— Так, господа. — Он оборачивается к Элои: — Полагаю, нашему другу придется многое объяснить.

— Без сомнения. Но я привел его сюда потому, что это тот человек, которого мы искали.

Делаю умное лицо и жду.

Полниц вольготно разваливается на стуле:

— Тогда не будем терять времени. Ты знаешь, кто такие Фуггеры из Аугсбурга? — Его взгляд останавливается на мне.

— Какие-то банкиры.

— Банкиры. — Его глаза внимательно изучают меня, он уже знает, что будет мне говорить. — Позволь рассказать тебе одну историю.

Элои закуривает сигару и исчезает, замолчав и замкнувшись в себе, за клубами дыма.

Десять лет назад самым влиятельным банкиром Антверпена был конечно же Амброзий Хохштеттер, незыблемый как скала, твердолобый старикашка, доминировавший на рынке много десятилетий подряд. Каждый флорин, потраченный венгерским королем, Фердинандом, происходил из его сундуков, но в обмен на всю ртуть из Богемии, да и многое другое. Чтобы занять подобное положение, старый Амброзий много лет назад сумел продумать все на много лет вперед. Помимо понимания необходимости дружбы с Габсбургами, он понимал и то, что, если князья не предоставят ему концессии на использование своих полезных ископаемых и земель, монеты будут проходить через другие руки, более грязные и ловкие. Руки торговцев Антверпена. Поэтому он начал прибирать к своим рукам их сбережения: плоды торговли, деятельности мануфактур и всех сделок, крупных и мелких, совершавшихся в этом порту. Каждому, положившему к нему на хранение даже небольшую сумму, он гарантировал постоянные проценты. Одалживая деньги всплывающим на поверхность купцам, финансируя их деятельность, он получил такую власть над их состояниями, что никто в Антверпене и представить не мог, что однажды его сбросят с трона.

Гоц фон Полниц не отрывает взгляд от моего лица, чтобы удостовериться, что я не пропускаю ни слова из его истории.

— В 1528 году Хохштеттер еще был королем Антверпена, но у него возникли проблемы. Он был стар, почти ослеп, и многие за пределами этого города надеялись занять его место. В 1528-м Лазарь Тухер, купец родом из Нюрнберга, управлял скромным обменом товарами между Лионом и Антверпеном. Тухер был и состоятельным и способным, но не пользовался особой любовью Хохштеттера: а значит, понимал, что его делу не суждено развиться как следует. С весны того года именно из Лиона начали раздаваться голоса относительно реальной наличности, находящейся в распоряжении Хохштеттера. Старик оказался обложенным со всех сторон: люди требовали возврат значительных сумм, в то время как он предоставлял деньги торговцам, под грабительские проценты одалживал их Габсбургам, да и война за монополию на ртуть требовала больших затрат. Сбережения мелких торговцев и корпораций ремесленников Антверпена оказались безнадежно далеко — на кораблях, направляющихся в Новый Свет, при дворе Фердинанда и в шахтах Богемии. Невероятно, но факт: вскоре целая толпа стала требовать возвращения своих вкладов.

Гоц переводит дыхание, предоставляя мне возможность представить эту сцену, а потом продолжает.

— Банкротство стало неизбежным. В сейфах Хохштеттера не оказалось достаточно денег, чтобы удовлетворить все требования кредиторов. Тщетно он пытался выкрутиться, прося о помощи даже у злейших конкурентов, но его судьба уже была решена. В 1529-м его молодой обидчик Антон Фуггер, племянник патриарха Якоба Богатого,[42] торжественно въехал в город, выступив гарантом для всех рядовых вкладчиков и в одночасье став хозяином облигаций, складов и трюмов и прочих предприятий Хохштеттера. Обвиненный в обмане вкладчиков, старик кончил свои дни на галерах.

— Но на деле молодой Фуггер триумфально завершил операцию, начатую им больше года назад, когда он искусственно вызвал недоверие к Хохштеттеру благодаря ловкости самого амбициозного его агента — Лазаря Тухера. Так Антверпен короновал нового короля.

Вопрос вырывается из меня сам по себе:

— А что в конечном итоге стало с Тухером?

