Развивая эту тему, мы, с одной стороны, постараемся ниже показать, что до 1903 года (и еще несколькими годами позднее) самому Адольфу Гитлеру даже и в голову не приходило намерение стать профессиональным художником. С другой стороны, мы уже достаточно показали, что Алоиз Шикльгрубер-Гитлер никак не мог быть стандартным образцовым чиновником — и едва ли мог внушать любимому сыну столь жалкую идею сделаться таковым.
Ярчайшие факты, относящиеся к изменениям в поведении Гитлера в 1900–1901 годах, хорошо известны и засвидетельствованы им самим: «Упорное стремление Алоиза Гитлера сделать из своего сына удачливого государственного служащего, каким был и он сам, уже в одиннадцатилетнем возрасте загнало Адольфа, по его собственному признанию, «в оппозицию», сделало его упрямым и дерзким. Как бы ни изображал Гитлер эту ситуацию, но все детали и взаимосвязи однозначно свидетельствуют, что уже в молодом возрасте Гитлер воспринимал систематическую работу как каторгу»[428] — но не это ли было в глубине души отношением к систематической работе и у Алоиза-старшего, хотя бы ближе к концу его службы?
Вот известнейший воспитательный эпизод, изложенный Адольфом Гитлером и довольно-таки скептически, что вполне оправданно, пересказанный Фестом: «описание этого якобы продолжительного противоборства, которое Гитлер представит потом как ожесточенную борьбу двух мужчин с несгибаемой волей, является, как это выяснено, во многом его чистой воды выдумкой. А с какой наглядностью он много лет спустя описывал сцену в Главном таможенном управлении Линца, когда отец пытался уговорить его избрать ту же профессию, в то время как сын, «преисполненный отвращения и ненависти», видел тут одну только «государственную клетку», в которой «старые господа сидели друг на друге так плотно, как обезьяны».»[429]
Все это действительно очень красочно описано, но как обстоит дело с трактовкой данного знаменитого эпизода?
Ведь разве сам Алоиз-старший не бежал — и довольно-таки недавно! — из этого же обезьянника при первой возможности?
В свое время, в 1855 году, брошенный на произвол судьбы Алоиз имел единственную альтернативу: остаться сапожником или на всю последующую жизнь утвердиться в таком обезьяннике (хотя ему, наверняка, многократно выпадали и эпизоды гораздо более живой деятельности: таможня — место не для просиживанья стульев!) — и выбора по существу не оказалось. Теперь в его силах было уберечь от такого же и собственных сыновей, хотя он сумел обучить уму-разуму лишь одного из них.
Не эту ли очевидную цель преследовала данная наглядная агитация? Ведь для увлечения еще незрелого и заведомо падкого на романтику мальчишки опытнейший Алоиз вполне мог бы продемонстрировать куда более привлекательные для сына стороны деятельности таможенников — не самой скучной профессии на свете!
Рассмотрим и другие аспекты обозначенной коллизии.
Обратим внимание на то, на что почему-то не обращал внимания ни один из наших предшественников: даже если указанный Буллоком фрагмент текста «Майн Кампф» воспринимать точно и буквально (он и цитируется в таком виде практически во всех биографиях Гитлера), то отец Гитлера совершенно правильно оценивал возможности своего сына: из Адольфа Гитлера так ничего иного толкового и не получилось, и едва ли могло получиться, и в конце концов он и сделался не кем-нибудь, а государственным чиновником. Правда, при этом он занял самый высший чиновничий пост во всей Германии, о чем едва ли всерьез мог мечтать его давно умерший отец, хотя — кто знает?!
Кроме того, Адольф Гитлер сделался, конечно, далеко не стандартным и не образцовым чиновником, но не именно ли этому его старался обучить его отец?
Обратим внимание и на то, что Адольф Гитлер, выступая вплоть до 1923 года (включительно) мятежником и сокрушителем порядка, сидел в результате этого в тюрьме и описывал свой мнимый конфликт с отцом в «Майн Кампф», а значит — и заново переосмысливал истинную отцовскую позицию, совершенно не известную нам.
