— Когда мы с вами распрощаемся, — начал молодой человек, — куда вы отправитесь?

— Куда отправлюсь? — неуверенно переспросила женщина.

— В смысле… — Парень содрогнулся от напряжения: слова застревали в горле. — В смысле… вам еще с кем-нибудь нужно повидаться? Еще кто-нибудь…

— А, понимаю. — Женщина закивала, переменила положение, чтобы совладать с собой, изучила сцепленные на коленях руки и в конце концов пожала плечами. — В общем, да, есть еще кое-кто. Мой сын… он спас зрение какому-то человеку из Орегона. Потом, еще в Тусоне живет некто…

— Можете не продолжать, — перебил парень. — Напрасно я спросил.

— Нет-нет. Все это так странно, нелепо. И непривычно. Каких-то несколько лет назад такой ситуации просто не могло быть. Теперь другое время. Не знаю, смеяться или плакать. Просыпаюсь в недоумении. Часто спрашиваю себя: а он тоже недоумевает? Но это уж совсем глупо. Его больше нет.

— Где-то же он есть, — сказал парень. — Например, здесь. И я живу лишь потому, что он сейчас здесь.

У женщины заблестели глаза, но слез не было.

— Да. Спасибо вам.

— Это его надо благодарить, и еще вас — за то, что позволили мне жить.

Вдруг женщина резко вскочила с места, словно ее подбросила неодолимая сила. Она стала озираться в поисках выхода — и не видела двери.

— Куда вы?

— Я… — выдавила она.

— Вы же только что пришли!

— И очень глупо сделала! — вскричала она. — Мне так неловко. Взвалила такой груз и на ваши плечи, и на свои. Нужно скорей уходить, пока я не свихнулась от этого абсурда…

— Не уходите, — сказал молодой человек.

Повинуясь его тону, она уже собиралась сесть.

— Вы еще кофе не допили.

Стоя у кресла, она трясущимися руками взяла со столика чашку с блюдцем. Тихое дребезжание фарфора было единственным звуком, под который она, охваченная какой-то неутолимой жаждой, залпом проглотила свой кофе. Вернув пустую чашку на стол, она выговорила:

— Мне и самом деле надо идти. Чувствую себя неважно, слабость. Чего доброго, упаду где-нибудь. Мне так неловко, что я сюда заявилась. Храни тебя Господь, мальчик мой, долгих тебе лет жизни.

Она направилась к выходу, но он преградил ей путь.

— Сделайте то, зачем пришли, — сказал он.

— Что-что?

— Вы сами знаете. Прекрасно знаете. Я не возражаю. Давайте.

— Мне…

— Давайте, — мягко повторил он и закрыл глаза, вытянув руки по швам.

Вглядевшись в чужое лицо, она перевела глаза туда, где под рубашкой угадывался нежнейший трепет.

— Ну, — негромко поторопил он.

Она почти сдвинулась с места.

— Ну же, — выговорил он в последний раз.

Она сделала шаг вперед. Повернула голову набок и стала медленно-медленно наклоняться, пока не коснулась правым ухом его груди.

Ей хотелось закричать, но она сдержалась. Хотелось сказать что-нибудь восторженное, но она сдержалась. С закрытыми глазами она просто слушала. У нее шевелились губы — видимо, с них раз за разом слетало какое-то слово, а может, имя, почти в такт биению, которое она слышала под рубашкой, в груди, под ребрами этого терпеливого парня.

Там стучало сердце.

Она слушала.

Сердце стучало ровно, без перебоев.

Она слушала очень долго. Больше она не сдерживала дыхание, и щеки у нее порозовели.

Она слушала.

Сердце билось.

Наконец, подняв голову, она напоследок вгляделась в лицо этого незнакомого парня и быстро коснулась губами его щеки, развернулась и скользнула к дверям, даже не поблагодарив — но благодарности и не требовалось. С порога она не оглянулась — просто открыла замок и вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Парень медлил. Его правая рука скользнула по рубашке и нащупала то, что было спрятано в груди. Веки так и не разомкнулись, на лице не появилось никакого выражения.

Он повернулся, не глядя сел в кресло и на ощупь взял чашку, чтобы допить кофе.

