Наутро они покинули долину довольно поздно. Мальчишка-мартышка сидел на козлах, держа поводья с таким видом, будто он — любимый раб императора, собирающегося совершить триумфальный въезд в пределы Рима. Хоуп послал за ним несколько дней назад. Джордж Вуд с огромной радостью одолжил мальчишку, ведь по мере того, как ночи становились все длинней и погода портилась, в делах наступало затишье, к тому же Мэри была его любимицей, и он был счастлив ей услужить. Сначала Хоуп подумывал, не взять ли на эту работу Баркетта, все-таки надлежало иметь хорошего, опытного кучера, способного справиться с лошадьми на тех оживленных дорогах, по которым им предстояло передвигаться до самого Карлайла. Затем еще предстоял долгий путь до высокогорья в Шотландии. Однако какие-то смутные подозрения в отношении Баркетта заставили Хоупа отказаться от такой, на первый взгляд подходящей кандидатуры. Возможно, в нем присутствовала некоторая мрачность, плохо скрытое негодование или же возникло ощущение, что Баркетт — охотник, а сам он — дичь? Хоуп не мог бы определить в точности, но он прислушивался к предупреждению собственной интуиции. На оживленных дорогах он собирался лично управлять каретой: лошади были очень послушны.

Мэри выкроила для Мальчишки-мартышки бутылочного цвета жакет — пародию на элегантный сюртук Хоупа, — и отыскала несколько медных пуговиц у отца в ящике среди ненужного хлама, старые пуговицы от мундира морского капитана, которые она старательно пришила к одежде, отчасти для пользы дела, отчасти просто ради красоты. Нашлись и вполне приличные бриджи взамен старых, в заплатах и без пуговиц, штанов мальчишки. У сапожника из Нортона, которому Хоуп отправил свои башмаки для починки, обнаружилась пара маленьких ботинок, валявшаяся у него уже много лет, и он охотно продал ее всего за несколько шиллингов. Кроме того, Мэри сумела соорудить замечательный, алого цвета, шейный платок из старого носового, и на этом экипировка Мальчишки-мартышки была завершена.

Мальчишка-мартышка был настолько счастлив, что почти забыл о новобрачных, сидевших в карете с наглухо задернутыми шторками. Они провели это утро так же, как и предыдущую ночь, пока оба они не достигли того божественного состояния сексуального насыщения, когда наслаждение начинает существовать как бы само по себе, возрождаясь вновь и вновь. Время от времени мальчишка притормаживал перед указательным столбом и громко читал надпись. В случаях, когда он не мог разобраться сам, он запрашивал срочной помощи. Однако по большей части он насвистывал, оглядывая округу с высоты своих козел. Поскольку дорога была крайне плохая, четверка лошадей двигалась шагом, лишь изредка переходя на рысь. Проезжая по долинам, он то и дело махал рукой мужчинам и женщинам, собиравшим урожай на полях, громко приветствовал людей с серпами, которые подрезали живую изгородь у дороги, движения его головы напоминали движения прыгающего по лужайке дрозда. Бродягам он бросал презрительные замечания, а вот нагруженных поклажей лошадей и мулов с седоками встречал молчанием, стараясь управлять своей большой каретой так, чтобы не вызвать и тени критики в свой адрес. К каретам поменьше он относился с веселым пренебрежением, гордясь собой, ведь ему ни разу не доводилось управлять такой восхитительной четверкой лошадей, впряженных в карету, которую накануне он целый день полировал. К тому же он на совесть отдраил упряжь, а в карете сидел его хозяин и его молодая жена, и они отправились в путешествие по стране, да к тому же по знаменитым местам. Мог ли он мечтать о подобном еще неделю назад, играя с мальчишками в салочки вокруг кесвикской ратуши!

