Пока они шли, Пешал быстро соображал. Надежда еще была.
До Петрова идти минут двадцать. У него еще оставался заряженный кольт и портфель с деньгами. Может быть, содержимое портфеля поможет найти выход? Он старался говорить подавленным голосом:
— Для меня это очень некстати, господа. Я понимаю, что нарушил какие-то правила, но мне было бы очень неловко возвращаться в Петрово. Сердечные дела, вы понимаете. Ее муж — он сейчас ищет меня…
С таким же успехом он мог бы говорить по-китайски, ибо часовые не обращали никакого внимания на его речи. Они шагали чуть сзади с обеих сторон. Блеснула надежда, когда он увидел, что стволы их винтовок больше не направлены с таким драматическим влечением в его сторону. Они просто выполняли свои обычные обязанности и нисколько не догадывались, какую важную птицу поймали.
Он сделал еще одну попытку.
— Я не беден, господа. Думаю, тысяча крон могла бы вам пригодиться?
— Заткнись! — сказал часовой справа. И все. Они продолжали шагать в тишине. Пешал внутренне бесился. Он не верил, что этими двумя грубиянами движет чувство долга. Должно быть, глупость. Но раз они глупы, то он, конечно, должен сбежать от них.
Они дошли до конца лесной просеки и свернули на узкую дорожку, мощеную щебенкой. На расстоянии трехсот метров впереди показались огоньки на окраине деревни.
— По две тысячи крон каждому, господа! Это — большие деньги.
На этот раз часовые даже не потрудились ответить, и Пешал понял, что он должен сейчас же это прекратить, или он пропал.
Его кольт и содержимое портфеля гарантируют ему повышенное внимание гестапо. Портфель он нес в левой руке, а правую небрежно засунул в карман и взялся за оружие. Не замедляя шаг, он вдруг высоко размахнулся портфелем и ударил по винтовке часового слева. Удар был такой силы, что портфель вырвался из его рук. Он прыгнул влево и побежал к лесу, который был в двух шагах, прежде, чем часовые опомнились. Раздался крик «Стой!», и ружейный залп просвистел сквозь ветки деревьев рядом с ним.
Пешал обернулся, держа кольт в руке. Настал час проверить на практике уроки стрельбы с ходу. Он выстрелил на свет фонарика, которым глупый часовой светил в его направлении.
Вспышка слабого света осветила его на мгновение, когда пуля вылетела из револьвера, и он почувствовал, как кольт дернулся в руке. Часовой вскрикнул и упал. Фонарик, продолжая испускать яркий луч, бесцельно скатился на землю. А человек продолжал кричать.
Он выстрелил в другого часового. Часто упражняясь в этих играх в Шотландии, он не очень верил словам инструктора, который неустанно повторял: «Тренируйся, парень, тренируйся! От этого, может быть, будет зависеть твоя жизнь.» Еще два ружейных залпа прорезали кусты. Тогда он выпрямился и дважды выстрелил в фигуру, очертания которой выделялись на фоне неба. Выстрелил удачно. Второй часовой тоже вскрикнул и уронил винтовку. Шатаясь, он направился в сторону деревни с криком «На помощь! На помощь!» Лежащий на земле первый часовой уже умолк.
Секунды две Пешал стоял как застывший. Догнать его и убить? Портфель. Где он? Где-то на земле? Вся земля была — сплошная чернота. «О, боже! — думал он. — Как же его найти в темноте?»
Стрельба привлекла внимание. Из деревни слышались крики.
На дороге показались огни. В их блеске он видел, как шатается стражник, крича: «На помощь! Убивают!»
Он отчаянно шарил в канаве. Нет портфеля! Ну, черт с ним!
Выпрыгнув из кустов, он изо всех сил пустился бежать по дороге в обратную сторону. Выскочив на лесную просеку, повернул направо. Просека очевидно вела к границе, и навряд ли этот участок будет охранять более, чем один патруль. Он бежал трусцой не меньше получаса, прежде чем позволил себе передохнуть. Сел, прислонившись спиной к дереву. По лицу текли струйки пота, застревая в щетине его бороды. Пот стекал холодными ручейками по спине. Он тяжело дышал. Потом он вспомнил, какую элементарную, но роковую ошибку он допустил, и у него потемнело в глазах. Его удостоверение личности! Оно осталось в нагрудном кармане одного из часовых.
