Стужа долго и пристально смотрела на огонь, стараясь не думать ни о чем, и на мгновение ей показалось, что часть ее души слилась с этой землей и с этой ночью. Сладостное спокойствие снизошло на нее, прогоняя усталость, наполняя безмятежным довольством. Она понимала, что это ощущение не продлится долго, тем оно драгоценнее.

Она легко погладила своего спутника по щеке. Он снова повернулся к ней лицом. Она села и стала смотреть на него сверху, пока он тоже не поднялся.

— А как же Кимон? — спросил Терлик.

Она ответила не задумываясь:

— Я люблю Кимона. И буду любить его вечно, и даже дольше. Но Кимона здесь нет. Он не может дотронуться до меня, а мне хочется, чтобы ко мне прикоснулись.

Он смотрел мимо нее на костер.

— И все же ты в меня не влюблена. В отличие от меня.

Она взяла в ладони его лицо и повернула к себе. Свет огня плясал на нем, отражаясь в темных глубинах его глаз.

— Я в самом деле люблю тебя, Терлик, — искренне сказала она. — В эту минуту, в эту ночь, как могу, но я люблю тебя. — Она прижалась лбом к его лбу. — Пусть этого будет достаточно.

Он снял ее руки, но не выпустил.

— А что будет завтра?

Она пожала плечами:

— Завтра будет завтра.

Он печально покачал головой и снова лег. Отвернувшись, он устроил голову на согнутой руке.

— Этого недостаточно, — честно признался он.

Она осталась сидеть, молча, неподвижно глядя ему в спину. Стрекотали цикады, ветер ласкал ей волосы, и ночь ждала вместе с ней. Спустя какое-то время он снова поднялся и дотронулся до ее руки.

— А может, достаточно, — уступил он, — на одну ночь.

Костер почти догорел. Но ни Стуже, ни Терлику не хотелось вставать, чтобы подбросить в него дров, им и так было тепло в объятиях друг друга. Они лежали тихо, вслушиваясь в звучание ночи. Вдруг в глубине темного леса, среди качающихся ветвей и шишковатых стволов старых деревьев, какой-то едва уловимый трепет привлек ее внимание.

— Смотри, — сказала она, высвобождаясь из-под руки Терлика, державшей ее за талию. Она приподнялась на локте, чтобы лучше разглядеть. — Светлячки.

Он бросил взгляд через плечо и снова опустил голову.

— Ну, просто рой жучков.

Она села ровно и еще долго любовалась их мерцанием в темноте, таким завораживающим, прекрасным зрелищем. Но потом вспомнила Ша-Накаре и придвинулась ближе к костру.

К полудню следующего дня они добрались до края леса. Теперь на их пути лежал небольшой городок, окруженный полями. Стужа осадила Ашура, пока впереди еще оставались деревья, укрывавшие их от посторонних глаз.

— Поезжай ты, — велела она Терлику. — Достань еды и разузнай, что это за место. Я встречу тебя на другом конце города.

Он недоверчиво посмотрел на нее:

— Ты ведь не думаешь, что кто-то тебя здесь помнит.

Она всматривалась в безымянный город. Конечно, в глубине души ей очень хочется поехать вместе с ним. Здесь живут люди ее народа. У нее с ними общие корни. И в то же время она знала — ей нельзя туда, и от этого у нее кольнуло сердце.

— Я по-прежнему женщина с оружием, — напомнила она ему. — Они будут отшатываться от меня, как от чего-то мерзкого и отвратительного. Даже если я не скажу ни слова и не выдам своего акцента, даже если они не догадаются, что я эсгарианка, вряд ли мне будут рады. Женщинам нельзя касаться оружия мужчин — это наш самый строгий запрет.

Терлик прокашлялся и сплюнул:

— Глупый обычай.

— Неужели глупее вашей кровной мести, — возразила она, — что держит каждого роларофца за горло?

Похоже, он задумался над этим, почесывая вспотевшую грудь. Затем пожал плечами.

— Я объеду город полями. — Она показала на дорогу, проходившую прямо через город. — Найдешь меня там, на выезде из города, когда его уже не будет видно.

Терлик кивнул, но потом губы его дрогнули, и он, смущаясь, спросил:

— А ты очень голодна? — Он многозначительно похлопал себя по одежде. — Боюсь, карманы мои сейчас совсем пусты, при мне ни единого минарина.

