– Сама не знаю, Пол, – отвечала она.

Неужели он пребывает в наивном неведении о том, что собой представляет тот мир, в который он сам ее так настойчиво затаскивал? Билли Личфилд часто говорил, что все эти приемы предназначены для женщин, чтобы они могли показать наряды и драгоценности. Наверное, Пол как мужчина просто этого не понимал. Все светское всегда его злило, он был не в состоянии разглядывать людей, вести светские беседы. В непонятной для него ситуации он напрягался и мрачнел, старался помалкивать, как будто боялся ляпнуть лишнее. В тот вечер, заметив его плохое настроение, Аннализа предприняла попытку объяснить ему правила, действующие в данном кругу.

– Это похоже на день рождения, Пол. На дне рождения тоже фотографируются, чтобы запечатлеть памятный момент.

– Не нравится мне все это, – буркнул Пол. – Не желаю, чтобы по Интернету порхали мои фотографии. Не хочу, чтобы люди знали, как я выгляжу, где нахожусь.

Аннализа засмеялась:

– Это уже паранойя, Пол. Все позволяют себя снимать. Например, фотографии Сэнди можно увидеть где угодно.

– Я не Сэнди.

– Тогда тебе лучше сидеть дома.

– Как и тебе.

Это его замечание вывело ее из себя.

– Тогда нам лучше вернуться в Вашингтон! – повысила она голос.

– Ты это о чем?

Она удрученно покачала головой. Спорить с ним было бесполезно, она уяснила это еще в самом начале их супружеской жизни. Когда их мнения расходились, Пол выхватывал из контекста отдельные слова и отвлекал внимание от обсуждаемой темы, поэтому достигнуть компромисса было заведомо невозможно. Пол не сдавался из принципа.

– Ни о чем! – отрезала она.

Три вечера подряд она провела дома, Пол же никак не менял свое расписание, поэтому она сидела в огромной квартире одна, слонялась из комнаты в комнату, дожидаясь, пока Пол не возвратится в десять вечера. Он съедал бутерброд с арахисовым маслом, приготовленный их домработницей Марией, и отправлялся наверх, работать дальше. Билли Личфилд все еще находился у матери, и Аннализа чувствовала опустошение, полное одиночество в большом городе, где у всех, кроме нее, были важные и неотложные дела. На четвертый вечер она не выдержала и отправилась с Конни на прием, где ее снова фотографировали. Она убрала новые фотографии в ящик и ничего не сказала Полу.

Одна из женщин, проявлявших крайнее любопытство к истории из журнала, спросила Аннализу как ни в чем не бывало:

– Как вы попали в этот список? Всего-то после шести месяцев в Нью-Йорке!

– Сама не знаю, – честно призналась Аннализа.

– Она непременно будет следующей миссис Хотон, – гордо заявила Конни. – Так говорит Билли Личфилд. Из Аннализы получится такая миссис Хотон, какой я в подметки не гожусь.

– Ничего подобного! – возразила Аннализа.

– Вас готовит к этому Билли? – уточнила одна из дам.

– Билли – очаровашка, но иногда он проявляет бесцеремонность, – высказалась другая.

– Не понимаю, почему эта тема вызывает такой интерес, – проговорила Аннализа, наклеивая очередную марку на очередной конверт. – Миссис Хотон умерла. Пусть себе покоится с миром.

Дамы дружно защебетали, потрясенные такой неслыханной репликой.

– Вы побеждаете потому, что вам этого не хочется, – заявила одна. – Все всегда достается тем, кому все равно.

– Совершенно верно, – согласилась Конни. – Когда я познакомилась с Сэнди, то даже смотреть на него отказывалась, но в конце концов мы поженились.

– Мария, – обратилась Аннализа к домработнице, заглянув в кухню. – Будьте добры, подайте уолдорфский салат с курицей и сырное печенье.

Вернувшись за стол, она опять взялась за конверты.

– Ты уже добилась парковочного места? – задала вопрос Конни.

– Еще нет.

– Надо быть потверже с людьми из домового комитета, – посоветовала одна из дам. – Не позволяйте им вас игнорировать. Вы дали им понять, что готовы заплатить сверху?

– У этого дома есть свои особенности. – У Аннализы уже началась головная боль.

