Кумранские тексты обычно классифицируются по двум рубрикам. С одной стороны, это корпус ранних списков библейских текстов, некоторые из которых имеют разночтения по сравнению с каноническими версиями. Эти тексты представляют собой так называемый «библейский материал». С другой стороны, имеется обширный корпус небиблейских материалов, по большей части состоящих из совершенно новых, незнакомых документов, которые харатеризуются как «сектантский материал». Понятно, что большинство дилетантов считают наиболее важными и значительными текстами именно «библейский материал», ибо само слово «библейский» автоматически включает в их сознании ассоциации с чем-то серьезным и глубоким. Первым, кто подметил и сформулировал своего рода софизм в этом эффекте восприятия, был Эйзенман. Дело в том, что «библейский» материал безопасен и не заключает в себе противоречий, а также не несет никаких сомнительных пророчеств. Он состоит всего-навсего из копий и списков книг Ветхого Завета, более или менее точно (за незначительными исключениями) воспроизводящих хорошо знакомые нам печатные тексты Библии. Здесь в принципе не может быть ничего радикально нового. На самом деле наиболее интересные и важные тексты – это не «библейские» тексты, а именно «сектантская» литература. Все эти тексты – уставы жизни общины, толкования на библейские книги, богословские, астрологические и мессианские трактаты – представляют собой наследие «секты», жившей некогда в Кумране, и излагают ее учение. Оценка этого материала как «сектантского» сразу же настораживает и в значительной мере снижает интерес к нему. Это сразу же переводит материал в плоскость идиосинкразической доктрины неортодоксального и подозрительного «культа», небольшой и в высшей степени нетипичной конгрегации, отколовшейся и находящейся на периферии гипотетического главного русла развития иудаизма и раннего христианства, – явления, с которым она, по сути, имеет немало общего. Непосвященным и дилетантам предлагается принять точку зрения «консенсуса», сводящуюся к тому, что кумранская община состояла из так называемых ессеев и что ессеи, представляющие определенный интерес как факт тупикового маргинального развития учения, не имели прямых духовных наследников. В действительности же, как мы увидим, дело обстояло во многом иначе, ибо тексты, пренебрежительно называемые «сектантскими», заключают в себе весьма и весьма взрывоопасные материалы.
3. Скандал вокруг свитков
По иронии судьбы, первым человеком, заметившим нечто подозрительное в действиях международной группы исследователей, оказался не ученый-библеист и вообще не специалист в данной области. Им оказался непосвященный – американский литературный критик и искусствовед Эдмунд Вильсон, которого студенты университетов в Великобритании и Соединенных Штатах знают благодаря его многочисленным работам в области, весьма далекой от Кумрана и Палестины I в. н.э. Известность Вильсону принесли его собственные новеллы – «Я думал о незабудках» и «Мемуары графства Гекаты». Известен он и как автор книги «Замок Акселя», оригинального и новаторского исследования о влиянии французского символизма на литературу XX в. Столь же известен он и как автор «К Финляндскому вокзалу», исследования-эссе о махинациях Ленина и интригах большевиков после первой русской революции. А еще известность ему принесла его гротескная, публицистически заостренная борьба со своим бывшим другом, Владимиром Набоковым, причиной которой предположительно стала негативная оценка им набоковского перевода пушкинского романа в стихах «Евгений Онегин» на английский язык.
В отличие от демонстративных эскапад Набокова, Вильсон не стремился, образно говоря, пускаться в дальнее плавание в неизведанные моря, за пределы своей официальной акватории. Возможно, взяться за перо и написать об исследовании кумранских свитков его побудила известная беззаботность, взгляд непосвященного, человека, стремящегося оценить ситуацию в целом. Как бы то ни было, в 1955 г. Вильсон опубликовал длинную статью в «New Yorker» – статью, которая на первых порах сделала свитки «темой кухонных разговоров» и способствовала пробуждению интереса к ним у широкой публики. В том же году Вильсон переработал и значительно дополнил эту статью, переиздав ее в качестве книги под заглавием «Свитки с берегов Мертвого моря». Четырнадцать лет спустя, в 1969 г., этот текст был в очередной раз расширен и дополнен, и в книгу были включены новые материалы, появившиеся за истекшие годы, так что объем книги увеличился вдвое по сравнению с первоначальным вариантом. Книга эта и по сей день остается одним из наиболее популярных исследований, посвященных свиткам Мертвого моря и предназначенных для неспециалистов. Но даже несмотря на то, что сам Вильсон не был специалистом в области изучения библеистики, нельзя сказать, что он показал себя заурядным дилетантом и профаном. Даже члены международной группы де Во не могли упрекнуть его труд в «недостаточной серьезности». Поэтому Вильсон получил право, выступая от лица широкой общественности, призвать специалистов к ответу и потребовать у них отчета.
