– А тебе непременно нужно это узнать?

– Да, – ответил я, ни на мгновенье не задумавшись, чувствуя, что на пороге ещё одной тайны очутился. – И я с места не двинусь, пока всю правду о тебе не узнаю.

– И стражи не забоишься? – она недоверчиво прищурилась.

– Сама же сказала, что всех отваром сонным опоила. Или не всех? – я не то чтобы струсил, просто уточнить решил.

– Стражников-то всех, а вот батюшке я отвара не давала.

Она беззвучно ойкнула и рот ладошкой прикрыла, будто что лишнее сказала.

– Батюшке? Чьему?

– Чьему – моему! – пе6редразнила меня Дина чуть раздражённо, досадуя, видимо, что проговорилась про какого-то неведомого батюшку.

– Но ведь ты…

– Русалка? Ну, так что ж? Может, ты думаешь, что у нас и отцов нет? Что мы из икринок вылупляемся? – она рассмеялась, но звонкий голос её звучал не очень-то весело. – А впрочем, тебе, поди, и рано о таких вещах думать?

Хотел я в ответ дерзкой девчонке тоже что-нибудь обидное сказать, но сообразил вовремя, что она нарочно меня поддеть пытается и от разговора неприятного в сторону увести.

– Нет, девица! Ты мне всё же скажи, что ты здесь делаешь? И что за батюшка такой?

Дина резко смех оборвала.

– Да зачем тебе? – спросила она голосом теперь уже каким-то умоляющим. Видно, очень не хотелось ей откровенничать.

– Зачем-зачем, – насмешливо повторил я и вдруг решился. Если я сейчас ей ничего не скажу, то другого случая может и не представиться. – Полюбилась ты мне, вот зачем. Я о тебе днём и ночью думаю, а кроме имени, о тебе ничего и не знаю.

– Ах, вот оно что! – ошеломлённо произнесла девушка и умолкла, о чём-то задумавшись.

– А ты, – с робкой надеждой спросил я, – обо мне вспоминаешь ли?

Дина чуть заметно улыбнулась.

– Забудешь тут, когда каждое утро пичужки малые о тебе напоминают.

– Значит, помнишь?

Русалка моя опять побледнела. Чудно всё-таки она себя вела – то смеялась, то чуть не плакала. Эх, не стоило мне этот разговор заводить! Да чего уж теперь!

Девушка глубоко вздохнула и, на признание, наконец, решившись, произнесла:

– Я-то помню. А вот ты, когда правду узнаешь, и думать обо мне забудешь!

– Это почему же? – горячо возразил я. – Зря ты так! Да я…

– Молчи уж теперь и слушай! – перебила она. – Сам того добивался. Так знай, что батюшка мой – сам воевода Садок.

– Да ну?! – только и смог сказать я.

А Дина продолжала, восклицаний моих не слушая:

– Когда ещё молодым совсем был, попал воевода в плен к царю морскому. И ждала бы его смерть неминучая, но приглянулся он младшей царской дочери – матушке моей. Может, и он её полюбил, да только теперь, зная батюшкин нрав, в это как-то с трудом верится. А царь морской, Тритон Поликарпыч об том и не задумывался. Велел обвенчать их и при себе Яропока Судиславича оставил. А через год у батюшки с матушкой я народилась. Правда, к тому времени они давно уже в ссоре находились. Не сложилось у них что-то, не смогли вместе ужиться. А на другой год воевода к себе в Лукоморье сбежал. И я о нём до прошлой весны и знать не знала.

И вдруг приезжает воевода Садок к нам на море Междуземное с посольством княжеским. Дедушка мой, царь морской, как узнал, кто посольство сие возглавляет, в ярость пришёл. Велел негодяя взашей гнать, несмотря на соглашения дружеские с Лукоморьем.

Но батюшка хитрей оказался. Предложил он царю по обычаю давнему в загадки сыграть. Если отгадает Тритон Поликарпыч его загадку, уедет воевода назад с позором великим. А ежели не отгадает – пусть принимает посла со всеми почестями, его званию положенными.

– Послушай, Дина! – перебил я девушку, возможно, чуть язвительно. – Это всё очень интересно. Но при чём здесь какой-то морской царь? Видишь ли, я тут из темницы бежать собирался.

– Ну, уж нет! – возмутилась красавица. – Или я всё по порядку рассказываю, или больше ни слова от меня не услышишь!