С парковочным местом, как и с кондиционерами, все было очень запутанно. Пол обратился к жильцу, выигравшему парковочное место, тихому кардиологу из «Коламбии», с предложением перекупить у него место. Врач пожаловался Минди, и та послала Полу записку с требованием не подкупать жильцов дома. Увидев эту записку, Пол побелел.

– Откуда у нее это? – Он указывал не на текст, а на бумагу – листок из блокнота бангкокского отеля «Времена года». – Она была у нас в квартире! Вот откуда у нее это – с моего стола!

– Не сходи с ума, Пол.

– Если не с моего стола, то откуда?

– Понятия не имею.

Сказав это, Аннализа тут же вспомнила, как доверила Сэму на Рождество ключи от квартиры. Сэм, разумеется, уже вернул ей ключи, но в их отсутствие он, значит, отдавал их своей мамочке. Признаться Полу она не могла, поэтому ей оставалось только настаивать на том, что это совпадение. Снова она не могла открыть Полу правду и от необходимости лгать испытывала невыносимое чувство вины, словно у нее на совести было тяжкое преступление. Пол сменил замки, а Минди Гуч возненавидел еще сильнее. Он даже поклялся, что найдет способ изгнать «эту женщину» из дома.

Мария принесла ленч и сервировала стол серебряными приборами Asprey и фарфором от Tiffany – тому и другому, как утверждал Билли, по-прежнему не было соперников.

– Сырное печенье! – воскликнула одна из дам, опасливо поглядывая на горку золотистых кусочков на хрустальном подносе. – Напрасно вы так нас балуете, Аннализа. Клянусь, ваша цель – раскормить нас, как гусынь!

Время перед выходом книги и без того выдалось нервным, но, казалось, этого Джеймсу было мало. Он ненавидел себя за нервозность, ведь он всегда презирал писателей, которые каждые полчаса проверяли свой рейтинг на сайтах Amazon и Barnes & Noble, шарили в Интернете в поиске рецензий и просто упоминаний. Это было мучительное состояние, он уже походил на безумца, которого преследуют выдуманные призраки. А тут еще Лола! В моменты просветления Джеймс приходил к трезвому умозаключению, что она – воплощение соблазна, прекрасная роза, утыканная опасными шипами. С виду их отношения оставались совершенно невинными: ничего ведь не происходило, кроме обмена текстовыми сообщениями и несколькими ее неожиданными визитами в его квартиру. Раза два в неделю она внезапно появлялась и нежилась в кресле у него в кабинете, как довольная пантера. Она запросто поймала бы его при любых обстоятельствах, но ловушку делало вдвойне надежной то, что она без промедления прочла его книгу и теперь желала ее обсудить, а заодно просила совета, как ей быть с Филиппом.

Выходить ли ей за него замуж? Конечно, она его любит, но не хочет вступать в брак, когда он считает, что обязан на ней жениться. Тут Джеймс разрывался, как царь Соломон. Он хотел, чтобы Лола принадлежала ему, но еще больше ему хотелось, чтобы она при любых обстоятельствах осталась в доме. Выгнать жену и поселить Лолу у себя он не мог, поэтому считал, что ее проживание наверху – это лучше, чем ничего. Поэтому он врал, неожиданно принужденный давать советы о личных отношениях двадцатидвухлетней особе.

– По-моему, принято считать, что в таких вещах надо действовать методом проб и ошибок, – говорил Джеймс, извиваясь как червяк. – Вы всегда сможете развестись.

– Нет, ни за что. Религия не позволит.

«Какая еще религия?» – раздраженно думал Джеймс.

– Раз вы говорите, что любите Филиппа...

– Я говорю, что думаю, что люблю, – поправила она его. – Но мне только двадцать два года. Откуда мне знать? Откуда взять уверенность?

– Уверенность взять неоткуда, – соглашался Джеймс, вспоминая о Минди. – Брак – это такая штука, которая длится и длится, пока кто-то один не положит этому конец.

– Вам повезло! – сказала Лола со вздохом. – Вы приняли решение. И потом, вы гений. Когда выйдет ваша книга, вы заработаете миллионы.

Эти тайные визиты продолжались несколько недель, а потом наступила заветная среда – день, когда издатель Джеймса должен был получить предварительный отзыв от The New York Times Book Review. В этот день Лола пришла к нему с подарком – плюшевым мишкой («На счастье», сказала она), но Джеймс слишком волновался, чтобы оценить подарок, и рассеянно засунул его в гардероб.