— Не нужно, — сказал я. — Я помню дорогу. — Я отвлек его, сказав: — Такая прекрасная комната.

— Прекрасная, правда? — сказал он.

— Очень милая комната, — сказала Вайда.

— Мама была в ней так счастлива, — сказал он.

На старом лифте мы поднялись наверх, и я ключом отпер дверь.

— Брысь с кровати, — сказал я, когда мы вошли в комнату. — Брысь, — повторил я.

— Что? — спросила Вайда.

— Призрак Мамочки, — сказал я.

— А-а.

Вайда легла на кровать и закрыла глаза. Я снял с нее туфли, чтобы ей было удобнее.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Немного устала.

— Давай поспим, — сказал я, укрыл ее одеялом и устроился рядышком.

Мы проспали около часа, потом я проснулся. Призрак Мамы чистил зубы, и я велел ей залезть в шкаф и сидеть там, пока мы не уйдем. Она залезла в шкаф и закрыла за собой дверцу.

— Эй, малышка, — сказал я. Вайда пошевелилась во сне и открыла глаза.

— Который час? — спросила она.

— Примерно половина дня после полудня, — сказал я.

— Во сколько самолет? — спросила она.

— В 6:25, - сказал я. — Ты сможешь лететь? Потому что если нет, мы переночуем здесь.

— Нет, все нормально, — сказала она. — Поехали в Сан-Франциско. Мне не нравится Сан-Диего. Хочу отсюда выбраться и поскорее все забыть.

Мы встали, Вайда умылась и почувствовала себя намного лучше, хотя все равно была еще слабенькой.

Я попрощался с гостиничным призраком мамы в шкафу, Вайда тоже.

— До свиданья, призрак, — сказала она.

Мы спустились на лифте к поджидавшему нас портье, которого я подозревал в пьянстве на работе.

Он испугался, увидев меня с сумкой "КЛМ" в руках, — я возвращал ему ключ от номера.

— Вы не останетесь ночевать? — спросил он.

— Нет, — ответил я. — Мы решили переночевать у ее сестры.

— А как же храп? — спросил он.

— По поводу храпа я обращусь к врачу, — сказал я. — Не могу же я прятаться от него всю жизнь. Не могу же я жить с ним вечно. Я решил бороться, как подобает мужчине.

Вайда слегка подтолкнула меня взглядом, давая понять, что меня занесло, и я сдал назад:

— У вас очень приятный отель, и я буду рекомендовать его всем друзьям, если они поедут в Сан-Диего. Сколько с меня?

— Спасибо, — сказал он. — Нисколько. Вы друг Фостера. И вы даже не остались у нас ночевать.

— Что поделаешь, — ответил я. — Вы были очень любезны. Спасибо и до свидания.

— До свидания, — сказал портье. — Приезжайте еще, когда сможете остаться на ночь.

— Обязательно, — сказал я.

— До свидания, — сказала Вайда.

Он вдруг стал слезливым и подозрительным:

— Но с комнатой же все в порядке, правда? — спросил он. — Это бывшая комната моей мамы.

— Все в порядке, — ответил я. — Комната превосходна.

— Чудесный отель, — сказала Вайда. — Прекрасная комната. Действительно прекрасная комната.

Видимо, Вайда его успокоила, потому что, когда мы уже выходили, он сказал:

— Передавайте от меня привет сестре.

Это дало нам пищу для раздумий на то время, пока мы ехали в аэропорт Сан-Диего, прижавшись друг к другу на заднем сиденье такси, водитель которого — на сей раз американец — не спускал с Вайды глаз в зеркальце заднего вида.

Едва мы сели в такси, он спросил:

— Куда?

Я подумал, что сравнительно просто будет ответить:

— Международный аэропорт, пожалуйста.

Дудки.

— То есть, международный аэропорт Сан-Диего, правильно? Вы туда хотите ехать, а?