Еще в 1955 г. Вильсон обратил внимание, что часть «экспертов» проявляет стремление дистанцировать кум-ранские свитки и от иудаизма, и от христианства. Эти «эксперты», по его мнению, слишком рьяно и пылко протестовали против его заявления, что еще больше усилило его подозрения:
«Как только кто-нибудь возьмется за изучение противоречий, порожденных появлением свитков Мертвого моря, он сразу же ощущает некую „напряженность“… Однако подобная напряженность вызвана не жарко дебатировавшимися поначалу вопросами датировки, и споры вокруг датировки имели под собой, по всей видимости, куда более серьезные причины, чем чисто научная проблематика».
Вильсон обратил внимание на то, сколь много у этих свитков общего с раввинистическим иудаизмом, сложившимся в I в. н.э., а также с наиболее ранними формами христианства, и отметил явный «запрет» на проведение очевидных параллелей между ними, просматривающийся у ученых, которые ориентированы как на иудейское, так и на христанское вероисповедание:
«Конечно, нам хотелось бы услышать всесторонние дискуссии по этой проблеме, а между тем невольно задаешься вопросом, не скованы ли ученые, работающие над изученим свитков, – надо отметить, что многие среди них являются членами христианских орденов или прошли подготовку в рамках раввинис-тической традиции, – чем-то вроде запрета на рассмотрение вопросов, затрагивающих различные религиозные убеждения… при этом ощущается некая нервозность, скованность во всем, что касается попытки вдвинуть тот или иной предмет в его историческую перспективу».
Соблюдая декорум, принятый в ученом мире, Вильсон, разумеется, высказывается очень тактично, излагая серьезные проблемы как можно более дипломатичным языком. Сам же он не испытывает никакого смущения, вдвигая тот или иной предмет в историческую перспективу:
«В любом случае, если мы посмотрим на Иисуса в перспективе, характерной для свитков, мы сможем проследить некую новую традицию и получить хотя бы некоторое представление о той драме, которая достигла своей кульминации в христианстве… Этот монастырь (Кумранская община. – Прим. перев.)… по всей видимости, был колыбелью христианства в гораздо большей мере, чем Вифлеем или Назарет».
Увы, для библеистики и возлебиблейской учености, и в частности ученых, изучающих свитки Мертвого моря, это вполне типичная и характерная ситуация, что подобные выводы приходится делать не «экспертам» в данной области, а непредвзято мыслящему и хорошо информированному наблюдателю. Ведь не кто иной, как Вильсон, нашел наиболее точные и корректные формулировки для тех проблем, которые международная группа с таким упорством стремилась обходить молчанием.
Подобные отзывы о предвзятости большинства уче-ных-библеистов нашли отклик в высказываниях Филипа Дэвиса, профессора библеистики Шеффилдского университета и автора двух книг, посвященных материалам кумранских находок. Как указывает профессор Дэвис, большинство ученых, работавших со свитками, были – а по сути дела остаются и по сей день – приверженцами христианского вероучения, основой их мировоззрения служит Новый Завет. По его словам, он знает целый ряд ученых, выводы исследований которых вступают в болезненное противоречие с их собственными религиозными воззрениями. В этой связи возникает вопрос: возможна ли вообще в подобных случаях объективность? Профессор Дэвис подчеркивает давнюю вражду между богословием и историей. По его мнению, Новый Завет слишком часто воспринимается не только как первое (т. е. богословие), но и как второе (история), и его рассматривают как точное описание событий, происходивших в Iв. Но если воспринимать тексты Нового Завета – Евангелия и Деяния апостолов – как неопровержимый исторический факт, это вообще делает невозможным научное исследование свитков. В данном случае христианское учение «диктует сценарий событий».
