Именно это и сказал Энтони Смит.
— Я не дома. Я не на Земле. Я на Марсе! А Земля где? Да вот же она! Видишь, там крохотная фиговинка светится? Это она и есть. Бред какой-то. Что мы здесь забыли?
Люди оцепенели. Командир резким кивком вызвал из строя психолога Уолтона. Быстрым шагом они вдвоем прошли вдоль шеренги, делая вид, будто ничего не случилось.
— Эй, Смит, какие-то проблемы?
— Мне здесь ловить нечего. — Смит побледнел. — Господи, зачем я только завербовался? Это же не Земля.
— Тебя никто силком не тянул сдавать экзамены и нормативы — ты знал, на что идешь.
— Нет, не знал. Я об этом не думал.
Командир повернулся к психологу, не скрывая раздражения и неприязни, как будто тот был всему виной. Врач пожал плечами. «От ошибок никто не застрахован», — чуть не сказал он, но вовремя прикусил язык.
У молодого капрала потекли слезы.
Психолог мгновенно развернулся к нему.
— Почему стоим? Развести костры! Натянуть палатки! Живо!
Люди разошлись, ворча. Они держались неестественно прямо и все время озирались.
— Этого я и опасался, — сказал психолог. — Именно этого. Космос — дело темное. Здесь сам черт ногу сломит. Разве можно предвидеть, сколько раз по шестьдесят миллионов миль человек может пролететь безболезненно? — Он привлек к себе молодого капрала. — Ну, хватит, хватит. Все хорошо. Принимайся за работу, капрал. Займись делом. Не ленись.
Капрал закрыл лицо руками.
— Жуткое ощущение. Знать, что все осталось позади. И что эта проклятая планета мертва. Кроме нас, тут никого и ничего.
Его поставили разгружать замороженные продукты.
Психолог и командир немного постояли на близлежащем песчаном холме, наблюдая за действиями экипажа.
— Он прав, спору нет, — сказал психолог. — Мне, признаюсь, тоже не по себе. Что-то давит на мозги. Со страшной силой. Одиноко здесь. Такая даль, такая мертвечина. Да еще этот ветер. И заброшенные города. Хоть вешайся.
— Мне и самому тошно, — признался командир. — А что, по-твоему, нам делать? Со Смитом, к примеру? Удержится он на краю или свалится в пропасть?
— Я буду начеку. За ним глаз да глаз нужен. Если свалится в пропасть, боюсь, он и других за собой потянет. Мы тут в одной связке, хотя не все это чувствуют. Только бы со вторым кораблем ничего не случилось. Ладно, пойду.
Психолог спустился с песчаной дюны; корабль высился на дне ночного моря, посреди планеты Марс, и вдруг на небосклоне взошли две белые луны, которые полетели взапуски, будто зловещие призраки прошлого. Командир так и остался стоять, глядя на небо и на сверкающую в вышине Землю.
Ночью Смит потерял рассудок. Провалился в темноту, но не потянул за собой тех, кто был с ним в связке. Хотя настойчиво дергал за все тросы, повергая людей в молчаливое смятение, издавал крики и вопли, стращал грядущими ужасами и пророчил близкую смерть. Но другие проявили твердость и вкалывали во тьме до седьмого пота. Никому не улыбалось искать тайное прибежище на дне бесконечной пропасти. Смит сорвался ночью. К утру он рухнул на дно. Ему вкололи успокоительное, он закрыл глаза, свернулся калачиком и был заперт в кубрике, приглушившем его вопли до едва различимого шепота. Опять наступила тишина, которую нарушали только порывы ветра и слаженные действия команды. Психолог распорядился выдать каждому дополнительный паек, добавив к нему шоколад, сигареты, бренди. Команда была у него под наблюдением. А сам он был под наблюдением у командира.
— Может, я не прав. Но сдается мне…
— Говорите.
— Что люди не созданы для таких дальних полетов в изоляции. Космическое пространство требует полной отдачи. А изоляция противна человеческой природе, это вид житейского безумия, совершенно отдельное пространство — так мне думается, — признался командир. — Ты смотри в оба: у меня у самого крыша едет.
— Продолжайте, — сказал психолог.
— А у тебя какие мысли? Не сломаемся мы тут?
— Будем держаться. Конечно, у людей настроение скверное. Если в ближайшие сутки они не успокоятся и если не прибудет сменный экипаж, то лучше нам вернуться на орбиту. От одной мысли, что они направляются к дому, им станет легче.
