Мои волосы были черными и густыми и, похоже, лучше выглядели бы в лошадиной гриве. Вместо того чтобы красиво спадать на плечи, они торчали во все стороны. Их нельзя было даже заплетать в косы. С тех пор, как местер Маунус сделал в прошлом году все возможное, чтобы я стала похожей на мальчика. Такая усеянная жемчугом лента, как у Саши, подошла бы мне, как золотая корона жабе.

– Погоди немного, – сказала она.

И я так и осталась там без башмаков, в одних чулках, и с голыми плечами и долго мерзла.

Когда Марте в конце концов вернулась, на руке в нее висело полосатое холстяное платье и белая блуза точь-в-точь такая же, как ее собственная.

– Примерь-ка, – сказала она, протягивая мне платье, – когда-то оно было… оно когда-то подходило девочке такой-же, как ты.

Она печально и ласково погладила полосатую ткань.

Что это за девочка, которая некогда носила эту одежду? Дочь Марте? Или, может статься, ее младшая сестра? Довольно трудно было понять, сколько лет Марте. Лицо и руки морщинистые и изнуренные, но у меня появилось ощущение, что суровая жизнь прочертила эти морщины, а совсем не годы. Во всяком случае, из-под повязки не торчали седые волосы.

Я надела блузу и платье поверх всего этого оборчатого белья. Блуза была из красивой мягкой ткани, вся в узеньких зеленых, розовых и серых полосках. Корсаж застегивался на серебряные крючки, напоминавшие цветочки. Платье показалось мне очень красивым.

– Благодарствую, – тихонько вымолвила я. Меня, правда, ни о чем не спрашивали, но поблагодарить, верно, дозволено.

– Тебе к лицу, – сказало она, бережно поправляя рукой шовчик на одном плече.

И мне вдруг показалось, что я необычайно приглянулась Марте…

Марте проводила меня в Мраморный зал, и я радовалась, что она была со мной. У меня не было ни малейшего желания снова предстать перед Вальдраку. Я помнила, как Саша сказала: «Я не знаю, чего ему от тебя надо». Не знала этого и я, но у меня начинались судороги в животе, когда думала об этом.

В большом мраморном камине горел огонь, а перед ним сидел Вальдраку, уютно откинувшись на спинку мягкого кресла. Он, видно, тоже искупался. Одежду мелкого торговца сменила бархатная куртка, отороченная мехом. На нем были черные короткие штаны и вышитые серые валяные сапоги с острыми носами. Он так переменился, стал незнакомым и важным. Никто не принял бы его ныне за мелкого торговца. Но одно осталось неизменным: тонкая металлическая цепь по-прежнему служила ему вместо пояса.

За его креслом стояла Саша в своем бирюзовом шелковом платье и расчесывала влажные темные волосы своего господина серебряным гребнем. Она кинула на меня единственный испепеляющий взгляд и сделала вид, будто я вообще не существую.

– Подойди, – велел Вальдраку.

Я невольно замешкалась. Лишь моим ногам потребовалось долгое время, чтобы повиноваться, и Марте пришлось легонько подтолкнуть меня в спину.

Вальдраку поднялся и оглядел меня.

– Замечательно, Марте! – сказал он. – Это то, что я хотел!

Марте присела и повернулась, чтобы уйти. Однако же на пороге замедлила шаг.

– Дина еще ничего не ела, господин! – произнесла она. – Мы не успели!

Вальдраку поднял бровь:

– Какая забота! Но тебе, Марте, нечего беспокоиться. Дину накормят, как только она заработает свой ужин.

Заработает? Какую работу он имеет в виду? Вальдраку повернулся ко мне:

– Понимаешь, здесь, в Дракане, мы все вместе трудимся. Большинство из нас работает в поте лица. Здесь нет места бесполезным прожигателям времени. Я, само собой разумеется, мог бы отправить тебя в ткацкую или в кузницу, но мне приходит в голову, что ты принесешь больше пользы по-другому. Саша, не попросишь ли ты Сандора пригласить сюда нашу домашнюю ткачиху?

– Да, господин!

Саша отложила гребень на маленький лакированный столик рядом с креслом. Там стояли остатки вечерней трапезы: обглоданный цыпленок и темно-алое вино на дне бокала. И тут же у меня свело живот. Может, и прежние судороги были от голода, а не от страха.