Ровный пульс, великий трепет жизни побежал по его руке, добрался до чашки, и теперь она пульсировала в том же нескончаемом, непрерывном ритме, пока он подносил ее к губам и делал глотки, будто смакуя снадобье, доставшееся ему в дар, которое не иссякнет еще так долго, что ни угадать, ни предсказать невозможно. Он осушил чашку.

И лишь открыв глаза, понял, что в комнате никого нет.

Было уже поздновато, но все же он не терял надежды в последних лучах солнца по-быстрому пройти девять лунок.

Однако сумерки сгустились очень быстро — он даже не успел доехать до гольф-клуба. Это высокий туман, приплывший со стороны океана, заслонял дневной свет.

Впору было развернуться и поехать в обратную сторону, но что-то привлекло его внимание.

Вглядевшись в далекие луга, он заметил, что в этой полутьме человек пять-шесть все еще играют в гольф.

Играли не двое на двое, а в одиночку — каждый, передвигаясь под деревьями без партнера, тащил свои клюшки через лужайку.

Странно, подумал он. И вместо того чтобы повернуть назад, въехал на стоянку позади клуба и вышел из машины.

Почему-то он застыл на месте и принялся издалека наблюдать, как гольфисты замахиваются клюшками, посылая мячи в сумеречную дымку.

Игроки-одиночки, бродившие по фервею, вызвали у него неподдельное любопытство; было в этой картине что-то смутно тревожное.

Почти не раздумывая, он подхватил спортивную сумку и понес клюшки к первой лунке, где застыли трое немолодых людей, которые будто бы дожидались его появления.

Старичье, подумал он. Ну не то чтобы совсем дряхлые, но ему-то было всего тридцать, а тех уже припорошила седина.

Когда он приблизился, они разглядели его загорелое лицо и встретили проницательный, ясный взгляд.

Один из пожилых гольфистов поздоровался.

— А что здесь происходит? — спросил молодой человек — и тут же отметил нелепость этого вопроса.

Его взгляд скользнул вдаль по площадкам, где двигались едва различимые одинокие фигуры.

— Я просто не понял, — оправдываясь, парень кивнул в сторону фервея, — вроде бы они только начали. Но минут через десять мяча будет не разглядеть.

— Кто-кто, а они разглядят, — вступил в разговор другой. — Мы и сами только что приехали. Чем позже — тем лучше: никто не мешает, можно поразмыслить о том о сем. Начнем вместе, потом разделимся.

— Это же исхитриться надо! — сказал молодой.

— Да уж, — подтвердил третий. — Но у нас свои резоны. Хочешь — присоединяйся, только через сотню ярдов, скорее всего, останешься один.

Подумав, молодой человек кивнул.

— Согласен, — сказал он.

Один за другим они выходили на площадку «ти», замахивались клюшкой — и провожали глазами белые мячи, улетавшие в полумрак.

В последних проблесках света они двинулись вперед, не говоря ни слова.

Старик, шагавший в ногу с молодым игроком, то и дело исподволь поглядывал на него. Двое других смотрели прямо перед собой и тоже молчали. Когда они остановились, молодой ахнул.

— Что такое? — спросил старик.

— Подумать только, нашел! — воскликнул парень. — Вокруг темно, хоть глаз выколи, а я как чувствовал, что он здесь!

— Бывает, — сказал старик. — Называй как хочешь: судьба, удача, дзен. Я-то попросту выражаюсь: нужда заставила. Ну, бей.

Молодой человек посмотрел на свой мяч, белевший в траве, и неслышно попятился.

— Нет, первым не хочу, — сказал он.

Двое других стариков тоже нашли в траве свои мячи и по очереди выполнили удары. Один замахнулся, ударил по мячу и в одиночку зашагал дальше. Второй замахнулся, ударил по мячу — и точно так же растворился в сумерках.

Парень смотрел им вслед.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Ни разу в жизни не играл такой форсом.

— По большому счету, никакой это не форсом, — отозвался старик. — Так, вариация. Они сейчас пойдут вперед, а на девятнадцатом «грине» встретимся.

Парень сделал удар — и мяч взмыл в серо-лиловое небо. Где-то ярдах в ста мяч упал в траву — а может, послышалось.