Переговоры длились допоздна. Множество вопросов остались нерешенными. В конце концов терпение Обри Дэниела лопнуло. Он встал.

– Мы не собираемся покорно брести туда, куда нам указывают, – сказал он резко, вставая. – Мы согласимся с тем или иным требованием только после того, как тщательно изучим все документы. И только после этого Барри Кокс ответит на ваши вопросы.

Соглашение не было достигнуто, но до него оставался крохотный шажок, и поэтому прокуроры решили отсрочить предъявление обвинения еще на неделю. Часы затикали снова.

Спустя два дня Обри Дэниел и Барри Саймон получили письмо антитрестовского отдела, перечислявшее условия соглашения. Дэниел нашел эти условия возмутительными.

Все служащие АДМ, писали прокуроры, получают иммунитет от судебного преследования, кроме нескольких лиц, включая Мика Андреаса и Терри Уилсона. В этом не было ничего нового. Но теперь обвинение собирались предъявить Дуэйну Андреасу и Джиму Рэнделлу. Председатель совета директоров и президент компании становились объектом судебного преследования, и при этом от АДМ требовали полного и безоговорочного сотрудничества с властями. По мнению адвокатов, это все равно что нарисовать мишени на спинах этих двоих.

Дэниел даже обрадовался. Ясно, что прокуроры перестарались. Такие условия правление АДМ никогда не примет. И он позвонил Спратлингу.

– Благодарю вас. После вашего письма мы можем отказать вам с легким сердцем.

– Что именно вас не устраивает? – спросил Спратлинг.

– Как минимум забудьте о претензиях к Дуэйну Андреасу и Рэнделлу. Это не обсуждается. Во-вторых, мы не согласны выплачивать сто миллионов долларов. Двадцать пять миллионов за нарушения в торговле лизином и десять миллионов за лимонную кислоту. Это все.

Спратлинг помолчал.

– Либо сто миллионов, либо обвинение, – проговорил он.

Все члены чрезвычайного комитета, собравшиеся тем утром в офисе фирмы «Симпсон и Тэтчер», негодовали из-за последних требований прокуратуры. Все выглядело как попытка сфабриковать дело против Дуэйна Андреаса и Джима Рэнделла с целью выкорчевать разом всю верхушку АДМ. Все единодушно отвергли это условие. Адвокатам поручили передать правоохранительным органам, что иммунитет должны получить все служащие АДМ, кроме тех, кто с самого начала был объектом расследования. Иначе это стало бы нарушением предварительного соглашения.

Вместе с тем, заявили директора, назрела необходимость принимать окончательное решение.

– Курс акций АДМ упал, – сказал Росс Джонсон, – и он не поднимется, пока мы не разрешим проблему. Пора разобраться с этим делом.

Обри Дэниел кивнул. Он все понял.

На следующее утро, 20 сентября, на столе Гэри Спратлинга зазвонил телефон. На часах было 11.05, звонил Обри Дэниел.

– АДМ согласна уплатить сто миллионов, – сказал Дэниел. – Но не говорите пока об этом никому, кроме тех, кому это надо знать.

Обязательным условием, добавил адвокат, является иммунитет для Дуэйна Андреаса и Джима Рэнделла. Если прокуроры не согласны, АДМ готова предстать перед судом.

Спратлинг все записал и пообещал, что прокуратура рассмотрит этот вопрос. Юристы договорились в ближайшие дни обсудить все прочие пункты соглашения.

Простившись с Дэниелом, Спратлинг позвонил Джиму Гриффину в Чикаго. Похоже, АДМ готова к соглашению, сказал он.

В то же утро – по закону совпадения – прояснились темные моменты в деле о мошенничестве.

После нескольких месяцев предварительных переговоров отдел по борьбе с мошенничеством назначил встречу с Марти Оллисоном, первым из тех, кого Уайтекер пригласил на работу в АДМ. Адвокат Оллисона Майкл Монико пытался выторговать для своего клиента иммунитет в обмен на показания, но вашингтонские юристы на это не пошли. В результате Оллисон, в надежде на снисходительность прокуроров, согласился ответить на их вопросы на условиях предварительной договоренности.