– Я послал грамоту своему кузену, Драконьему князю, – продолжал Вальдраку. – У него, пожалуй, другие расчеты на тебя, но он человек занятой, и мы не станем ждать от него немедленного ответа. А пока – ты моя! Время здесь может оказаться для тебя весьма благоприятным, вспомни хотя бы ту горницу, где тебя поселили. Никчемность, безделье я караю жестоко, но я щедрый господин для тех, кто мне верно служит. И может статься, я смогу замолвить за тебя доброе словечко моему кузену. С твоей стороны будет умно, коли ты станешь служить мне, Дина! И это пойдет на пользу твоему маленькому высокогорскому дружку, что сидит в подвале.

Для чего все эти уговоры? Чего ему от меня надо? И эти его уговоры показались мне страшнее угроз, на которые он был так падок.

– Ты хочешь что-то сказать, Дина? – Я покачала головой.

– Давай говори! Я разрешаю! – Я откашлялась:

– Для чего я вам, мессир Вальдраку? Никогда в жизни я не подумала бы величать его «господин», словно он был единственным господином в этом мире.

– У тебя есть нечто весьма редкое, у тебя есть несравненное оружие – твои глаза и твой голос, и тот, кто отказывается от этого оружия, не пустив его в ход, тот безнадежный олух.

Оружие? Вот как он это понимает! Матушка называла это «дар», и, хотя я некогда полагала его скорее проклятием, я чувствовала, что права она. Я не спросила, какие виды на меня у Дракана. Я боялась того, что я и сама могу хорошенько их вычислить.

Сандор вошел в зал вместе с одной из девочек-воробышков, по-прежнему одетой в серо-коричневое рабочее платье, но уже без головного платка. То была девочка с торчащими во все стороны каштановыми волосами. Я узнала ее, она показывала язык одному из мальчишек. Она казалась скованной, боязливой и вместе с тем дерзкой.

Сандор толкнул ее, и она присела пред Вальдраку, но присела ровно настолько, чтобы не казаться дерзкой.

– Подойди ближе, детка! – нетерпеливо произнес Вальдраку. – Как тебя зовут?

– Лайса!

Сандор снова толкнул ее локтем, и она пробормотала:

– Господин!

– Дурная слава идет о тебе, Лайса! Дошло до меня, что ты опаздываешь, поешь и небрежна в работе, и ты – всего-навсего ткачиха – не раз нагло вела себя с мастером!

– Я выполняю свою работу… господин!

И снова слово «господин» прозвучало с легким опозданием.

– Ну, это мы еще посмотрим. Покорная ли ты и работящая, или же ты и вправду скандалистка – это мы предоставим, пожалуй, решить Дине.

– Мне?

Слово сорвалось у меня с языка.

– Лайса! Посмотри Дине в глаза.

Так вот что он имел в виду под словом «оружие». Ему надо, чтоб я заставила немного дерзкую и наглую девчонку устыдиться, что она пела во время работы!

Лайса всего лишь смутилась с виду. Она ничуть не подозревала, что ждет ее, стоит мне сделать, как он велит.

Мне хотелось сказать, что дар Пробуждающей Совесть совсем не для того, но мановением руки он остановил меня:

– Вспомни, что я говорил о хороших и дурных слугах, Дина. – Он положил руку на опоясывающую его цепь. – Исполняй свой долг. Я охотнее вознагражу, нежели покараю!

Перед моими глазами возникла спина Тависа, испещренная кровавыми полосами, и я вспомнила, как он плакал в ту ночь.

– Глянь на меня, Лайса! – сказала я, и в моем голосе не было и намека на звучание голоса Пробуждающей Совесть.

Но она все же посмотрела на меня. Она ведь не знала, что лучше этого не делать.

Наши глаза встретились. Ее передернуло, и она быстро отвела взгляд в сторону. Но Вальдраку кивнул Сандору, тот положил свою тяжелую руку на ее затылок так, чтобы она не могла вертеть головой. Ее глаза блуждали из стороны в сторону, а потом она их прищурила.

– Выполняй свой долг, Дина! – тихо произнес Вальдраку, снова перебирая цепь руками.

«Прости меня, Лайса, – подумала я. – Прости. Но если я не сделаю этого, он изобьет цепью Та-виса».

– Глянь на меня, Лайса!