Анна Малинова тоже чувствовала в Яне это предназначение, такое же ясное, такое глубокое и сокровенное, как у любого мистика или мечтателя. Но эту мысль она прятала глубоко в каком-то уголке подсознания, ибо она тоже была по-своему посвященной. Нацисты убили ее мужа. Без малейшего почтения они взяли ее жизнь, разорвали пополам, как использованный трамвайный билет, и с презрением выбросили обе половинки. И хотя ее скорбь была уже не такой горькой, она не забыла и не простила. Тот факт, что в Яне она нашла невольное утешение своему глубокому горю, не ослабил в ней чувства ненависти к угнетателям.

Много было хорошего между ними. Их никогда не мучила мысль, что их посвященность может оказаться тщетой и вздором, бессмысленной фантазией. Их поддерживало и укрепляло сознание, что если удастся убить Гейдриха, то это откроет путь для следующего шага к победе. А когда будет завоевана победа, они были уверены, что восторжествует здравый смысл: Йозеф женится на Либославе, Адольф Опалка вернется к жене, Ян с Анной вместе начнут свой путь в будущее.

Жизнь в постоянной опасности обостряет все восприятия.

Особый смысл получает каждый рассвет и каждый закат, и памятью о вчерашнем дне они дорожат, как сокровищем. Они без конца говорят о доме, в котором будут жить, о своих будущих детях. И если Анна порой остановится на середине фразы, почувствовав, как отчаяние грызет ее сердце, то знает об этом только тетушка Мария.

Итак, они сидели рядом в поезде по пути в Пльзень, глядя в окно на распустившуюся листву и весеннее цветение деревьев, на пасущихся коров на полях, на вздымающиеся горы, на восход солнца в синем небе.

Они без труда нашли квартиру железнодорожника, который был заранее предупрежден, что им нужно жилье. Он сказал, что жену отправил на несколько дней к матери, а самого его не будет дома по меньшей мере три дня, так как он едет в рейс со своим поездом, и предоставил свою квартиру в их распоряжение. Он не знал и не желал знать, чем они будут заниматься. Вручив Яну ключи от квартиры, он пожелал им удачи.

Йозеф, Валчик и лейтенант Опалка не заставили себя долго ждать и прибыли вслед за ними. Валчик нес чемодан с портативным приемником-передатчиком. Это была не самая лучшая аппаратура, но достаточно мощная для передачи и приема морзянки из Лондона. В квартире было несколько кроватей, так что у них, по крайней мере, будет удобный ночлег.

Йозеф смеялся и шутил с Анной и Яном. У него была для них новость.

— Как только покончим с Гейдрихом, — сообщил он по секрету, — мы с Либославой поженимся. Сразу же!

Он посмеялся над тем, как поднялись у Яна брови, и не придал значения его предположению, что их обоих могут отправить обратно в Англию, и, может быть, армейские правила запрещают жениться солдату, состоящему на действительной службе.

Йозеф очень вежливо заявил, что ему наплевать. Они с Либославой поженятся, а у военных спросят, когда они будут в Праге, ибо Йозеф, в отличие от Яна, не был готов ждать до «после войны». Йозеф очень хорошо понимал, что есть только одно время смеяться — это сейчас, и есть только одно время заниматься любовью — это сейчас. Йозеф печенкой чувствовал, что нельзя терять времени. Разве могла Либослава противиться этому веселому и темпераментному молодому человеку, постоянно убеждающему ее выйти за него замуж?

Либослава, веселая и прелестная, как весенняя птичка, быстро приняла решение. Она сказала ему «да», и, к легкому оцепенению ее родителей, они сразу же объявили о помолвке.

Если Анна Малинова хоть чуточку им позавидовала, она во всяком случае не показала этого Яну — ни словом, ни взглядом. Они весело и вдохновенно провели тот вечер в квартире, поужинав хлебом и консервами. После ужина они собрались вокруг радиопередатчика, и Валчик попытался установить связь с Лондоном. Это получилось очень легко. Валчик передал в Лондон сообщение, что они находятся в Пльзени, что погода теплая, весенняя и не собирается портиться. Он сообщил, что завтра они найдут легковоспламеняющиеся сараи, постройки или стога сена, стоящие напротив друг друга с разных сторон от завода «Шкода». Почти наверняка они будут готовы зажечь эти сигнальные огни в субботу ночью, в любое время, если английские бомбардировщики действительно прилетят.

