Как мы уже говорили, составленный отцом Бенуа график, в соответствии с которым все кумранские материалы должны были быть опубликованы к 1993 г., был заменен новым, разработанным Страгнеллом и (теоретически последним) более реалистичным графиком, крайний срок завершения которого переносился на 1996 г. Эйзенман был настроен весьма скептически в отношении планов группы. BAR высказывался более резко. Намеченный график, утверждал журнал, это обман и мошенничество. К тому же BAR обращал внимание, что график не принят; в техническом отношении он не являлся обязательным ни для кого. Более того, он не предусматривал никаких мер по наблюдению за тем, выполняет ли международная группа свои прямые обязанности. Что же будет, вопрошал BAR, обращаясь к правительству Израиля, если намеченные сроки вновь не будут соблюдены?

Департамент древностей прямо не ответил на брошенный ему вызов, но 1 июля 1989 г. в интервью «Los Angeles Times» директор департамента, уже знакомый нам Амир Дрори, сделал заявление, которое можно воспринимать как недвусмысленную угрозу: «Мы впервые располагаем планом, и если кто-то не уложится в указанные в нем сроки, мы сочтем себя вправе передать работу другим ученым». Впрочем, Страгнелл в интервью с корреспондентом «International Herald Tribune» дал ясно понять, что он не воспринимает подобные угрозы всерьез. «Мы работаем не на железной дороге», – заявил он. А в интервью телеканалу Эй­би-си он высказался еще более определенно: «Если мы не уложимся в график и опоздаем на один-два года, меня это ничуть не беспокоит». Милик тем временем, как пишет «Time Magazine», оставался по-прежнему «неуловимым»; тем не менее журнал успел взять у него интервью, где приводится высокомерное высказывание преподобного отца: «Мир увидит манускрипты после того, как я завершу все подготовительные работы».

Справедливо не довольствуясь этим, BAR продолжил свою кампанию. В интервью телеканалу Эй-би-си Страгнелл с несколько неуклюжим юмором и с трудом сдерживаясь, сетовал на недавние нападки, которым подверглись он сам и его коллеги. «Мне кажется, мы порядком набрались блох, – заметил он, – от тех, кто пытался досадить нам». BAR немедленно отреагировал на это, опубликовав фотографию, на которой был запечатлен профессор Страгнелл в окружении «именитых блох». Помимо Эйзенмана и Дэвиса, в числе «именитых блох» оказались профессора Джозеф Фицмайер из Католического университета, Дэвид Ноэл Фридман из Мичиганского университета, Дитер Георги из Чикагского университета, 3. Капера из Кракова, Филип Кинг из Бостон-колледжа, Т. Гастер и Мортон Смит из Колумбийского университета и Геза Вермес из Оксфордского университета. BAR пригласил сфотографироваться всех прочих ученых-библеистов, которые согласились быть публично названными «блохами». Ответом на это приглашение стала лавина писем, в том числе и от профессора Якоба Нойснера из Института перспективных исследований При­нстонского универстета, автора целого ряда заметных работ об истоках иудаизма и возникновении христианства. Говоря о научной деятельности международной группы, профессор Нойснер охарактеризовал историю со свитками Мертвого моря как «монументальный крах», который, по его мнению, был вызван «надменностью и самонадеянностью».

Осенью 1989 г. мы приступили к работе над этой книгой и в процессе подготовки рукописи с головой окунулись в море споров и противоположных мнений. Отправившись в Израиль, чтобы собрать необходимые материалы и взять интервью у ряда видных ученых, Майкл Бейджент решил проверить работу и полномочия так называемого Комитета по наблюдению за свитками, сформированного для наблюдения за деятельностью международной группы. Теоретически комитет мог оказаться чем угодно. С одной стороны, он мог стать «бумажным тигром», средством формального контроля за бездействием официальных органов. С другой – он мог предложить реальные властные полномочия, чтобы отобрать у международной группы право распоряжаться свитками и передать его в более ответственные руки. Не служил ли комитет всего лишь ширмой для маскировки дальнейших проволочек с публикациями? Или же он обладал полномочиями и волей для внесения конструктивных изменений в сложившуюся ситуацию?

