Пьетро Кокка. Интеллектуал из Падуи. Обладатель одной из самых обширных и структурированных библиотек во всей Венецианской республике. С энтузиазмом приобрел и «Благодеяние Христа».

Эдмонт Харвел. Английский посол в Венецианской республике. Повертел томик в руках, озадаченный и воодушевленный одновременно. Он изучал меня с большим вниманием, чем остальные, стараясь понять, кто я такой.

Бенедетто дель Борго, юрист, Маркантонио дель Бон, Джузеппе Саттори, Никола Александрийский.

Состоятельные образованные люди, обожающие Кальвина и самих себя.

Идиоты.

Бесполезные идиоты.

Они не обращают внимания на расставленные сети и подводные камни, они обожают лишь собственный словесный понос и обсуждение красивых идей. Им предназначено стать первыми жертвами в войне идей.

Их дыхание должно смутить умы уважаемых людей, затуманить салоны. Даже хорошо, что они сами не понимают, о чем рассуждают, важно, чтобы они продолжали говорить.

В тумане разрастающейся распри будут незаметны наши маневры.

Открываются новые перспективы, более широкие. Известия, приходящие с Тридентского собора, подтверждают очевидную слабость чересчур честных спиритуалистов. Они не бойцы, они лишь отражают мнение о церкви всех этих венецианских писателей и интеллектуалов. Нужно хорошенько потрясти их, но как? Я никогда не претендовал на то, чтобы разыгрывать столь грандиозную партию, а еще меньше предвидел, что у меня будет столь могучий союзник, как еврей Микеш, не меньше меня заинтересованный в сдерживании наступления инквизиции.

Какой будет моя роль? Оставаться незамеченным, чтобы другие могли идти в битву? Подталкивать спиритуалистов так, чтобы они сами не подозревали об этом?

В общем, стоит наблюдать за вражеским лагерем: распылять его силы, выявлять вождей, попытаться понять стратегию.

Венеция, 1 августа 1546 года

На этой земле, которая и не земля вовсе, яркие цвета постоянно привлекают взгляд, как вызов, а повседневная одежда людей своими шутовски геометричными формами кажется предназначенной для дезориентации прохожих. Пудра, смешанная с румянами, высокие головные уборы, фантастические декольте и просто невероятная обувь. На каждой улице все постоянно проявляют сильнейшие эмоции и срываются, что выливается в неожиданные вспышки гнева, столь дорогие лишь жителям этого уникального города мира.

На этой земле, которая и не земля вовсе, женщины обладают властью менять развитие истории, благодаря постоянному взрывному воздействию на разум усталых мужчин. Что в очередной раз, как это уже было неоднократно, подтверждает мое искреннее убеждение в их необычайной силе, которую они черпают из — увы! — недоступных нам источников.

На этой земле, которая и не земля вовсе, где повсюду царят любопытство и напряжение, вызывающие сильные чувства, мне предстоит встреча с той, чья слава более всего подтверждает справедливость моих рассуждений, — с донной Беатрис Мендес де Луной.

Меня принимают в одном из роскошных салонов палаццо Микеша. Диваны с изящными подлокотниками задрапированы дорогими шелками, арабские ковры на стенах прекрасно сочетаются со сценами из фламандской жизни Брейгеля Старшего. Одна гравюра маэстро Дюрера, очаровательнейший портрет Тициана, изображение грандиозного местного празднества и инкрустированные шкатулки неутомимых венецианских резчиков, первыми встающих и ложащихся с последними колоколами местной колокольни, прозванной в их честь Марангоной.[78]

Горящие черные глаза пытливо изучают меня. Мастерски отшлифованная зрелость испанской женщины с лицом, обрамленным волосами цвета воронова крыла с еле заметными седыми прядями, изысканная грация и приятное обхождение, не вызывающие страха. Белоснежные зубы, демонстрируемые во время двусмысленной молчаливой улыбки, которой меня приветствуют. Отрепетированным движением она поднимается с дивана, чтобы провести меня в комнату, по-кошачьи вытягивая словно вырезанную резцом скульптора шею — настоящая жемчужина Востока.

Я кланяюсь.

— Лодевик де Шалидекер, немец, который произвел такое впечатление на Жуана, моего любимого племянника, в конце концов! Немец, но с фламандским именем, и с каким именем! Главного врага церковных и гражданских властей Антверпена в те тревожные времена, когда я покидала эту страну страшной жадности и неустанного труда. Какие неожиданные предположения могут вызывать имена, вы не находите? Люди, как правило, так сильно к ним привязаны, но стоит пройти несколько крещений… и не одну страну, чтобы понять, как полезно и необыкновенно приятно иметь их множество. Вы согласны со мной?

