В. И. Ленин, распространив принцип демократического централизма и на III Интернационал,[28] как выше было показано, предостерегал от вмешательства во внутренние дела коммунистических партий. Руководству Коминтерна (и, в сущности, руководству РКП(б) принцип демократического централизма служил основанием вмешиваться в дела национальных коммунистических партий.
Линия, которая проводилась РКП(б) и, прежде всего, разумеется, Сталиным по отношению к Коминтерну, воплощалась в следующем положении: кто выступает за революцию, должен выступать и за Советский Союз, поддерживать большевистскую партию, ее тактику брать за образец своей деятельности. «Революционер тот, — говорил Сталин на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1 августа 1927 года, — кто без оговорок, безусловно, открыто и честно, без тайных военных совещаний готов защищать, оборонять СССР, ибо СССР есть первое в мире пролетарское революционное государство, строящее социализм. Интернационалист тот, кто безоговорочно, без колебаний, без условий готов защищать СССР потому, что СССР есть база мирового революционного движения, а защищать, двигать вперед это революционное движение невозможно, не защищая СССР».[29]
При этом следует отметить, что Сталин, как правило, «вмешивался» в дела зарубежных коммунистических партий тактично, с уважением, по-товарищески, а главное — конструктивно, со знанием дела. Об этом не раз говорили руководители коммунистических партий, в частности, М. Торез, П. Тольятти, В. Пик, Д. Ибаррури и другие. Другое дело, что порой коммунисты зарубежных стран сами не всегда обоснованно и взвешенно обращались к опыту советских коммунистов, даже применительно к внутрипартийной жизни и деятельности. Борьба, которая велась в коммунистических партиях против «своих» «уклонистов», также осуществлялась в духе антитезы: «сталинцы» — «троцкисты».
И, конечно, в той мере, в какой западные коммунисты принимали установки на отождествление интересов СССР и мирового коммунистического движения, они нередко впадали в сектантство, отрывались от широких пролетарских, народных масс своих стран. В то же время, конечно же, правда, что широкие массы трудящихся разных стран видели в СССР воплощение своих надежд. Для коммунистов, для трудящихся историческим водоразделом между силами фашизма, войны и капитализма, с одной стороны, и силами мира, демократии и социализма, с другой, в те годы было отношение к Советскому Союзу и, конечно, к Сталину. Сейчас, разумеется, псевдодемократам можно издеваться над позицией, которую выразил в то время видный деятель ФКП Ж. Коньо: «Мы всем существом привязаны к стране социализма как члены мировой партии коммунистов, главой и воспитателем которой является Сталин». В том же смысле говорил и П. Тольятти: «Долг коммунистов — защищать Советский Союз. Ни для кого не может быть сомнения в том, что грядущая война, даже если бы она началась как война двух великих империалистических держав между собой или как война какой-нибудь великой державы против малой страны, неизбежно будет иметь тенденцию вылиться и неизбежно перейти в войну против Советского Союза. Каждый год, каждый месяц отсрочки является для нас гарантией того, что Советский Союз сможет дать более сильный отпор нападению империалистов» (Тольятти П. Избранные статьи и речи, т. 1, с. 151, 152). Или позднее, в 1946 году, Пьер Куртад: «При каждом ударе, нанесенном Советскому Союзу, международный фашизм выигрывает очко… В этом смысле СССР всегда прав». А мы полагаем, что должны с уважением и благодарностью относиться к людям, которые так говорили. Ведь Советский Союз для них был оплотом мировой революции. Так говоря, они подчеркивали: для них на первом плане интересы трудящихся всего мира. Позиция, безусловно, заслуживающая уважения. Ф. Коэн, разъясняя позиции зарубежных коммунистов в те трагические и героические годы, вполне обоснованно, справедливо пишет в своей книге «СССР и мы»: «СССР развивался и превращался в один из главных факторов в мировой политике. Безусловная защита СССР была защитой нового типа социального прогресса, единственного бастиона социализма, который держался уже 20 лет, но который подвергался атакам со всех сторон и поражение которого продлило бы существование эксплуататорского режима во всем мире. Это была защита страны, которая последовательно вела борьбу за мир, против фашизма и национального угнетения».
Не надо забывать, что в период между двумя мировыми войнами антисоветизм был главным идеологическим оружием империалистических сил. (Но особенно ожесточенным он стал в период «холодной войны».)
Это и предопределило радикальность реакции коммунистов. Они идеализировали успехи СССР. Советский Союз был первопроходцем, он прокладывал путь для всех. Зарубежные коммунисты прощали Сталину, своим советским собратьям ошибки (тем более что противники коммунизма вытаскивали на свет исключительно ошибки). Марксистское учение также воспринималось ими зачастую в трактовке советских коммунистов. Конечно, повторяем, Сталин хотел, чтобы и в других странах все шло, как «у нас». Сталин, в частности, считал, что в той или иной степени НЭП с её рыночными связями и использованием их абсолютно необходима для каждой капиталистической страны в период диктатуры пролетариата. Ведь невозможно представить, что сразу же по приходе к власти пролетариата у нас будут налицо уже готовые на сто процентов распределительные и снабженческие аппараты между городом и деревней, между индустрией и мелким производством, дающие возможность установить сразу прямой продуктообмен, без рынка, без товарооборота, без денежного хозяйства. Отказ от НЭПа означает, что пролетарская революция должна сразу после захвата власти пролетариатом встать на почву экспроприации средней и мелкой буржуазии, взвалив на свои плечи неимоверное бремя устроения на работу и обеспечения средствами к жизни искусственно созданных миллионов новых безработных. Из всего этого, подчеркивал Сталин, следует, что НЭП является неизбежной фазой социалистической революции во всех странах.
Что касается военного коммунизма, то он есть навязанная военной обстановкой и интервенцией политика пролетарской диктатуры, рассчитанная на то, чтобы установить прямой продуктообмен между городом и деревней не через рынок, а помимо рынка, мерами главным образом внеэкономического и отчасти военного порядка, и имеющая своей целью организовать такое распределение продуктов, которое могло бы обеспечить снабжение революционных армий на фронте и рабочих в тылу. Ясно, что не будь военной обстановки и интервенции, не было бы военного коммунизма. Поэтому нельзя утверждать, что военный коммунизм является экономически неизбежной фазой развития пролетарской революции.
Пролетарская диктатура начала у нас свою строительную работу вовсе не с военного коммунизма, а с провозглашения основ так называемой новой экономической политики. Сталин указывает при этом на работу Ленина «Очередные задачи Советской власти», вышедшую в 1918 году, в которой Ленин дал первое обоснование начал НЭПа. Эта политика была прервана интервенцией, и к ней пришлось вернуться лишь спустя три года, после ликвидации гражданской войны и интервенции. Но это все с очевидностью говорит о том, что пролетарская диктатура на другой день после революции должна базировать свою строительную работу, прежде всего, с новой экономической политики, если исходить, конечно, из экономического порядка.
И все-таки применение политики военного коммунизма не обязательно связано с гражданской войной, отмечает Сталин. Можно вполне представить состояние гражданской войны без применения методов военного коммунизма, в России так и было до начала 1918 года, до интервенции. Гражданская война шла уже с октября 1917 года, но НЭП продолжалась. И поскольку уже есть СССР, который укрепляется, постольку пролетарская революция, победив даже в какой-либо одной изолированной стране, может обойтись и без интервенции, и, значит, без военного коммунизма. Вместе с тем, продолжает Сталин, отрицать вероятность и интервенции, и военного коммунизма в какой-либо стране Западной Европы, где победит пролетарская революция, нельзя.