Ответ был определенным. Метеосводки хорошие. Если они таковыми и останутся, то бомбардировщики, конечно, прилетят. В пятницу ночью Лондон передаст им по радио последние инструкции.

Как только Валчик выключил связь, раздался стук в дверь.

Оказалось, приехал Ата Моравец. Он без труда нашел сержанта Карела Чурду и надлежащим образом доставил его сюда. У Аты блестели глаза от возбуждения по случаю успеха. Все это казалось ему романтичным и захватывающим. Мысль, что теперь он не только находится в одной комнате с настоящими опытными диверсантами, но фактически им помогает, вызывала у него своего рода опьянение. Его темные вьющиеся волосы сбились набок, лицо разрумянилось, он был очень счастлив. Человек, которого он отыскал и привез сначала в квартиру своей матери в Праге, а затем — в Пльзень, обладал совсем иным характером. Хотя он пожимал всем руки и его тепло приветствовали, он не улыбался.

Ян и Йозеф знали прежде Карела Чурду — до и во время курса подготовки в Шотландии. И хотя они считали его в известной степени категоричным и самоуверенным, все-таки хорошо к нему относились. Он казался знающим и надежным парнем.

Чурде было тридцать лет. Это был человек среднего роста с правильной формой головы и карими глазами. Прежде, чем отправиться в Польшу, чтобы продолжить борьбу с нацистами, он работал на таможне. Чурда редко улыбался потому, что не позволял себе расслабиться. И часто испытывал чувство страха.

Будущее целиком осудит его, но в те первые дни он подвергал испытаниям свою храбрость, и она его пока не подводила. Миллионы людей в то время выносили и переживали тяжести войны, сражались, если было надо, погибали, если им не везло, были готовы исполнить приказ — и при этом не подвергали свою храбрость или свое мужество испытаниям.

Дух и мужество Карела Чурды были несомненны. В иных случаях он мог бы проявить честь и достоинство. Но те случаи, с которыми ему пришлось столкнуться, оказались за пределами его понимания и его выносливости. Открылся не тот клапан, и его храбрость вся вышла. В этом была его трагедия.

Всем очень хотелось узнать, что было с Чурдой после того, как он расстался с Опалкой, и не слышал ли он что-нибудь о третьем из их группы. Он сказал, что не слышал, а о своих происшествиях кое-что рассказал. Но не сказал, что его любимая девушка живет всего в нескольких километрах от дома его матери, где он укрылся поначалу. Не сказал, что, рискуя больше, чем следовало, он попросил сестру устроить ему встречу с ней. И встретившись с девушкой, за которой он ухаживал три года назад, еще до отъезда, он узнал, что у нее есть ребенок. Его ребенок!

Заливаясь слезами от счастья, она показала ему фотографию сына, которого он никогда не видел. Он торжественно рассматривал ее и, если в его сознании и произошла некая глубокая фундаментальная перемена, то он этого ничем не показал, ибо лицо его не изменилось. Он в свою очередь дал ей свою фотографию и сказал, чтобы она, если с ним что-нибудь случится, отнесла ее в органы власти после войны. Тогда, может быть, о ней и о ребенке позаботятся и назначат им пенсию.

Их встреча продолжалась час или два с нежностью и полным взаимопониманием. А когда она ушла, может быть, первые семена обиды запали в его сердце, что жизнь обошлась с ним так несправедливо. Он не мог воспользоваться ни своей силой, ни умом, чтобы защищать и лелеять эту девушку и ее сына, которые зависели от него. Вместо этого он должен уйти из дома и жить в страхе и неверии, под угрозой ужасной смерти, постоянно находящейся рядом, так близко, как биение собственного сердца.

Но в этой квартире, в присутствии других, Карел Чурда так не говорил. Он рассказывал свою историю спокойно, без эмоций, и с интересом слушал Опалку, который намечал план действий на следующий день.