— Подумать только, такие средства псу под хвост. Даже стыдно, честное слово. В этот полет вбухали миллиард долларов. Что мы скажем в отчете сенату — что смалодушничали?
— Порой малодушие — единственный выход. До поры до времени человек может терпеть, а потом будет спасаться бегством, если только не найдет, кого бы обратить в бегство вместо себя. Поживем — увидим.
Взошло солнце. Луны-близнецы исчезли. Но на Марсе днем было ничуть не уютнее, чем ночью. Один из астронавтов выпустил всю обойму в какого-то зверя, который померещился ему за спиной. Другой прекратил работу, отговорившись нестерпимой головной болью, и ушел в кубрик. Хотя днем экипажу полагался отдых, заснуть удавалось лишь урывками — от врача то и дело требовали снотворного или дополнительных порций бренди. Ближе к ночи доктор с командиром решили обсудить положение.
— Надо отсюда сниматься, — сказал Уолтон. — Соренсон, к примеру, уже на грани. Даю ему ровно сутки. Бернард — то же самое. Жалко, черт возьми. Хорошие парни, что один, что другой. Просто отличные. Но в нашем центре на Земле марсианские условия не воссоздать. Никакие тесты не помогут продублировать то, чего не знаешь. От изоляции — шок, от одиночества — шок, да еще какой. Но попробовать все равно стоило. Лучше быть трусом, но остаться в здравом уме, чем стать буйнопомешанным. Я? А что я? Мне здесь хреново. Правильно наш парень сказал: домой хочу.
— Неужели отдавать приказ? — спросил командир.
Психолог кивнул.
— Дьявольщина. Ненавижу сдаваться без драки.
— А с кем здесь драться — с ветром, с пылью? Вот если бы прибыл сменный экипаж, мы бы еще поборолись, но, похоже…
— Капитан, сэр! — раздался чей-то крик.
— В чем дело?
Командир и врач оглянулись.
— Смотрите, сэр! Вот там, в небе! Сменный корабль!
И в самом деле. Из корабля и палаток высыпали люди. С заходом солнца ветер стал ледяным, но они не прятались, а стояли как вкопанные и неотрывно смотрели в небо, на огненный след, который разрастался все больше, больше и больше. Корабль номер два с грохотом выпустил длинный красный шлейф. И совершил посадку. Остыл.
Команда первого корабля со всех ног бросилась вперед по дну моря, оглашая воздух криками.
— Ну? — спросил командир, отступив на шаг. — Какие будут предложения? Стартуем или остаемся?
— Раз такое дело, — ответил врач, — надо бы остаться.
— На двадцать четыре часа?
— Это как минимум, — сказал Уолтон.
Из корабля номер два выгружали необъятные контейнеры.
— Эй, полегче там! Майнуй помаленьку!
Сверяясь с инструкцией по сборке, люди стучали молотками и давили на рычаги. Психолог наблюдал за ходом работ.
— Ближе подводи! Контейнер семьдесят пять? Вот он. Ящик ноль шестьдесят семь? Сюда ставьте. Так. Открывай. Шплинт А — в гнездо Б. Шплинт Б — в гнездо В. Да-да, все правильно, отлично!
К рассвету все было готово. За восемь часов из контейнеров и ящиков появилось чудо. Стружки, вощеная бумага, картон — все это быстро убрали, каждую деталь протерли от пыли. Когда дело было сделано, команда первого корабля окружила новоявленное чудо и замерла в немом благоговении.
— Готовы, капитан?
— Черт побери! Готов!
— Врубайте!
Командир дернул рубильник.
Городок озарился светом.
— Вот это да! — не выдержал командир.
И двинулся по главной и единственной улице.
Всего-то шесть построек с каждой стороны, фасады-обманки, ярко-красные, желтые, зеленые огни. Из полудюжины невидимых музыкальных автоматов неслась музыка. Хлопали двери. На пороге парикмахерской возник человек в белом фартуке, со стальными ножницами и черной расческой в руках. У него за спиной медленно вращался зазывный цилиндр в косую красно-белую полосу. Рядом расположился аптекарский магазин с вынесенной на тротуар журнальной стойкой, шелестевшей на ветру страницами периодики; под потолком кружился вентилятор, а со стороны прилавка доносилось шипение содовой. Если заглянуть в дверь, можно было увидеть приветливую девушку в крахмальной зеленой шапочке.
