«СПб. ведомости».

Только по подписке за 1 рубль. Печатается и рассылается немедленно альманах – Полиция и бюрократия по страницам русской сатиры.

«СПб. ведомости».

Каково усердие! Цензурный Комитет, ныне именуемый Комитетом по печати (г-н Бельгард), устранил из всех пьес Пшебышевского слово «тело». Браво!

«Биржевые ведомости» .

– Вот и правильно, что устранил, – сказал, отчихавшись, Высший Чин. – Тело – вещь сумнительная, потому что с грудями.

Стоя посреди горницы, Ферапонтыч свистел паровозом. Ну и сон ему нынче снился – чистый парад-ассамблей!

– Совершенно правильно изволили отметить, ваше высокосиятельство, бывает тело благородное, воинское, а бывает так, что под оболочкой бесстыдства скрывается нечто. – Генерал, высказавшись, заглотнул слизистый гриб.

Полковник, покопавшись в суточных щах, отчего борода его украсилась отменнейшим зеленоватым бордюром, щелкнул под столом каблуками и весело доложил:

– Позавчера, ваше превосходительство, в кумедии смотрели с супругой художественную пьесу «Тайфун». Апогей там достигает безумства, когда самурай Хари-Ноги из любви к миледи Доу (такой, доложу вам, товар, господа!) делает себе харакири кривым ножом и на глазах почтеннейшей публики на сцену вываливаются …что бы вы думали?.. кишочки, господа, натуральные кишки! Вот от такого «тела» получаешь истинное наслаждение, потому что кишки-то японские! Уж мы смеялись с супружницей, ажник чуть не лопнули!

Все офицеры с удовольствием похохотали, вообразив совершеннейший японский позор, а хозяин фатеры Дормидонт Ферапонтыч Луев рванул меха гармоники, а благоверная его тонким голоском, так что жилы чуть не порвались на курином горле, воспроизвела популярное:

Блестящее общество пожаловало к Ферапонтычу не совсем внезапно: всех этих господ, персон, в отечестве почитаемых и любимых, Луев не раз видел во сне и предчувствовал их появление: как раз Серафима Лукинична новую кадушку с грибами вскрыла, а у начальства нюх на такое дело ахов.

И вот явились – заскрипели, подгибаясь, половицы, запахло фиксатуаром, эликсиром, одеколоном подмышечным, сливочным кремом, коньячной отрыжкой и сыром французским; здеся проживает верный слуга государев господин Луев Дормидонт Ферапонтыч? – а мы с визитом а-ля фуршетно посидим культурненько, без шансонеток; давай, Луев, мечи что ни есть из печи!

И вот расселися, а господа скубенты вокруг флигеля с бонбами бродють, напевают про себя «Тумбу-разку», – кабы знали об луевских гостях, то-то было бы фейерверту!

– Как хотите, господа, а вся беда Расеюшки заключается в автомобилях, – задумчиво сказал, водя пальцем в блюде студня, пристав. – Обыватель, а особливо иноверец поганый, видя коляску, катящую без лошадей, убеждается, что можно прожить и без полиции.

– Я, конечно, ваше высокопревосходительство, – пытаясь раскурить соленый огурец на манер сигары, обратился к Высшему Чину околоточный надзиратель, – я, конечно, за государя нашего нынешнего Николая Александровича жисть свою окаянную отдам, околоток с молотка пущу, сундуки пожгу! А все ж таки при Николае-то Павловиче, при Первом-то автомобилей на российской территории не было…

Все тут при энтих непростых словесах как бы между прочим замолчали, взялись ковырять пальцами в горчице, в студне, в носу – все ждали слов Высшего Чина.

– А вот и верно, не было при Николае Павловиче вонючих автомобилей, а шпицрутен был, – с веселым задором сказал Высший Чин.

Все офицеры тут радостно загалдели про Николая Павловича, которого Палкиным грубый мужик прозвал, а надо бы Великим. Порядок был при том царе и в военном деле не хромали – Крымскую канпанию отгрохали, это вам не тютькин хвост. Проиграли, говоришь, Ферапонтыч? Мало что проиграли – зато турчатины сколь навалили под Севастополем!

– Господа, господа, Ферапонтыч в автомобилях видит элементы прогресса!

– Так точно, хоть голову секите!

– А шляпы нонешние бабские вроде корзин да с аршинными булавками тебе не колють?! – наскочил с шашкой на городового пристав.

– Никак нет, не колють! – браво ответил Ферапонтыч, подставляя выю. – Мине даже очкастый господин в пенсне очинно импонирует, потому что видать – аптекарь.

– Может, тебе и бомбист по душе, Ферапонтыч? – подскочил с револьвером полковник.

Серафима Лукинична тем часом убирала со стола и хихикала с Высшим Чином, когда те ее за бугристую ногу хватали.

– Разные бывают, – задумчиво сказал Ферапонтыч, расстегивая на груди мундир для пули. – Который в тебе целит, этот нечист, а который в вышестоящее начальство, тот молодец – вакансию освобождает.

– А ведь дело говорит Луев, – зачесали в затылках гости.

– А вот мине любой бомбист не ндравится, что ты будешь делать, потому что переть уж мне выше вроде некуда, – сладко похрапывая, оглаживая хозяюшкины шершавые бока, сказал Высший Чин и проследовал в спальню.

– Куда ваше высокосиятельство имеет направление следует быть? – выпучив глаза и вздымая ус, вопросил Ферапонтыч.

– Хде дывчину чую, там и заночую, – с неожиданным малороссийским прононсом возгласил Чин.

Послышался общий аплодисмент, а Ферапонтыч, чувствуя законную гордость, расставил покрепче ноги и отдал свое пожилое тело в объятия Морфея-шалфея.

Учителем Куликовским убит московский градоначальник граф Шувалов.

Администрация Путиловского завода в С.-Петербурге объявила локаут.

Тифлис и Тифлисский уезд объявлены на военном положении.

Избиение евреев и интеллигенции в Нижнем Новгороде «черной сотней» при содействии полиции и казаков.

В Туле началась забастовка рабочих оружейного и патронного заводов.

Сормовские рабочие отправили в Нижний дружину для борьбы с «черной сотней».