Он тщательно взвешивает каждое слово:

— Это не важно, его больше нет в городе. Эта история должна заставить тебя понять основной закон финансирования: тот, кто хочет, чтобы в его банк делали вклады, должен пользоваться доверием.

Еще одна пауза. Элои рядом со мной внимательно слушает — он совершенно неподвижен.

Гоц вытаскивает из куртки листок бумаги, не слишком большой, и кладет его на стол.

— Ты не поверишь, но большинство сделок здесь заключается через векселя. Вот такие клочки бумаги.

Я верчу листок в руках: обычное письмо, написанное каллиграфическим почерком, с двумя печатями и подписью внизу.

— Антон Фуггер или кто-то от его имени собственной печатью гарантирует наличие твоего депозита в его сейфах. Иметь на руках такой клочок бумаги — то же самое, что иметь на руках деньги, которым действительно безопаснее лежать в сейфах Фуггера. Ты можешь отправиться в плавание, можешь путешествовать, избегая неудобств и риска, которым ты бы подвергался, взяв их с собой. Но вся штука в том, что, в соответствии с основными законами кредитования, тебе даже не нужно делать этого.

Гоц прерывается при виде моих недоуменно нахмуренных бровей, складывает руки, подыскивает нужные слова и продолжает:

— Я торговец специями, ты хочешь купить мой товар, и у тебя с собой вексель, гарантирующий твой кредит у Фуггеров на две тысячи флоринов. Ты можешь заплатить мне непосредственно вот этим. — Он указывает на расписку, которую держит в руках. — Вполне достаточно просто перевернуть его и написать на обратной стороне, что ты переводишь свой кредит на меня. С этого момента я в любое время могу взять эти две тысячи флоринов из сейфов Фуггера потому, что его печать, заметь, не твоя, гарантирует это. Понимаешь? Я не обязан доверять тебе, не ты обещал заплатить мне, вполне достаточно, что я верю слову Антона Фуггера.

Я переворачиваю карточку и вижу на обратной стороне пять или шесть строчек с разными подписями в конце. Шесть раз эта бумажка, которую я держу в руках, заменяла металлическую монету, а деньги так и не покидали банковских сейфов.

— Пока все понятно?

— Я не могу понять только одного: какой интерес во всем этом имеют сами банкиры?

Гоц кивает:

— Пока вексель переходит из рук в руки, реальные деньги находятся в их распоряжении. Вспомни старика Хохштеттера: он брал у людей сбережения и вкладывал их в выгодные предприятия. Именно этим и занимаются банки. Твои две тысячи флоринов вместе с деньгами других инвесторов идут на оплату оснащения торгового флота, набора армии, содержания княжеских дворов и многое другое, чтобы вернуться в сейфы Фуггера в двойном размере. У Фуггера есть деньги в банке, Фуггер дает их в долг князьям и торговцам, Фуггер кладет их обратно в сейфы вместе с процентами. — Он дает мне время на обдумывание. — Деньги делают деньги.

Молчание свидетельствует: он уже сказал мне все, что хотел. Элои больше не курит, его руки сложены, вид задумчивый. Гоц по-прежнему обращается ко мне:

— Теперь ты можешь понять, почему Фуггер охотно увеличит твою горсть монет, если ты решишь оставить свой вклад надолго.

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что он выплатит проценты и тебе, восприняв это как должное, так как, поместив определенную сумму к нему в сейф, ты дал ему возможность распоряжаться деньгами, увеличив объем его инвестиций.

Я пытаюсь добраться до сути:

— Ты говоришь, что, если я помещу свои две тысячи флоринов в банк и оставлю их там, через год они превратятся в две тысячи сто?

Гоц впервые позволяет себе улыбнуться:

— Вот именно. Поэтому кредиторы и не спешат забирать свои вклады слишком быстро, не подвергая Фуггера угрозе, что все денежки утекут из его сейфов. — Он вновь показывает на вексель. — Вот так простой клочок бумаги позволяет вложенным в банк суммам увеличиваться, потому что, если их не забрать оттуда, они будут расти как на дрожжах, творить чудеса в руках Фуггера.