— Отлично, — откликнулся Хоуп. — Пора взять Мура под стражу. Он представляет собой угрозу для молодых женщин данного прихода… разве вы не согласны? А, Николсон. Заходите. Представьтесь, пожалуйста, сию же минуту, сэр.

Беспокойство священника из Лортонской церкви заставило его отправиться обратно в гостиницу, и внезапное требование Хоупа совершенно сбило с толку преподобного.

— Конечно же он согласен, но чересчур вежлив, чтобы произнести мысли вслух. Ну что ж, Мур, загнал я вас в угол?

— Желаете ли вы, сэр… — начал было Мур, ошарашенный таким вниманием к своей персоне.

— Желаю ли я сатисфакции? Вот вы, судья… если только вы и в самом деле судья, Хардинг, если такая фамилия есть на свете… из Брекона, если такой город вообще существует… то вы совершаете преступление гораздо более страшное перед лицом закона. Разве он об этом не знает? Но, мистер Мур, если вы желаете сатисфакции немедленно, сэр, немедленно, ну что ж, в нашем распоряжении весь этот рай, там, за стенами гостиницы… как вы его называете, английский эдем, полный пустых полей и одиноких долин, где двое джентльменов вполне могли бы дать друг другу сатисфакцию без всяких там констеблей.

— Я ухожу, — заявил Мур, обращаясь к Хардингу. — Благодарю вас за то, что вы исполнили свой долг.

— Бежите с поля боя, Мур? Еще один ирландский болван, не так ли?

Мур вышел вон, не дав себе взорваться от негодования.

— А я останусь здесь ждать констебля, — сказал Хардинг.

— А я выйду подышать свежим воздухом, — заметил Хоуп и направился вниз по лестнице, прямо к главному выходу.

Хардинг, Вуд, Николсон и еще несколько любопытных свидетелей этого дела, которым не терпелось посмотреть, что же из всего этого выйдет, последовали на ним на улицу. Они видели, как Хоуп поманил к себе паренька в куртке со множеством медных пуговиц и что-то шепнул тому на ухо. И, словно заслышав выстрел из пистолета, мальчишка так и припустил куда-то.

— Славный день для прогулки по холмам, — заявил Хоуп, глядя на затянутое тучами небо.

— Вы останетесь здесь дожидаться констебля, — сказал Хардинг, — или же я сам задержу вас.

Наконец Дженкинс привел констебля по фамилии Форестер, человека лет тридцати, который совсем недавно принял присягу. Мальчишка-мартышка отыскал Баркетта, который теперь присоединился к толпе, собравшейся у дверей «Головы королевы», и толпа эта росла с каждой минутой.

— Констебль! Я — судья Хардинг из Уэльского округа. — Толпа вслушивалась в его слова и становилась все решительней. — Я посылаю за сэром Фредериком Вейном, шерифом этого городка, чтобы тот выписал ордер на арест этого человека, который именует себя полковником Хоупом. Пока мы ожидаем ордера, в ваши обязанности входит убедиться лично, чтобы сей человек не покинул город, или же немедленно схватить его, дабы, как только ордер будет выписан, мы могли немедленно арестовать его. Вам все ясно по данному вопросу, констебль?

— Да, сэр.

— Отлично. Дженкинс! Я немедленно напишу письмо.

Хардинг отошел, оставив нетерпеливую, любопытную толпу и констебля, который принялся суетиться, оказавшись в центре внимания. Хоуп же пару минут стоял с самым невозмутимым видом, а затем обратился к гражданам городка, в особенности адресуя свои слова Буду и преподобному Николсону:

— Друзья мои, позвольте мне объяснить это недоразумение. Вы уже все слышали здесь, от человека, который называет себя судьей Хардингом из Уэльса. У меня нет особых оснований сомневаться в этом, хотя что здесь, в Кесвике, делает судья из Уэльса, пытаясь установить собственные законы, это, надо вам заметить, вопрос к размышлению. — Он с невероятной точностью изобразил уэльский акцент, что вызвало веселое оживление в толпе. — И вот наш мудрец из Уэльса никак не может взять в толк и осознать своим подозрительным умом, что у меня есть брат — не такой уж редкостный случай, хочу вам заметить, даже для Уэльса. — Он кивнул Джорджу Вуду, который в ответ улыбнулся. «Продолжайте в том же духе, друг мой, — говорила эта улыбка, — все мы на вашей стороне». — Я знаю, трудно разобраться в той неразберихе, которую устроил мой брат этому уэльсцу, но все мы должны помнить, что в Уэльсе совсем недавно перестали приносить человеческие жертвы!