Боготворя полковника Хоупа, Мальчишка-мартышка представлял себе, как спасает его супругу от грозящих ей жутких опасностей — тигра, которого он застрелит в тот самый момент, когда когти уже вонзятся в ее нежную кожу, или разбойников, — и все время был начеку, особенно в окрестностях Кокермаута. Этот город был известен жителям Кесвика необузданным нравом своих обитателей и мрачной, непредсказуемой природой происходящих в нем событий. Мальчишка-мартышка слыхал, что в кошмарном Кокермауте рождались телята с тремя головами, женщины бились в странных припадках и падали, задыхаясь, прямо посреди дороги; разбойничьи шайки врывались в город, наводя ужас на мирных прихожан. Он был рад, что у полковника Хоупа целых два пистолета — он видел их в этом великолепном большом несессере, — а у него самого был припасен довольно толстый прут боярышника, и уж коли какие-нибудь разбойники вздумают сунуться к нему… К счастью, этот день оказался скуден на грабителей, и мальчишка прогнал свою зашторенную карету через Кокермаут без всяких приключений. Не знай он в точности, как обстоит дело, то наверняка бы подумал, будто это такой же приятный маленький городок, как Кесвик.

Через несколько миль полковник Хоуп поднял шторку и велел ему посмотреть, нет ли поблизости гостиницы. Мальчишка принялся изучать окрестности, точно заправский стрелок в поисках дичи.

Мэри и Хоуп плыли по волнам наслаждения всю дорогу, пока наконец карета не остановилась у гостиницы в небольшой деревеньке под названием Милсгейт. Влюбленные выбрались из своего мирного прибежища на колесах, немало позабавившись видом все еще чинно восседающего на козлах Мальчишки-мартышки с его многочисленными медными пуговицами. Шуточки местных жителей отнюдь не испортили ему настроения, ибо он воспринял их как знак дружеского расположения.

Они заказали самую лучшую еду, какую только гостиница могла предоставить, — постного, сухого цыпленка в качестве основного блюда и какой-то гарнир, тоже не слишком аппетитный. Трапезу слегка скрасила бутылочка превосходного кларета, ящик которого Хоуп прихватил с собой. Его вручил ему сам Джордж Вуд. Такой подарок оказался как нельзя более кстати и был принят с подобающей благодарностью.

За пару дней до бракосочетания деньги закончились. Хоуп уже и так был должен мистеру Робинсону, и долг этот все возрастал, по мере того как продолжались приготовления к свадьбе. Александр Август клятвенно обещал возместить свою часть затрат на празднество в самом ближайшем будущем. К тому же накопилось множество счетов за всякие приятные мелочи, в которых Хоуп не мог, да и не желал себе отказывать. Многочисленные выезды на рыбалку, содержание лошадей в конюшне, деньги, великодушно дарованные преподобному Никол сону…

Хоуп тогда решил написать письмо полковнику Муру. Он передал свои самые наилучшие пожелания мисс д'Арси, выразил надежду, что с ней все в порядке, сообщил, что жаждет поскорее увидеться с ней и весьма сожалеет, что ему приходится отлучиться на десять дней в Шотландию, дабы «поставить точку в деле, которое всех нас касается самым непосредственным образом». Поскольку он не намеревался задерживаться в этих краях надолго, — но «вы, сэр, понимаете, что дни превращаются в недели, когда после долгих поисков наконец находишь ту, с которой желал бы провести остаток дней», — то ему и в голову не пришло уладить должным образом финансовые дела. «Я вкладываю в письмо чек на тридцать фунтов для передачи в собственные руки мистеру Крампу в Ливерпуле», — адрес он тоже вложил. «Не будете ли вы так любезны уплатить за меня по счету в гостинице «Голова королевы» — я не переношу даже пустячных неуплаченных счетов — и отправить с нарочным небольшую сумму в гостиницу «Рыбка» в Баттермире?» Комплименты и рассуждения по поводу погоды завершили письмо.

В день свадьбы в гостинице «Рыбка» появился Джордж Вуд — он все равно собирался в Баттермир на рыбалку, ведь дела в это время года шли не слишком хорошо. Он привез с собой не только сдачу с тех тридцати фунтов, которые были предназначены мистеру Крампу, но еще и десять гиней от полковника Мура «на случай, если вам доведется столкнуться с непредвиденными расходами по пути в Шотландию». Мисс д'Арси вложила и свое короткое, но нежное послание. Без малейших сомнений, заключил Хоуп, именно ей он должен был быть благодарен за лишние десять гиней. Это заставило его не на шутку задуматься о том, что, вероятно, он недооценил ее характер, и в самом деле, если бы не его свадьба… Но он тут же отогнал все эти фривольные мысли.