– И это все, что тебе нужно? Серая мышка, которая будет прыгать перед тобой на задних лапках?

– Ты не знаешь Сьюзен. Она очень независимая.

– Она несамостоятельная, поэтому тебе и хочется на ней жениться. Имей мужество это признать.

– Свадьба двадцать шестого сентября.

– Где?

– Не скажу. Очень нужно, чтобы ты заявилась на церемонию.

– Почему ты так испугался? Я не собираюсь портить тебе праздник. Готова поспорить, венчание состоится во дворе дома твоих родителей.

– Возле их загородного дома в Ист-Хэмптоне, если быть точным.

Шиффер, естественно, приехала и видела венчание от начала до конца. Билли Личфилд помог ей спрятаться в живой изгороди, окружавшей владение, и она видела и слышала, как Филипп, одетый в белый льняной костюм, сказал «да» другой женщине. Несколько месяцев Шиффер оправдывала свою эскападу, называя свадьбу Филиппа чем-то вроде похорон: ей требовалось лично увидеть труп, чтобы поверить в смерть человека.

Через год с небольшим от своего агента она узнала, что Филипп разводится: его брак просуществовал четырнадцать месяцев. Но было уже поздно – Шиффер обручилась с английским маркизом, стареющим мажором, при ближайшем рассмотрении оказавшимся еще и наркоманом. Когда он погиб при крушении моторного катера в Сен-Тропезе, она вернулась в Лос-Анджелес заново начинать актерскую карьеру.

Агент твердил, что для нее работы нет – слишком долго она была не у дел и ей уже не тридцать пять. Он уговаривал Шиффер последовать примеру других актрис и начать рожать детей. Одиночество в Лос-Анджелесе, отсутствие работы, которая могла бы отвлечь от мыслей о смерти мужа, ввергли Шиффер в глубокую депрессию, и однажды она перестала подниматься с постели, валяясь в кровати неделями.

Филипп приезжал в Лос-Анджелес, но она нашла предлог, чтобы с ним не встречаться. Она никого не могла видеть. Она почти не выходила из дома в Лос-Фелисе. Поездка до ближайшего магазина вызывала у нее упадок сил. Несколько часов уходило на то, чтобы собраться, сесть в машину и выехать из гаража. Проезжая по серпантину, Шиффер присматривала место, где можно было бы сорваться с шоссе и полететь в пропасть, однако она опасалась, что после аварии не погибнет, а останется инвалидом.

Однажды агент вытащил Шиффер на ленч в клуб «Поло». Она почти ничего не говорила, нехотя ковыряя еду.

– Что с тобой? – допытывался агент.

– Не знаю, – качала головой она.

– Я не могу посылать тебя на пробы в таком состоянии. Голливуд – жестокий город. Там скажут, что ты отработанный материал. Может, уже говорят. Почему бы тебе не съездить куда-нибудь отдохнуть – в Мексику, да хоть в Малибу, Господи Иисусе?! Возьми недельку или месяц. Когда вернешься, я попробую добыть тебе роль чьей-нибудь мамаши.

Когда невыносимый ленч закончился и Шиффер ехала домой по бульвару Сансет, с ней случилась истерика: она разрыдалась и не могла успокоиться несколько часов. Ее охватило жуткое отчаяние и чудовищный стыд. Люди ее склада обычно не подвержены депрессии, но она была морально сломлена и не представляла, как заставить себя собраться. Из жалости агент прислал ей сценарий телесериала. Шиффер отказалась встречаться со сценаристом в ресторане, но разрешила ему прийти к ней домой. Автора идеи звали Том. Это был совсем молодой человек, увлеченный, энергичный, но деликатный. Его не оттолкнула ее слабость. Том сказал, что хочет помочь, и Шиффер позволила ему это сделать. Вскоре они стали любовниками, и Том переехал в Лос-Фелис. За ту роль Шиффер не взялась, но сериал получился удачным и принес сценаристу много денег. Том остался с Шиффер, они поженились. Она снова начала работать и снялась в трех полнометражных картинах, одну даже номинировали на «Оскар», – словом, актриса напомнила о себе. У Тома дела тоже шли хорошо – его новый сериал вновь стал хитом, но ему приходилось очень много работать, и вскоре они с Шиффер начали раздражать друг друга. Она хваталась за любую роль, которую ей предлагали, лишь бы не видеть Тома и не вспоминать о своем браке. Так продолжалось три года, а потом выяснилось, что у Тома роман, и дальше все было просто. Они прожили вместе шесть лет, на протяжении которых Шиффер сотни раз пыталась не вспоминать о Филиппе и не думать, как повернулась бы жизнь, если бы они с ним были вместе.