В итоге же Гитлер и провозгласил в качестве обязательной для себя догмы свой собственный приход к власти в Германии лишь строго легальным путем.
Далее он последовательно старался не слишком противоречить имеющимся государственным установлениям и четко стремился, как коротко было рассказано еще в нашем Введении к данной книге, к овладению государственным аппаратом для окончательного упрочнения захваченной власти. На разных этапах этой борьбы, твердо придерживаясь избранной линии, он неоднократно вызывал недоумение этим у своих более тупых и менее законопослушных соратников, по-прежнему стремившихся к путчам и революциям.
А ведь очень естественно трактовать такую эволюцию взглядов Гитлера после 1923 года, как полное признание прежней правоты его отца — и дальнейшее следование его заветам!
Ведь сам Алоиз-старший, как было рассказано, великолепно постарался использовать свое положение государственного служащего в его конфликте со шпитальскими мафиози, инициированном им самим с 1873 года!
Но действительно ли Алоиз Гитлер занимался долгосрочным планированием жизни и карьеры сына, а не просто высказывал какие-то непоследовательные мысли и соображения, может быть и в пьяном виде, которые сын трактовал позднее согласно собственным усмотрениям?
И чему же на самом деле должен был учить Алоиз Адольфа — помимо негативного отношения к Церкви, да и это-то зачем проделывалось?
Уже рассмотренные подробности рисуют Алоиза его пенсионных лет в качестве нелепого и непоследовательного монстра — чего-то еще хуже и глупее, чем упомянутый Билли Бонс. Бедный Мазер был даже принужден констатировать: «С того момента, как Адольф пошел в школу, характер у отца испортился» — эту нелепую фразу мы уже цитировали.
С одной стороны, теперь Алоиз терроризировал сына, пытаясь наставить его на карьеру добросовестнейшего и дисциплинированного государственного чиновника. С другой стороны, он почему-то разрушал самые основы добропорядочного поведения сына, внушая ему резко негативное отношение и к самой Церкви, и ко всем ее шаблонным догматам — личной порядочности, дисциплине и повиновению порядку, постоянно повторяемым в проповедях и заповедях.
Получается, что это поведение настолько распоясавшегося взрослого хулигана, нигилиста, смутьяна, грубияна и, очевидно, пьяницы, что вполне следует усомниться вообще в реальности такого субъекта в лице отставного таможенника и заслуженного пенсионера, пользующегося заметным уважением окружающих — активного участника общественных застолий, опытного и мудрого советчика в практических делах.
Чего стоит один только некролог о нем, напечатанный после его смерти в местной прессе: «Имея только начальное образование и будучи поначалу лишь учеником сапожника, он впоследствии самостоятельно подготовился к карьере служащего и добился на этой стезе заметных успехов. Кроме того, он проявил себя и в сфере экономики[430]… Алоиз Гитлер был исключительно прогрессивно настроенным человеком и поэтому искренне выступал за свободную школу. В общении с людьми он проявлял жизнерадостность и поистине юношеский задор. Даже если порой с его уст слетало крепкое словцо, все знали, что под грубой оболочкой таится доброе сердце. Со всей энергией он постоянно выступал за правое дело и справедливость. Будучи хорошо осведомленным буквально во всех делах, он всегда мог дать нужный совет… Не в последнюю очередь его отличали неприхотливость в жизни и хозяйственная жилка. Короче говоря, уход от нас Гитлера пробил большую брешь в наших рядах…»[431]
В некрологе, таким образом, признается нескрываемо негативное отношение Алоиза к церковной опеке образования; оно, следовательно, и публично им высказывалось — и встречало сочувствие определенной части слушателей. Все же остальное абсолютно несопоставимо с образом отца, который пытался всучить своим слушателям и читателям Адольф Гитлер — или одно, или другое: ни летающих слонов, ни стремительных сухопутных черепах в природе не бывает!
