— Не надо так, Теодор, — Ирина осуждающе посмотрела на брата. — Соседей можно понять, они напуганы. К тому же они глядят со стороны и видят, что у нас своя правда, а у крыс — своя.

Это заявление ужасно разозлило Теодора.

— Это ты сама так решила или соседи тебе внушили?

— Ну… Да, это их слова.

— Правда есть только одна! А то, что она у каждого своя, говорит тот, кто не желает вникать в ситуацию, хочет выглядеть чище, выше и мудрее: ах, смотрите, какой я тут, над схваткой, весь из себя справедливый и миролюбивый! А по сути — становится на сторону гадов!

— Но как же ваш дом? — спросила расстроенная лисичка.

— А что дом? Крысам достанется, вместе с погребом и всеми запасами. Пускай подавятся!

— Ну и дела… — покачал головой Константин.

С громким топотом поднялись из погреба остальные члены семейства Башенек. У всех — по рюкзаку, даже у маленького Аркадия.

Константин и Берта вызвались проводить Башенек в горы, и те с радостью согласились.

Когда они добрались до древнего дуба, Папа Башенька сказал:

— Все, друзья, дальше мы сами.

Все принялись суетливо прощаться, самки расплакались, а Аркадий, скинув рюкзачок, прыгал вокруг Константина. Тигренку происходящее казалось забавным приключением, и кот его всячески в этом мнении поддерживал.

Когда Башеньки исчезли из виду, Берта задумчиво произнесла:

— Так странно… С одной стороны, хорошо, что они уходят, ведь Вершина катится в пропасть. А с другой — они же не по своей воле, их вынудили, лишили веры в добрососедство. Вот и не знаю, радоваться или огорчаться.

— Я тоже не знаю, — ответил Константин. — Но знаю, что бы сказал на это Улисс.

— Ты смотри-ка! И что же?

— Ну, во-первых, разумеется, весь свой классический набор про судьбу, который тебе прекрасно известен, так что я его опущу. А во-вторых, он бы сказал, что радоваться или огорчаться — будет понятно только спустя время. О как!

— Да… — с чувством согласилась Берта. — Улисс умен.

— Что значит — Улисс умен? — возмутился Константин. — Это же я догадался, что он бы так сказал!

— Ну-у-у… Ты просто хорошо его знаешь, потому и догадался.

Кот упер лапы в бока и исподлобья поглядел на подругу.

— Твое счастье, Берта, что сейчас март и я в тебя влюблен, а то бы я тебе показал, кто здесь умен и кто кого хорошо знает!

Но лисичка в ответ только рассмеялась, взяла Константина под локоть, и они направились обратно в Вершину…

Сыщик Проспер медленно вел смычком по струнам скрипки, глаза его были закрыты. Издаваемые звуки могли бы обратить в паническое бегство целое войско меломанов, но Проспера это не волновало. Обычно он брал в лапы скрипку, когда должен был что-то серьезно обдумать, а не для того, чтобы усладить чей-то слух.

Его помощница Антуанетта в музыкально-мыслительном процессе не участвовала, ее альт покоился в футляре на журнальном столике, а сама лисица нервно листала последний номер «Утренней правды».

Страдальческий вой скрипки оборвался, сыщик опустил смычок и открыл глаза. Помощница посмотрела на него с немым вопросом.

— Нет здесь сокровищ, — сказал Проспер, укладывая инструмент в футляр. — Лис Улисс обвел всех нас вокруг пальца. Отправил по ложному следу, а сам уехал куда-то в другое место. А мы купились как дети, ведь он казался таким честным.

— Но ведь его друзья — здесь, — заметила Антуанетта.

— Да, именно это и усыпило нашу бдительность. А на самом деле, либо он и их обманул, либо специально послал в Вершину, чтобы ни у кого не возникало подозрений.

— Убедительно, мэтр. Но что же теперь делать?

— Для начала — поедем в Градбург. А затем попробуем выйти на след мошенника. Хотя, боюсь, уже поздно. Что ж, если так, то смиримся с неудачей и вернемся домой, утешаясь философскими рассуждениями о бессмысленности и обременительности богатства.

— Я поняла, мэтр. — Антуанетта немедленно позвонила на станцию узнать расписание поездов на Градбург. — Есть только ночью, мэтр.