В последнее время Минди часто думала о сексе. Они с Джеймсом слишком редко занимались любовью, вернее, вообще не спали друг с другом. По самым оптимистическим подсчетам, они делали это раз или два в год. Это было чудовищно, неправильно и заставляло Минди чувствовать себя плохой женой, не выполняющей своих обязанностей, но в то же время приносило огромное облегчение – как гора с плеч.

Дело в том, что с возрастом во время секса Минди начала ощущать сильную боль. Она слышала, что подобная проблема возникает иногда у зрелых женщин, но думала – чаще это бывает после климакса. Вначале, когда они с Джеймсом только начали встречаться, и даже на четвертый-пятый год брака, Минди откровенно гордилась своей сексуальностью и навыками в постели. Несколько лет после рождения Сэма они с Джеймсом занимались сексом раз в неделю, устраивая настоящую ночь любви и давая волю своим желаниям и фантазиям. Минди любила лежать связанной, а иногда связывала мужа (у них для этого были специальные путы – старые галстуки от Brooks Brothers, которые Джеймс носил в колледже). Привязав супруга к кровати, она прыгала наездницей на его пенисе, как неистовая баньши. Спустя какое-то время сексуальная жизнь начала затихать, что нормально для давно женатых пар, но они все еще спали друг с другом раз или два в месяц. А два года назад начались боли. Минди пошла к гинекологу, но та не обнаружила ничего тревожного, заверила, что это не начало климакса, и выписала крем. В кремах и смазках Минди разбиралась не хуже врача, но они ей не помогали. Тогда она купила вибратор. Никаких излишеств, простая тонкая трубка из бледно-голубой пластмассы (Минди не могла бы вразумительно объяснить, почему выбрала именно этот цвет, – просто он показался ей пристойнее розовых и красных). Как-то раз в воскресенье, когда Джеймс ушел гулять с Сэмом, она попыталась ввести себе вибратор, однако продвинулась не больше чем на дюйм и ей сразу стало очень больно. С тех пор Минди вообще избегала секса. Джеймс никогда не заговаривал об этом, но отсутствие интимной жизни еще больше отдалило супругов друг от друга. Минди сгорала от стыда и ощущала свою вину, хотя и уговаривала себя, что раздувает проблему из ничего.

Теперь, когда все шло к тому, что Джеймс вновь станет известным и состоятельным, проблема секса вновь выдвинулась на первый план. Минди не была дурой и знала: вокруг успешных мужчин всегда вьется рой поклонниц; в отсутствие секса с женой Джеймс сможет легко найти его на стороне. Вернувшись домой во вторник, Минди была твердо настроена заняться с мужем любовью. Любой ценой. Однако жизнь, как известно, вносит в планы свои коррективы.

– Вы пойдете на церемонию? – спросил Роберто, едва Минди вошла в холл внизу.

– На какую церемонию? – спросила она, занятая своими мыслями.

– Служба по миссис Хотон. Завтра в церкви Святого Амброзия, – засмеялся вечно улыбавшийся Роберто. – Говорят, церемония будет закрытой.

– Поминальные службы не бывают закрытыми, это не судебные слушания.

– Точно вам говорю, пускать будут только по приглашениям.

– Где вы это слышали? – нахмурилась Минди.

– Не помню, говорил кто-то, – рассмеялся Роберто.

Минди затрясло. Не заходя к себе, она поднялась к Инид Мерль.

– Что там с похоронами миссис Хотон? – спросила она.

– С поминальной службой, милая. Миссис Хотон уже упокоилась с миром.

– Вы пойдете?

– Конечно.

– Почему меня не пригласили? Я же глава домового комитета!

– О, у Луизы было столько знакомых... Это же Нью-Йорк, нельзя пригласить всех.

– Можете достать мне приглашение? – попросила Минди.

– Не понимаю, с какой стати вам туда рваться, – отрезала Инид и закрыла дверь. Ей совершенно не хотелось общаться с Минди, не поддержавшей ее план продать триплекс поэтажно.