– Молчу, молчу, – согласился я. В конце концов, это я на объяснениях настаивал.

– Дедушка, хоть и старец древний, нрав горячий до сей поры сохранил. Согласился он на условия воеводовы. Вот батюшка у него и спрашивает: чего у человека всегда больше, чем он думает? Царь морской долго думал, ответы разные предлагал – и врагов, и волос на голове, и грязи под ногтями. А воевода каждый раз головой качал. Неверно, мол, не всегда. А правильный ответ таков оказался: мыслей, у других позаимствованных. Человек всегда думает и поступает, как привык, как в детстве научили, как обычай велит, как другие в подобном случае делали. А если и действует иначе, то лишь из желания выделиться, наперекор всему поступить.

Не смог царь морской ничего возразить, признал своё поражение. Но тут же отыграться пожелал, свою загадку загадать. И ежели проиграет воевода, накажут его за прежние прегрешения по обычаям морским. А коли выиграет – любое его желание Тритон Поликарпыч выполнит. Только полцарства не отдаст, можно и не просить.

Услыхав такое, я едва не рассмеялся. Ведь взрослые люди! Один царством правит, другой князю помогает тем же заниматься. А ведут себя, словно дети малые! Ну, да ладно, послушаем, чем у них дело окончилось.

– Задал царь морской свой вопрос. Только сгоряча ничего лучшего не придумал, как батюшкину загадку переиначить: Чего у человека всегда меньше, чем он думает? И проиграл, конечно. У воеводы ответ был заранее припасён – времени. Огорчился дедушка, да ничего не поделаешь! Пришлось ему желание Ярополка Судиславича выполнять. А волю свою воевода уже на другой день высказал, когда меня во дворце увидал. Захотел он дочку свою на три года в Лукоморье увезти. Якобы для того, чтобы сойтись со мной поближе. Негоже, мол, ребёнку без отца оставаться. Как будто его тогда, шестнадцать лет назад кто-то от меня гнал.

В голосе девушки послышалась застарелая обида, но она продолжала свою исповедь.

– Теперь-то я уже поняла – лучше совсем отца не иметь, чем такого. Но тогда даже рада была, что не посмел царь морской своё слово нарушить. И матушке моей наказал не противиться. А с меня слово взял, что я батюшку слушаться буду. Так и отправилась я в Старгород. На три долгих года. Причём воевода мне непременное условие поставил – гребень, матушкин подарок с собой взять. С него-то все беды и начались.

– Зачем же ему гребень твой понадобился? Да и ты сама? – спросил я, хотя мысли мои совсем другим заняты были.

Я всё ещё понять не мог, что мешает Дине убежать вместе со мной? Нежных чувств к отцу своему она очевидно не испытывала. Обещание, морскому царю данное? Так он сам, правду о воеводе узнав, от клятвы внучку освободит. Страх наказания? Но ведь не побоялась же она меня из темницы вызволить. В чём же тогда дело? Непонятно. Загадки, кругом одни загадки!

– Зачем я воеводе? – переспросила Дина и горько усмехнулась. – Эх, Емеля! Видать, не все тайны чародейские тебе ещё открылись! Да знаешь ли ты, что чары, на крови родственной, а тем более – отцовской, замешанные, самыми сильными считаются. И снять их можно только такими же, материнскими, к примеру. Вот и стала я воеводе верной, послушной прислужницей. А службу ту выполнять мне как раз матушкин подарок и помогал.

Ты вот в руках своих его держал, изучал, а главного в нём так и не понял. Но это и не удивительно. Батюшка, когда гребень тот сломался, строго наказал мне молодого мастера для починки отыскать. Чтобы больше на красу девичью заглядывался, чем чары хитроумные расплетал. И ведь прав оказался Егор Кузьмич, ничего вы с напарником не заметили!

А он сам сразу всё понял. Гребень тот не только матушкин голос слышать позволяет. Если я с ним где-нибудь побывала, всё, что в месте том теперь происходит, услышать могу. Вот я и слушала, что люди в городе говорят, а по вечерам обо всём важном батюшке докладывала.

– Так ты…

– Да и ваши разговоры я ему тоже передавала. И про тот случай с рогатиной злокозненной воевода наперёд знал. А тебя с дружком твоим он к себе позвал, потому что помощник ему требовался. Сначала он в деле проверить вас хотел, а потом уж решать, как с вами дальше поступить. Только вы слишком быстро проверились.