Через несколько часов от Каяццо пришел факс. В нем сообщалось, что кредитор отозвал свое предложение о предоставлении ссуды.

Бораски в растерянности уставилась на факс. Придется известить риелтора, представлявшего продавца, Пола Майера.

Новость дошла до Майера в тот же день и привела его в неописуемую ярость. Он недавно отверг несколько выгодных предложений о покупке; его семья уже сидела на чемоданах. Уайтекер заверил, что может позволить себе эту покупку, что его поддерживают в Вашингтоне. А теперь правительство помещает его под программу защиты – и что же делать Майеру?

Ну нет. Он этого так не оставит. Он преподаст урок всем, и в первую очередь этому Уайтекеру.

В то же утро, чуть позднее, Марк и Джинджер прибыли в Лечебный центр Северного берега на первом этаже офисного здания в Хайленд-парке. Доктор Миллер приветливо встретил их в приемной. Марк был взъерошен, Джинджер держалась из последних сил. К тому же они были измотаны дорогой и в поисках Лечебного центра трижды сбивались с пути. Доктор пригласил Уайтекера к себе, а Джинджер попросил подождать в приемной. Она, казалось, была только рада передохнуть в одиночестве.

В кабинете Уайтекер плюхнулся в кресло.

– Итак, – произнес Миллер, – как вы себя чувствуете?

Уайтекера прорвало. Он начал неестественно быстро сыпать словами, перескакивая с одной темы на другую. Все же ему удалось в общих чертах изложить историю своего сотрудничества с ФБР.

– А теперь – теперь меня обвиняют в краже не больше не меньше как двух с половиной миллионов долларов. Два с половиной миллиона!

– А вы украли их? – спросил доктор.

– Ну да, – ответил Уайтекер и добавил, что в последние четыре года наживался еще и на откатах. – Мне платили пятьсот тысяч в год, но это же мало. Я трачу на двести тысяч больше.

Он сообщил доктору, что у него счета в банках Швейцарии, Гонконга и Каймановых островов.

– Вы отдавали часть этих денег жене? – спросил Миллер.

– Нет, – покачал головой Уайтекер. Он ничего не скрывал.

Из того, что услышал Миллер, было ясно: Уайтекер вел себя как человек, слепо верящий, что его ни за что не поймают. Почти все его авантюры были крайне рискованными. Он покупал за рубежом ювелирные украшения и не платил таможенных сборов. Он часто перевозил через границу большие суммы наличности, не декларируя их и ничуть об этом не беспокоясь.

– А что, если бы осмотрели ваш багаж? – спросил Миллер.

Уайтекер поморгал.

– Я даже не думал об этом. Выглядел я очень респектабельно. С какой стати меня обыскивать?

Уайтекер продолжал вещать о своих подвигах, а Миллер записал: «Многословие; мысли выражает нечетко». Но признаков депрессии, о которой говорили Джинджер и Эпстайн, доктор не наблюдал.

Уайтекер сказал, что всегда применялся к обстановке. А в АДМ царила вседозволенность. Руководители компании участвовали в сговоре о ценах и практиковали откаты. И он допускал нарушения, сказал Уайтекер, потому что так поступали все. Он не хотел быть «белой вороной».

– И в детстве было так же? – спросил Миллер.

– Да, – кивнул Уайтекер и сказал, что всегда был немножко позером и хотел во всем быть первым.

– Можете привести примеры?

– Ну например, в детстве я получил в подарок велосипед – навороченный, самой лучшей марки. И всюду хвастался, какой это хороший и дорогой велосипед. – Уайтекер посмотрел на доктора и добавил: – Он стоил девяносто девять долларов.

– Как получилось, что вы стали сотрудничать с ФБР?

– Они сами пришли ко мне, – ответил Уайтекер.

– Из-за того, что вы участвовали в фиксировании цен?

– Нет, они тогда еще не знали об этом. Просто они опрашивали всех менеджеров АДМ, а я один из менеджеров, поэтому они стали спрашивать и меня.

Здесь что-то не то. Почему агенты опрашивали сотрудников, если им не было известно о нарушении закона?