— Да, — сказал я, подозревая: что-то тут не так.

— Я просто хотел лишний раз убедиться, — сказал таксист. — Потому что вчера у меня был пассажир, которому тоже хотелось попасть в международный аэропорт, но ему нужен был международный аэропорт Лос-Анжелеса. Потому я и проверяю.

Ну да, еще бы.

— И вы его отвезли? — спросил я. Мне больше нечего было сказать, а мои отношения с таксистом и так, очевидно, уже вышли из-под контроля.

— Да, — сказал он.

— Наверное, он боится летать, — сказал я.

Таксист не понял шутки, потому что наблюдал за Вайдой в зеркальце заднего вида, а Вайда после этой шутки наблюдала за мной.

Таксист продолжал разглядывать Вайду. На дорогу он обращал очень мало внимания. С Вайдой опасно ездить в такси.

Я сделал себе в уме заметку на будущее: чтобы из-за красоты Вайды не рисковать жизнью.

К сожалению, таксист остался очень недоволен теми чаевыми, которые я ему дал. По счетчику снова выпал доллар и десять центов, и, помня о приключении, в которое мы попали с первым таксистом, я повысил ставку чаевых до тридцати центов.

Он поразился тридцатицентовым чаевым и не захотел иметь с нами больше ничего общего. Даже Вайда стала ему безразлична, когда он увидел эти тридцать центов.

Так за сколько же чаевых можно доехать до аэропорта Сан-Диего?

Самолет наш вылетал только через час. Вайда опять проголодалась, и мы зашли в кафе. Было около половины шестого.

Мы съели по гамбургеру. Я ел гамбургер впервые за много лет, и он не очень мне понравился. Плоский.

А Вайда сказала, что у нее гамбургер вкусный.

— Ты забыл, каким на вкус должен быть гамбургер, — сказала Вайда. — Слишком долгое заточение в монастыре отбило у тебя здравый смысл.

Поблизости сидели две женщины. У одной, средних лет, были платиновые волосы и норковая шуба. Она разговаривала с молоденькой, вкрадчиво симпатичной девушкой, которая, в свою очередь, говорила о предстоящей свадьбе и шляпках, которые заказали у мастера для подружек невесты.

С точки зрения ног девушка была хороша, но по линии бюста — мелковата, или это я такой испорченный? Они вышли из-за стола, не оставив чаевых.

Официантка от такого рассвирепела.

Вероятно, она была близкой родственницей двух таксистов, которые в тот день возили нас по Сан-Диего.

Она смотрела на пустой столик так, точно он был сексуальным маньяком. Наверное, она их мама.

Я поближе присмотрелся к аэропорту Сан-Диего. Миниатюрный, без изысков и вообще без всякого "Плэйбоя". Люди приходили сюда работать, а не красоваться.

Там висела табличка, гласившая что-то вроде: "Животных, прибывающих багажом, можно получить в отделе воздушных грузоперевозок с задней стороны здания".

Клянусь жизнью, таких табличек в международном аэропорту Сан-Франциско не увидишь.

Мы отправились дожидаться посадки и почти столкнулись с молодым человеком на костылях в сопровождении трех стариков. Все они уставились на Вайду, а молодой человек уставился пристальнее всех.

Какой контраст между прекрасным залом ожидания ТЮА в Сан-Франциско и тем, как в Сан-Диего просто приходилось стоять перед проволочной оградой и ждать посадки в самолет, похожий на акулу: он пронзительно свистел, словно выпуская пар, — ему не терпелось лететь.

Холодный серый вечер спускался на нас с верхушек пальм у автотрассы. От пальм почему-то становилось еще холоднее. На холоде они казались неуместными.

Рядом с самолетом, стоявшим на поле, играл военный оркестр — но слишком далеко, и невозможно понять, зачем все это. Наверное прилетала или улетала какая-то большая шишка. Звучали они, как мой гамбургер.