Среди лиц, входивших в комитет, были двое членов департамента древностей Израиля – Амир Дрори, глава департамента, и госпожа Айала Суссман. Для начала Бейджент решил побеседовать с Дрори. Однако, приехав в департамент древностей, он был вынужден общаться с госпожой Суссман, которая была председателем подкомитета департамента по изучению кумранских текстов. Ему было заявлено, что Дрори занят другими неотложными делами. А госпожа Суссман – в курсе дел, ибо специально занимается свитками.

Встреча Бейджента с Суссман состоялась 7 ноября 1989 г. Госпожа Суссман ясно и недвусмысленно дала понять, что рассматривает встречу как нежелательное вмешательство в ее и без того плотный распорядок дня. Оставаясь безукоризненно вежливой, Суссман вместе с тем проявляла нетерпение и холодность, не вдаваясь в детали и всем своим видом показывая, что она намерена как можно скорее завершить беседу. Бейджент, разумеется, был столь же вежлив, однако ему пришлось быть настойчивым и почти назойливым, так что создалось впечатление, что он готов прождать в офисе хоть целый день до тех пор, пока не получит ответ на свои вопросы. Наконец госпожа Суссман сдалась.

Первые вопросы, заданные Бейджентом, касались принципов создания и целей Наблюдательного комитета. В тот момент госпожа Суссман, явно считая своего интервьюера не специалистом, хорошо знакомым с обсуждаемой темой, а всего лишь журналистом, скользящим по поверхности вопроса, заявила, что комитет был создан для опровержения критики, направленной против департамента древностей. В результате у Бейджента сложилось впечатление, будто комитет не проявляет реального интереса к самим свиткам, а представляет собой нечто вроде бюрократической ширмы.

Какова же тогда его официальная роль, поинтересовался Бейджент, и какими конкретно полномочиями он наделен? Госпожа Суссман сохраняла невозмутимость. Работа комитета, заявила она, сводится к тому, чтобы «консультировать» Амира Дрори, директора департамента древностей, при его контактах с профессором Страгнеллом, главным редактором любых публикаций кумранских материалов. Комитет намерен, подчеркнула она, тесно сотрудничать со Страгнеллом, Кроссом и другими членами международной группы, перед которыми департамент древностей имеет формальные обязательства. «Некоторые, – заявила она, – уже очень углубились в свою работу, и нам не хотелось бы забирать у них материалы».

А как же быть с публикациями в BAR, спросил Бейд-жент, и резолюциями, принятыми на конференции в Могилянах всего два месяца тому назад, в которых сформулировано требование предоставлять фотографии всем заинтересованным сторонам? Ответом ему стал жест госпожи Суссман, в точности такой, какой совершают женщины, бросая ненужное письмо в корзинку для бумаг. «Никто не принимает их всерьез», – проговорила она. С другой стороны, она (что вселяло некоторые надежды) констатировала, что новый график, в соответствии с которым все кумранские документы должны быть опубликованы к 1996 г., является вполне реальным. «Если Милик не уложится в намеченные сроки, – заметила она, – мы вполне можем передать материалы кому-то другому». Все до единого тексты, находившиеся в распоряжении Милика, уже готовятся к печати в соответствии с намеченной датой их публикации. В то же время она выразила симпатии позиции Страгнелла. Ее муж, заметила она, известный профессор истории талмудизма, помогал Страгнеллу в переводе целых 121 строки документа ММТ, публикация которого не раз переносилась.

Таким образом, на взгляд госпожи Суссман, в целом все было в порядке и вполне приемлемо. Предметом ее личной заботы были не столько кумранские материалы, сколько негативное общественное мнение в отношении департамента древностей. Это вызвало у нее возмущение. В конце концов, свитки – это «не наша забота».

«К чему все эти неприятности? – почти раздраженным тоном спросила она. – У нас есть другие, более важные проблемы».