Она ойкнула. Шлепнула себя по груди — мешочек, висевший на шнурке, исчез. Проклиная все на свете, она вспомнила, что потеряла его в Дакариаре, во время своего противостояния с Келом.

Закрыла глаза и тяжело вздохнула. Затем сняла серебряную диадему со лба и любовно повертела ее в руках, восхищаясь красотой, вспоминая чудесные мгновения, связанные с нею. Сверкал на солнце лунный камень, искусно вставленный в переплетенный обод, и на гладкой поверхности камня ей вдруг привиделось немолодое лицо женщины, которая подарила ей эту диадему на память о первом приключении. Все эти годы Стужа бережно хранила ее.

— Возьми это, — сказала она, с неохотой всовывая украшение в руки Терлика. — Нам обоим нужно как следует подкрепиться. В моем животе пусто, как в высохшем колодце. — На миг пальцы ее задержались на украшении, когда он принял диадему из ее рук. Металл все еще хранил тепло ее тела. — Смотри не прогадай с ценой, — добавила она. — Пусть тебе хорошенько заплатят.

Он сдвинул брови, но спрятал вещицу у себя за пазухой.

— Ты уверена, что Кел проходил через это место?

— Через него и дальше, — коротко ответила она. — Он не мешкал. И ты тоже не задерживайся.

Она тронула поводья единорога и поехала прочь, держась края леса, пока не остались позади поля, а город не превратился в маленькую точку вдалеке. Потом она поскакала на запад по широкой дуге и выехала на дорогу.

У обочины росло дерево. Стужа спешилась, отстегнула пояс с оружием и села на землю, прислонившись спиной к шероховатой коре дерева. Ашур стоял рядом и щипал густую траву.

По спине пробежал холодок то ли от страха, то ли от волнения. Эсгария. Всегда в минуты покоя это имя всплывает в памяти. И вот она наконец-то дома. Все вокруг — листья, ветер, солнце, — кажется, шепчет: Эсгария.

Она раскрыла ладонь. Черная, плодородная земля просыпалась сквозь пальцы.

Но родина отвергла ее, сделав изгнанницей, отказала ей в праве быть самой собой. Эсгария, со своими законами и обычаями, виновна в убийстве брата не меньше ее самой. И на Эсгарии лежит вина за смерть ее родителей.

Эта земля, такая дорогая ее сердцу, в то же время угрожает опасностью и стала совсем чужой. Стужа вдруг осознала с глубокой, саднящей печалью, что хотя она и родилась здесь, эта страна ей не родная. Она любит эту землю — ее темные леса, широкие равнины, крутые склоны. Любит загадочную, выразительную красоту этой земли, имеющую собственную душу.

Но она женщина и воительница, и за это Эсгария никогда не будет любить ее.

Любовь. Стужа вновь и вновь повторяла это слово в уме. Она хочет любви там, где никто даже не обещает любить ее, и отказывает в любви тому, кто в самом деле любит.

Что толкнуло ее в объятия Терлика? Одиночество? Страх перед будущим? Как часто мужчины накануне битвы искали утешения у своих возлюбленных, жен и даже проституток, она сама была свидетельницей этому. Возможно, то же самое случилось вчера и с ней, когда ее потянуло к Терлику. А еще ей вспомнилась ночь, когда они с Лико наслаждались друг другом, это ведь тоже произошло как раз накануне ее поединка с Келом.

Лико дал ей очень многое, но Терлик отдал еще больше. Прошлой ночью сила его любви заставила ее позабыть обо всех тревогах, и в конечном счете она впервые за долгие месяцы безмятежно уснула рядом с ним. Но она знала — это еще не все. Взошло солнце, и Стужа увидела его глаза — он не спускал их с нее, пока они ехали. Говорил он очень мало и даже не пытался снова прикоснуться к ней. Но всем своим естеством она ощущала, как сильно он ее желал.

Ночью она испытала блаженство. Теперь же, при свете дня, когда есть время подумать, ей больно об этом вспоминать. Что она будет чувствовать, когда вновь опустится ночь? Ну а чего захочется Терлику — ясно и так.

Сможет ли она начать новую жизнь с другим мужчиной? Эта мысль застигла ее врасплох. Она ведь думала только о том, как бы остановить Кела и расквитаться с колдуньей, которую ее сын называл Ороладиан, и ни о чем другом.