Они встретились в офисе чикагской прокуратуры. Вся команда, ведущая расследование, – Бассет и Д'Анжело от ФБР, Маккей и Никсон от Министерства юстиции, – вооружилась ручками и приготовилась. Оллисон и Монико сели по одну сторону стола. Оллисон был спокоен, но смущен.

Представив присутствующих, Бассет приступил к вопросам. Оллисон сказал, что впервые встретился с Уайтекером на одной из отраслевых конференций весной 1989 года. Он в то время работал в отделении «Киова хакко», которое занималось производством лизина, а Уайтекер в «Дегассе». Уайтекер проявил большой интерес к лизину и подробно расспрашивал Оллисона об особенностях этого бизнеса. Спустя некоторое время, в том же году, Уайтекер позвонил ему и сообщил, что перешел в АДМ, где возглавил подразделение по производству лизина. Ему требовался специалист по продажам. Переговорив с Джимом Рэнделлом, в январе 1990 года Оллисон начал работать в АДМ.

Бассет решил, что пора переходить к вопросу о мошенничестве.

– Что побудило вас заняться финансовыми операциями с Уайтекером? – спросил он.

Глубоко вздохнув, Оллисон кивнул и сказал:

– Это началось в мой первый год работы в АДМ, когда Марк получил письмо из Нигерии.

В тот день 1990 года на втором этаже главного здания АДМ царило оживление. Гул брокеров в дилинговом зале отзывался эхом на всех этажах. Все трудились не покладая рук. Казалось, что работа в АДМ не останавливается ни на секунду. Новичок Марти Оллисон, недавно нанятый Уайтекером, все еще удивлялся высокой эффективности производства. К тому же его изумило то, что Рэнделл мгновенно зачислил его в штат и без единого слова согласился платить ему столько, сколько Оллисон запросил. Он радовался, что по совету Уайтекера назвал просто баснословную цифру.

Оллисон приближался к лифту, когда его окликнул Уайтекер. Его непосредственный начальник пребывал в радостном возбуждении.

– Марти, загляни ко мне на минуту. Хочу показать тебе кое-что.

Когда Оллисон зашел в его кабинет, Уайтекер закрыл дверь и, достав из ящика стола какой-то документ, сунул его новому сотруднику.

– Читай, – сказал он.

Оллисон изучил документ. Это было очень странное письмо. Автор сообщал, что он имеет отношение к Министерству нефтяных ресурсов Нигерии и, благодаря хитроумной афере, получил доступ к миллионам долларов. Но реализовать их он может лишь с помощью людей вроде Уайтекера.

– Это не розыгрыш? – спросил Оллисон.

– Нет-нет, абсолютно. Это редчайший шанс. Точно такой же был у моего приемного отца, и он заработал на этом кучу денег.

Оллисон кивнул. В то время он не знал, что приемный отец Уайтекера был выдумкой.

– Я разговаривал с этими нигерийцами. Все, что им надо, – бланки компании, номер банковского счета, на который можно выслать деньги, и кое-какие фиктивные инвойсы.

– Объясните, пожалуйста, что это за фиктивные инвойсы, – прервал рассказ Оллисона один из прокуроров.

– Впоследствии Уайтекер сказал, что нигерийцы хотели, чтобы он составил счета на фиктивное сотрудничество с нефтедобывающими предприятиями – будто бы он заключил сделку с их министерством.

Бассет записал и это. Уайтекер, судя по всему, послал эти фиктивные инвойсы в Нигерию еще до того, как начал предъявлять их в АДМ. По-видимому, именно нигерийцы навели его на эту мысль.

– Что вы думали об этих сделках? – спросил Бассет.

– У меня были определенные сомнения, но я доверял мнению Марка. Он пользовался большим авторитетом в компании.

– Уайтекер рассказывал вам еще что-нибудь о сотрудничестве с нигерийцами?

– Да, однажды мы вместе ездили по делам и он сказал, что встречался с одним из них и переслал ему документы факсом.