Речь Уайтекера выдавала пограничное с психозом состояние. Миллер решил, что новый пациент нуждается в тщательном общем и психиатрическом обследовании.

– Я рекомендовал бы вам лечь в клинику на обследование, – сказал доктор. Он хотел провести с Уайтекером несколько психиатрических тестов и заодно удостовериться, что попытка самоубийства не оставила глубоких последствий.

Уайтекер согласился, но предупредил, что надо принять меры предосторожности. У АДМ длинные руки, сказал он. Он главный свидетель обвинения по делу против руководителей компании, и они способны на все, чтобы выиграть дело. Ворваться в кабинет Миллера, например, или залезть в картотеку в клинике. Если Уайтекер представит свой страховой полис, АДМ может узнать, что он в больнице, и еще больше дискредитировать его.

Миллер сказал Уайтекеру, чтобы тот не беспокоился и что он примет все меры предосторожности. Он позвонит в клинику и договорится, что Уайтекер оплатит госпитализацию кредитной карточкой, так что никто ничего не узнает.

Когда состояние Уайтекера, по мнению доктора, несколько нормализовалось, он пригласил Джинджер. Та рассказала Миллеру, что муж за последние годы очень изменился, стал претенциозным и нетерпимым. Он покупает вещи, невзирая на их стоимость. У них восемь автомобилей, включая три спортивных, которыми они практически не пользуются.

А беседа с прокурорами, которая была на днях, только ухудшила положение. Марк сказал, что особенно сурово обошлась с ним Мэри Спиринг. Он боится ее и не хочет с ней больше встречаться.

Миллер сказал Джинджер о своем решении госпитализировать Марка. Она кивнула. Кажется, она испытала облегчение.

В вашингтонском аэропорту специальные агенты Бассет и Д'Анжело взяли такси до штаб-квартиры ФБР. Перед встречей с Уайтекером нужно узнать последние новости, а времени оставалось мало. Прежде всего они направились в кабинет Чарльза Оуэнса, возглавлявшего отдел по борьбе с финансовыми преступлениями. Оуэнс был занят, и они остались ждать в приемной. Спустя несколько минут он вышел.

– Прошу прощения, что заставил ждать, парни, – сказал Оуэнс и предупредил, что впереди нелегкий день. Сначала Эд Хербст информирует их о результатах последнего разговора с Уайтекером, после чего им придется отправиться в Министерство юстиции для встречи с сотрудниками отдела по борьбе с мошенничеством.

С этими словами Оуэнс собрался уходить, но агенты остановили его и спросили, когда они увидятся с Уайтекером.

– Разве вам не сказали? – отозвался Оуэнс. – Его не будет. Он сегодня утром пытался покончить с собой.

Отдел новостей газеты «Вашингтон пост» – целое море компьютеров и прозрачных стен, разгораживающих рабочие места. Здесь обитают сотни репортеров, лупящих по клавиатурам или висящих на телефонах. Журналист с девятилетним стажем Шарон Уолш трудилась в секции новостей бизнеса. Она выкрикивала в телефон подробности какой-то истории. Уолш уже больше месяца освещала ход событий, связанных с АДМ, и несколько раз ей удалось своими сенсационными сообщениями переплюнуть другие газеты.

Недели две назад ее заинтриговала публикация в «Чикаго трибюн», где говорилось о том, что Уайтекер сообщил ложные сведения о своем образовании в документах, поданных при защите диссертации в университете Милликин. Она неоднократно звонила Уайтекеру и всякий раз получала новое объяснение. Сначала он обвинил АДМ в том, что компания без его ведома намеренно исказила данные личного дела. Затем он изменил эту версию, сказав, что сам дал разрешение на это, потому что остальные сотрудники тоже лгали о своем образовании.

Все это убедило Уолш покопаться в прошлом Уайтекера. Просидев несколько дней на телефоне, она отыскала множество друзей и знакомых Уайтекера, с которыми он общался в разные периоды своей жизни, начиная с детства. Многие отзывались о нем как об энергичном и неугомонном трудоголике и шутили, что ему следовало бы запретить кофе и другие стимуляторы.