила того, кто поджег школьный музей.
— Ничего себе «надежда»! — фыркнул Сева.— А вдруг ее… Охранника-то ведь укокошили. — Он боязливо перекрестился.
— Найми телохранителя.
Какое-то время он, казалось, всерьез обдумывал данное предложение. Потом изрек:
— Ну, до этого, возможно, дело не дойдет… Но в каникулы она будет сидеть дома как привязанная. Как ты думаешь, не дать ли следователю на лапу, чтобы отстал?
— Я бы не советовала.
— Что, настолько крутой, честный и неподкупный?
— Крутые честными не бывают, — возразила Майя. Они выбрались из автобуса. Сева галантно взял ее под руку и даже попытался завести светскую беседу о погоде и видах на будущий урожай, однако Майя видела, что его мысли витали где-то далеко. И жгло огнем некое внутреннее беспокойство — он даже сдвинул шапку на затылок, вытирая вспотевший лоб.
— Мне кажется, что тебя больше волнуют выборы, чем Келли, — заметила Майя.
Он не обиделся.
— Одно вытекает из другого. Лика спит и видит себя на верховой прогулке в окрестностях Кейп-Генри. Мы были там в прошлом году. Отличное, скажу тебе, место: парковая зона с ухоженными лужайками и миленькие ресторанчики с рыбной кухней вдоль побережья… Правда, воспитанниц колледжа за территорию не пускают, но Келли об этом еще не известно.
Сева повернул голову и почти с ненавистью взглянул на афишную тумбу, полузанесенную снегом. Оттуда, с глянцевого плаката, смотрело его собственное изображение на фоне трехцветного стяга ядовитых колеров: рекламная улыбка, демонстрирующая удачно вставленные зубы, синие глаза и широкая грудь Добрыни Никитича (в жизни грудь была значительно уже, зато явственно намечался животик). Надпись на плакате гласила: «Интересы моих земляков — интересы России».
— Уж не Гоц ли, сволочь, меня подставляет? — сквозь зубы произнес кандидат.
— Гоц? — удивилась Майя. — Ты имеешь в виду школьного директора?
— Ну, — хмыкнул Бродников. — Метит на мое место и всячески гадит.
Это была новость. Фигура Василия Евгеньевича — Санта Клауса местного разлива — по определению отнюдь не зловещая, а скорее комичная, почти водевильная, обрастала мрачными деталями. Майя сделала попытку реабилитировать его:
— В таком случае убийство в школе для него гораздо опаснее, чем для тебя.
— Это смотря кто окажется крайним. — Он нерешительно помолчал. — Майечка, подумай сама: ситуация ведь достаточно ясная, к чему играть в Агату Кристи? Дискотека, пожар в никому не нужном музее…