Это было уже слишком. Он почувствовал упадок сил. Бедняга Пешал! Он был таким сильным молодым патриотом. Но с самого начала его преследовали неудачи. Сплошные неудачи.
Скоро он узнает, что его разыскивают. Но цепь роковых событий, которая привела к этому положению, еще только разворачивалась.
Когда на крики раненого часового подоспела помощь из близлежащей деревни, полиция обнаружила, что его товарищ уже мертвый лежит на дороге со своим все еще светящимся фонариком, подобным одинокому горящему глазу. В канаве они нашли портфель Пешала, набитый доверху банкнотами. Тогда они начали поднимать старших офицеров гестапо.
Тяжело раненого часового отнесли в деревню, но Пешал стрелял без промаха и наверняка. Он впал в беспамятство и к утру умер, не произнеся ни единого слова. В нагрудном кармане его кителя нашли удостоверение личности, принадлежащее некоему Олдриху Пезару из Отроковице, с приклеенной фотокарточкой и описанием примет этого человека.
Как только настало утро, германские официальные лица связались по телефону с Отроковице, подняв с постели перепуганных регистраторов, гражданских служащих и всех, кто имел доступ к официальным записям. Ни в одной книге не было и следа Олдриха Пезара. Он просто не существовал.
И тут произошло удивительное совпадение, одно из тех, которые часто бывают в жизни, но считаются дешевыми приемами в художественной литературе, ищущей пути отображения жизни. На дежурство в полицию пришел один сержант словацкой жандармерии. Он слышал, что ночью у них была какая-то неприятность.
Что-нибудь серьезное? Насмерть застрелены двое немецких часовых? Это означало большие неприятности для всего их округа. Есть какие-нибудь улики, кто это сделал? Да, есть одна.
Ему показали удостоверение, и сержант широко раскрыл глаза.
Он узнал его.
— Этот парень? Да что вы, это не он! Этого я знаю. Мы вместе служили в армии. Олдрих Пешал. Его семья живет в Моравии… — И тут до него дошло — по внезапно установившейся тишине, по тому, как вдруг поднялись с мест и подошли к нему немецкие чиновники. Озираясь вокруг, он видел враждебные глаза. Он, простой провинциальный полицейский, только хотел выполнить свой долг и не больше. Он не хотел впутывать никого из своих соотечественников. Но слова вырвались, и было поздно. Это означало конец для Олдриха Пешала.
После того, как Пешал кончил рассказывать Миксу и Герику свою историю, они попытались уснуть в своем лесном шалаше, и уже под утро, когда похолодало и забрезжил рассвет, Пешал сказал им о своем решении.
— Пытаться идти дальше бесполезно, — сказал он. — В данный момент мы не можем действовать как единая команда. Каждый — сам за себя. Среди наших явок — ни одной хорошей. У людей не хватает смелости. Нам надо попытаться просто выжить — каждому по одиночке.
Тогда Микс сказал, что у него есть еще одна явка на севере, и он не сомневается, что там они найдут помощь.
— Да нет, — сказал Пешал, — все это бесполезно.
— А что ты думаешь делать? — спросил Микс.
— Не знаю, — сказал Пешал. — Пока побуду здесь. Надо посмотреть, что будет с моими.
Микс в отчаянии покачал головой. Для него уже давно все делилось на черное и белое. Каждый человек был или плохим или хорошим. С плохими надо бороться и уничтожать их. Он верил в это, не рассуждая. А если бы он мог призвать на помощь риторику, если бы его чувство совести могло выражаться словами, то он сказал бы так: «Мы прибыли сюда, чтобы вести борьбу, участвовать в сопротивлении, а не воссоединяться со своими семьями. У нас есть еще долг». Но у него не нашлось таких слов, чтобы выразить свое несогласие, и он промолчал.
Пешал остался в лесу, а Герик и Микс отправились на поезде в Брно. Герик помнил адрес одной женщины, который ему дали в Англии. Она жила в Праге на Вацлавской площади. Если бы она не смогла им помочь, то они наверняка нашли бы какое-нибудь прибежище среди тысяч местных жителей. В Праге они наверняка смогли бы установить контакты с движением сопротивления. Но Микс собрался ехать на север на свою явку, в которой был уверен, потому что это был адрес его собственной невесты, и приглашал с собой Герика.