Слегка касаюсь губами руки, украшенной кольцами. Меня бросает в холодный пот.

— Без сомнения, донна Беатрис. Я научился судить о людях по мужеству, которое они проявляют, а не по имени, которое они носят. Для меня огромная честь — познакомиться с вами.

— Мужество. Хорошо сказано, господин Людовико, это имя вас вполне устраивает, не так ли, Людовико? Хорошо сказано. Пожалуйста, садитесь сюда, рядом со мной. Я тоже очень ждала встречи с вами, и вот, наконец, вы здесь.

Перед нами — низкий инкрустированный столик с серебряным подносом, его роскошные ручки выполнены в форме переплетенных змей, на нем — ароматный настой из трав.

— Все, что связано с вами, настолько загадочно, вы понимаете? — Она поднимается, чтобы разлить настойку в большие фарфоровые чашки. — Не буду удаляться от темы, но замечания на ваш счет, догадки моего племянника, мягко говоря, вызвали у меня удивление. Ваши контакты, прошлые и настоящие, аура тайны, которую вы излучаете, и пути, по которым вам довелось пройти, — все это, вместе взятое, вызывает глубочайший интерес. Поверьте мне, есть много причин, по которым я настояла на этой встрече, и главная из них — я надеюсь, вы не обидитесь — состоит в том, чтобы рекомендовать вам большую осторожность во всем, что вы делаете: во всех ваших поступках, словах, даже в мыслях. Умоляю вас, не пренебрегайте моим предостережением.

Я наблюдаю, как она меняет позу во вмятине на диване, на которой предлагает мне сесть, обеими руками подносит чашку ко рту и глотает горячую ароматную жидкость. У меня перехватывает дыхание.

— Не волнуйтесь. Я постараюсь быть тактичной, насколько смогу, но позвольте мне задать вам вопрос, подумайте, почему я так настоятельно советую вам проявлять осторожность. Может даже создаться впечатление о некой скрытой опасности, присутствующей постоянно.

Она ставит чашку обратно на поднос.

— И это именно так. Позвольте мне немного рассказать вам о том, как обстоят дела здесь, в Венеции. Необыкновенная власть этого города, ставшего мостом между Востоком и Западом, зиждется не только на воде, на которой он стоит, и гениальности задумавших и построивших его беженцев. В той же мере она исходит и из горнила духа художников и писателей, которыми он перенаселен. В течение многих столетий правители этой лагуны плели сложнейшую паутину из стоящих у власти и шпионов, стражников и магистров, от которых не уйти никому. Необыкновенно сложный баланс поддерживает взаимоотношения этого народа с королями и дипломатами всех стран, с теологами, церковниками и высшими властями каждой религии, с собственниками и владельцами: полей или товаров, какие только производят на земле. В то же время внутри самого города раскинулась сложная сеть, в которую попадаются и приезжие, и прожившие в городе какое-то время. Существует одна полиция для богохульников, а вторая — для проституток, эта — для сводников, а та — для драчунов. Есть те, кто контролирует лодочников, и те, кто наблюдает за оружейниками. Никто не скажет, кто здесь командует, но все должны опасаться тысячи глаз, постоянно придирчиво изучающих эти улицы, стоящие на воде. Сложная система из множества грузов и противовесов гарантирует власть Республики Венеция. Это единственная вещь, которая принимается здесь в расчет, как в королевстве кривых зеркал, отражающих совсем не то, что существует на самом деле, где все не то, чем кажется, а все реальное часто скрывается за тяжелыми портьерами. Возьмите, к примеру, дожа, прославляемого на грандиозных регатах и почитаемого всем народом от его назначения до самой смерти. Даже он, тот, кто не обязан ни перед кем отчитываться, тем не менее не может открыть адресованное ему письмо, не получив предварительно разрешения советника, специально для этого предназначенного. Не говоря уже об утонченных мыслителях, направляющих ненависть низших классов, разделяющих их и изобретающих тысячи предлогов, тысячи игр, чтобы они боролись между собой с ненавистью столь же кровавой, сколь и беспричинной, но никогда не поднимали оружия против тех, кто держит бразды правления. Великое множество проституток и режущие глаз цвета, уйма художников и гурманов, мой дорогой Людовико, служат лишь для того, чтобы скрыть шпиков и стражников, судей и инквизиторов, неустанно наблюдающих за всем городом.