— Ночью так ночью, — смиренно развел лапы Проспер. — Хорошо хоть, что сегодня. А то эта вакханалия в прессе в честь моей персоны начинает здорово раздражать.

В этот момент раздался громкий стук в дверь. Так уверенно обычно стучат те, кому это положено по службе. Чему немедленно прозвучало подтверждение:

— Откройте, полиция!

Антуанетта послушалась, и в дом ввалились двое патрульных и… Пародия Фугас. За их спинами маячила домовладелица Анна, голосившая:

— Вот и правильно! Давно пора! А еще они задолжали мне квартплату за последние полгода. А лучше за год.

— Что это значит? — нахмурился лис.

— Сыщик Проспер, вам и вашей сообщнице придется пройти с нами! — объявил один из патрульных.

— С какой стати? Предъявите ордер на арест!

— Это не арест. Пока это только задержание — до выяснения обстоятельств.

— Каких еще обстоятельств?

— Которые требуют выяснения. И не пытайтесь сопротивляться!

Проспер повернулся к тигрице и гневно потребовал объяснений:

— Госпожа Фугас, что означает этот цирк?!

— Вы подозреваетесь в антивершинской деятельности, господин Проспер! Это очень тяжкая деятельность, за нее предусмотрены суровые наказания. Советую не усугублять свою вину и пройти с нами — с готовностью и благодарностью!

— А вы-то тут при чем? — удивилась Антуанетта. — Вы же не полицейский!

В ответ Пародия Фугас продемонстрировала удостоверение.

— Контрразведка!

Лисы ахнули.

— Вы? Контрразведка?

— Уведите задержанных! — приказала патрульным Пародия Фугас.

— Так их! — продолжала разоряться Анна. — Это же надо — задолжать квартплату за пять лет!

С разрешения патрульных лисы взяли свои вещи и вышли на улицу, где их ожидал полицейский фургон с решетками на окнах.

Когда они подъезжали к полицейскому участку, задержанные увидели толпу самок, скандирующих у входа в здание «Сво-бо-ду Му-ра-вей-че-ку!». Некоторые из митингующих размахивали самодельными плакатами: «Альфред, мы с тобой!», «Вершина любит тебя!», «Похить меня ради любви!» и «Прости за то, что не уберегли!». Мимо то и дело проносились Деревянные Звери, на которых никто не обращал внимания.

Дверь распахнулась и перед самками появился улыбающийся Альфред Муравейчек.

— Я свободен! — воскликнул он, и толпа восторженно взревела. Многие сразу же бросились к Похитителю за автографами.

— Разойдись! — командовали патрульные, с трудом протискивая задержанных через плотный слой митингующих. Поклонницы Муравейчека узнавали Проспера и считали своим долгом сию же секунду высказать ему все, что о нем думают.

— Оставьте его! — воскликнул с крыльца Похититель, окинув сыщика насмешливым взглядом. — Пускай ответит за свои злодеяния перед законом! А я, так и быть, его прощаю!

Этот широкий жест был по достоинству оценен поклонницами.

— Какое великодушие! Какое благородство! Да этот гадкий, мелочный детективишка не стоит и коготка нашего Похитителя! Ура Муравейчеку! Похить меня, Альфред, о похить меня!

— Это безумие… — не веря своим глазам, шептала Антуанетта. — Просто безумие…

Когда они, наконец, пробились в участок, навстречу им из-за стола поднялся сияющий капитан.

— Ай-ай-ай, господин Проспер. А казались таким хорошим.

— Что все это значит? За что нас задержали?

— Вопросы здесь задаю я! — рявкнул капитан, но, наткнувшись на многозначительный взгляд Пародии Фугас, добавил: — А также представители контрразведки!

Госпожа Фугас заложила лапы за спину и, принявшись медленно прохаживаться по кабинету, произнесла:

— Из-за вас, господин Проспер, пострадал без пяти минут почетный гражданин Вершины. Ваши действия, таким образом, нанесли вред нашему городу и расцениваются как диверсия. Скажите спасибо, что сейчас не война, а то бы вас сразу расстреляли.

— Да как вы можете! — гневно вскричала Антуанетта. — Мэтр Проспер спас ваш город от Похитителя, освободил заложниц!