Джордж Вуд расхохотался во весь голос, главным образом от самого тона Хоупа.

— Здесь просто вкралась ошибка. С тех пор, как я приехал в Кесвик уладить кое-какие вопросы после женитьбы на самой прекрасной девушке этой страны… вашей Мэри из Баттермира! — Все вокруг зааплодировали такому его откровенному признанию, послышались радостные крики приветствия. Однако все еще прибывающая толпа, растущая все больше с каждой минутой, довольно сильно напугала преподобного Николсона, который привык, что его паства собирается под крышей собора, рассаженная по церковным скамьям. Собравшиеся и без того уже распалились достаточно, они готовы были подхватить оратора на плечи и пронести по улице с триумфом.

— Если бы я был виновен, — произнес Хоуп, повышая голос, одним лишь прочувствованно-укоризненным тоном враз заставив замолкнуть аплодисменты, — если бы я был виновен хоть в одном из тех преступлений, что мне предъявили, друзья мои… я могу вас называть своими друзьями?

— Да! — закричал Джордж Вуд.

— Да… Да… Да… — понеслось по улице.

— Тогда мне не потребуется констебль, мне не потребуется ордер на арест от моего дорогого соратника по оружию, старого, доброго сэра Фредерика Вейна. Если бы я был виновен, как я уже говорил, — он на секунду замолчал, его голос словно бы надломился, — и волосок единый удержал бы меня!

Толпа зааплодировала вновь, некоторые подходили, чтобы пожать ему руку, и констебль, зажатый между Вудом и преподобным Николсоном, отстраненно рассматривал плоскую крышу дома напротив.

— Констебль, — обратился к нему Хоуп весело. — Вы с честью исполняете свой долг, и я не стану вам в том препятствовать. Это отнюдь не ваша вина. Но, констебль, нам предстоит ожидать… сколько времени потребуется шерифу выписать ордер на мой арест?

— Полагаю, около четырех часов, сэр. А может статься, чуток побольше.

— Вот именно. Итак, вы же не станете настаивать, чтобы я стоял на этом самом месте все эти четыре часа, а может статься, «и чуток побольше»?

— Конечно же нет, сэр.

— Отлично. Ну что ж, тогда я скажу вам, что намерен делать. Я дам моему другу преподобному Николсону из Нортона одну гинею. Вот она. Эта гинея, констебль, предназначена оплатить обед для него и для меня… здесь, в знаменитом заведении мистера Вуда… одну минуточку, — он взглянул на часы, — три часа… через два с половиной часа. К тому же, как может подтвердить мой друг мистер Вуд, рядом с гостиницей стоит карета, запряженная четверкой лошадей… это для меня. Я говорю это все лишь ради того, чтобы убедить вас, констебль, в том, что мне можно доверять. Я намерен съездить к озеру — если желаете, можете сопровождать меня — вместе с Баркеттом и провести с нами эти два с половиной часа до самого обеда за совместной ловлей рыбы. Это дозволено, констебль?

Заслышав этот разговор, некоторые наиболее любопытные и праздные из толпы предложили Хоупу сопровождать его до самого озера. Он попросил их подождать одну минуточку, подошел к Мальчишке-мартышке, присел перед ним на корточки и стал быстро наставлять его, стараясь говорить как можно тише, самым дружеским тоном:

— Ты все прекрасно исполнил с мистером Баркеттом. Еще одна, последняя вещь. Ты оседлал самого быстрого коня в конюшне? — Ответом был короткий кивок. — Молодец. Я хочу, чтобы ты скорее скакал в Баттермир, в «Рыбку», к моей жене и сказал ей… слушай внимательно… передай ей так: «Приходи к озеру Спарклинг-Тарн. Принеси несессер. Твой муж будет ждать тебя там». Повтори, только тихо.

Мальчик послушно повторил.

— Еще раз.

Тот снова повторил слово в слово.

— Молодец, вот. — Хоуп вынул гинею и вложил ее в ладошку мальчишки, у которого от удивления глаза вылезли на лоб. — Это тебе. А теперь — лети со скоростью ветра!