Клара изначально появилась в доме Алоиза в качестве служанки — притом весьма юного возраста. Находясь как бы под шапкой-невидимкой, она имела возможность выстроить собственную жизненную концепцию — и реализовать ее в полной мере. Она не уступала мужу в конфликтах просто потому, что таких конфликтов практически и не было — но от кого это зависело? В итоге же получилась весьма слаженная и дружная пара — и кто может судить о том, кто в ней на самом деле верховодил?
Трагедией этой пары было то, что между ними отсутствовала полная откровенность, но, как говорилось, это было необходимым залогом сохранения между ними нормальных отношений — для практически профессиональных убийц большая близость была бы вовсе невозможной!
Клара, как нам кажется, была очень не слабой личностью — и не стала бы подчиняться воле собственного сына. Недаром он не мог настоять на прерывании учебы, а ему пришлось идти для этого на симуляцию болезни!
К тому же в том возрасте Адольф Гитлер еще заметно не дорос до уровня своих будущих возможностей: если позднее, в его зрелые годы, он мог подчинять себе большинство встречных, то при жизни матери ему приходилось специально отыскивать специфического слабака вроде Кубицека, который бы легко ему подчинялся.
Ну и к чему должна была вести новая конфронтация между Гитлером и его матерью?
Вполне вероятно, что состояние здоровья Клары оказалось под давлением нешуточных переживаний, понятных и оправданных при столь странном поведении сына. Именно в это время ее здоровье основательно пошатнулось.
«18 января 1907 г. она ложится в Больницу сестер милосердия в Линце, и хирург Карл Урбан в течение часа делает ей сложную операцию, после чего заносит в историю болезни диагноз: саркома малой грудной мышцы. Клара перенесла эту операцию, но прожила после этого всего лишь 11 месяцев».[729]
Автор этих строк обладает в целом обывательскими представлениями о медицине, слегка усилинными лишь огромным опытом личного общения с больными и с врачами, а также и привычкой по любому поводу заглядывать в специальную справочную литературу. Рассказанная медицинская история может иметь множество трактовок.
Во-первых, не ясно, можно ли было при установленном диагнозе саркомы все-таки прожить эти 11 месяцев в достаточно сносном физическом состоянии, но об этом лучше судить профессионалам.
Во-вторых, непонятно как при уровне медицинских представлений начала ХХ века можно было бы отличить саркому от, скажем, почти безобидной кисты; представляется, что никак.
В-третьих, описанная ситуация вполне напоминает многие другие, когда хирург, осуществив сложную операцию, просто не обнаруживает никаких объективных оснований для ее проведения, а затем выносит заумный и зловещий диагноз, дабы оправдать собственную то ли опрометчивость, то ли якобы опрометчивость: ведь проведенная операция должна была значительно пополнить его собственный кошелек!
Последняя ситуация чревата логическими следствиями, уже очевидными для наших терпеливых читателей: мать Гитлера была больна чем-то, но неизвестно чем именно; по общей симптоматике была предположена опухоль в груди, но диагноз, возможно, не подтвердился при операции. Тогда, естественно, всплывает предположение о многократно упоминавшейся грудной водянке, от которой умерла в 1847 году бабушка Гитлера Мария Анна!
Само поведение Гитлера, если к нему присмотреться, вызывает определенные подозрения.
Пока мать лежит в больнице и ей делают сложную операцию, он спокойно продолжает обучение музыке. Но когда выяснилось, что мать выжила и возвращается из больницы (сравните приведенные выше числа дней января 1907 года!), то он бросает никчемное обучение музыке и, вероятно именно теперь, принимает вполне конкретное решение о своем будущем: он собирается поступать в Академию изобразительных искусств.
Поскольку вступительные экзамены — осенью, то Гитлер оправдывает следующие полгода своего безделья в глазах окружающих и, главное, в глазах матери уже без таких ухищрений, как бренчание на фортепьяно!
Читателю, вполне понимающему, повторяем, к чему мы снова клоним, разъясним, что случай Клары представлял для отравителя Гитлера особые трудности: все прочие предполагаемые жертвы его искусства, погибшие в 1902–1906 годах, были престарелыми людьми, не блещущими здоровьем — включая его отца. Их смерти не вызвали ни недоумений, ни подозрений у окружающих. Иное дело мать, которой в 1905 году, когда впервые заметилось ее нездоровье, исполнилось лишь 45 лет — и она никогда раньше особенно не болела. Ее внезапная смерть никак не могла бы не обратить на себя серьезного внимания — и это грозило катастрофой для Гитлера.
Поэтому, если бы он решился на отравление матери, то существовал лишь один путь: отравление малыми дозами мышьяка, вызывающими тяжелую и длительную болезнь — как в свое время поступили и с его бабушкой Марией Анной.
Это было нелегким занятием: долгими месяцами отмеривать дозы и вносить в них коррективы согласно производимому эффекту. Занятие это требовало абсолютно убийственного хладнокровия!
Напоминаем, что речь тут не идет о каких-то особых зверских качествах Адольфа Гитлера: просто это было уже его привычным профессиональным занятием на протяжении последних пяти, а затем уже и шести лет — и эмоциям уже не оставалось места; все они должны были остаться в безвозвратном прошлом! Оставались лишь хладнокровие, привычка и профессионализм!
Мы сознаем, что можем вызвать ожесточенную критику со стороны строгих моралистов и особенно поклонников бесспорно гениального фюрера — но что поделаешь! Тут мы даже лишены возможности взывать к эксгумации тела Клары Гитлер — если мышьяк входил в состав лекарств, прописываемых врачами для лечения ее легочного заболевания; зато у нас, напоминаем, имеется твердая надежда на труп отца Гитлера, которого заведомо никто не лечил мышьяком!
Но попробуйте — опровергните наши доводы!
Эпопея со вступительными экзаменами Гитлера в 1907 году описана со всеми подробностями[730] — и мы не будем их воспроизводить. Обратим зато внимание на то, что происходило во время и после этих экзаменов в Линце.
«Чтобы не тревожить его [сына], она [мать] делает вид, что ей лучше, хотя знает, что жить ей осталось недолго. Адольф, похоже, неправильно оценивает ее состояние. Во всяком случае, он оставляет ее одну с сестрой[731] и уезжает в Вену. Когда Кубицек навестил ее в конце лета 1907 г., в то время как Адольф был в Вене, сдавая вступительные экзамены в Академию изобразительных искусств, он увидел перед собою старую [ей только что исполнилось 47 лет!] и больную женщину. «Она показалась мне, — писал он, — более озабоченной, чем прежде. Лицо было покрыто глубокими морщинами. Глаза были мутными, голос звучал тихо и отрешенно. У меня создалось впечатление, что сейчас, когда Адольфа не было рядом с ней, она сильно сдала и выглядела более больной и старой, чем обычно. Конечно же, она утаила от сына состояние своего здоровья, чтобы облегчить расставание… Теперь же, оставшись одна, она показалась мне старой больной женщиной».»[732]
Нам эта ситуация представляется более трагической: на прощание, похоже, Адольф повысил дозу «лекарства», приведя мать в критическое состояние, — и уехал в Вену. Предполагавшаяся удачной сдача вступительных экзаменов заставила бы его оставаться в Вене безвозвратно — вплоть до получения известия о смерти матери, на похороны которой он, конечно же, обязательно приехал бы. Это было бы идеальным алиби.
Но человек предполагает, а Бог располагает — не получилось ни того, ни другого: Адольф провалил вступительные экзамены, а Клара выдержала очередную атаку болезни.
